Словом, ты лучше послушай! Взял я тогда ружье, поищу, думаю, какого-нибудь зайчишку. Добежал я, значит, до Куклы, где Неспала капусту сажал. Никакой капусты, понятно, там не было, одни кочерыжки остались, да и те гнилые, мерзлые. Я там расставил силки и решил подкараулить, чтоб никто не пришел и добычу с силками вместе не забрал. Обошел все силки, все до единого обошел — нигде ничего. Обозлился я: домой-то с пустыми руками воротиться неохота. «Перейду-ка вон там через ручей, может, и подкараулю кой-кого, ружье опять же у меня с собой». Вечер был ясный. А ты и сам хорошо знаешь, что в ясный зимний вечер мороз сильнее. Поднял я воротник, разок-другой шмыгнул носом, пока до ручья дошел. Подумал еще: раз такая стужа, ручей-то, поди, замерз, и я запросто переберусь на другой берег. Холод холодом, а лед-то обманчив
оказался. Ступил на лед, а он как затрещит! Я обеими ногами и ухнул в воду, полные башмаки воды набрал. Тьфу ты пропасть! Только этого мне недоставало! Бранился я, чертыхался, а домой без зайчишки вернуться не хочется. Чтобы не замерзнуть, надо ходить. А если ходить, так зайцам и на меня и на капусту наплевать будет. Стал я на самую толстую ольху и жду. Стою полчаса, час, два часа будто прикованный, а зайцами и не пахнет. И мышь не прошмыгнула, в снегу не завозилась. Наконец появился какой-то заяц, первую попавшуюся ему на пути кочерыжку принялся грызть, да от меня далеко уж очень и ближе не подходит никак. Высунулся я из-за дерева, а заяц стрекача дал, только его я и видел. А больше ни единого зайчишки нет как нет. Что такое? Уж не высылали ли зайцы вперед разведчика, он меня заметил и остальных предупредил? Так и до самого утра проторчать тут можно! Нет, не выйдет! Зайцы — звери глупые, их сто раз спугни, а они, если голодны, все равно к капусте вернутся. Тут, видно, неладно что-то. Погожу, думаю, еще минутку и, если не появится никто, пойду домой да под перину забьюсь, а завтра на ворон поохочусь или на куропаток. Еще полчаса минуло — и хотя бы тебе один заяц! Выругался я и решил — домой надо идти! Только хотел шаг сделать — что за черт! — нога-то к земле пристыла и ни с места. Что за чудо такое, думаю? Попробовал другую ногу переставить, и ее тоже от земли никак не оторвать. Я так и обомлел. Заколдован я, что ли, на самом деле? Чего-чего только не наслушался я о заколдованных людях, но никогда мне в это по-настоящему не верилось. В чем же дело? Как все это надо понимать? Непременно я заколдован, как тот парень из Штефановой...
— В Штефановой околдованный человек был? — перебил я дядюшку Рафаэля.
— Если бы только в Штефановой! И в Гальмеше, и в Боровой. Хуже всего было с этим парнем из Штефановой. Ведь он ни высморкаться, ни рукой двинуть не мог. А я хоть сразу вытащил тряпочку, которая мне носовым платком служила. Ну вот! Слава богу, сморкаться и руками шевелить могу, хоть и держит меня на месте какая-то сила, не отпускает никак, и ботинки словно к земле гвоздями прибиты. И вдруг на грушковецкой колокольне полночь пробили! Плохо мое дело! Надо поскорее с этого места убираться. Убираться! А как? Пробую нагнуться. В пояснице хрустнуло, а в общем, легко нагнулся, и тут
меня осенило: разуться я надумал. Расшнуровал ботинок — и ногу вон! То же и с другой ногой проделал. Оставил ботинки как есть и сломя голову домой помчался. Вбежал в дверь, когда и в Кралевой бить часы начали. «Слава тебе, тетереву,— подумал я,— что грушковецкие часы ушли вперед на целых пятнадцать минут».
КАК ВОЗНИКАЮТ СКАЗКИ
Дядюшка Рафаэль замолчал и с любопытством уставился на меня: как-то я еще отнесусь к его рассказу?
— Дядя Рафаэль, и все это взаправду было? — спросил я.
— Вправду, конечно.
— Но как же вы были заколдованы?
— Я и сам хотел бы знать.
— По-моему, просто ваши ботинки примерзли.
— Примерзли? Гм... А ты слыхал когда-нибудь, чтобы ботинки примерзали?
— Нет, не слыхал.
— То-то и оно. Головой ручаюсь, что меня, ясное дело, околдовали.
— Но ведь такое только в сказках бывает.
— А со мной это близехонько, под Куклой случилось!
— Морозило ведь?
— Ну, морозило.
— И перед тем вы в воду прыгнули?
— Прыгнул.
— Так ваши ботинки непременно примерзнуть должны были!
— Да что ты мелешь! Малым ребенком меня считаешь, что ли? Говорю, был околдован, значит, так оно и было. Знай я, что ты к этой истории так отнесешься, лучше ничего бы не рассказывал. Теперь, пожалуй, на смех меня подымешь или где-нибудь людям разболтаешь.
— С чего это я болтать стану?
— А ты не из таких?
— Нет.
— Меня и так это сердит.
— Что сердит?
— Что я пустые разговоры с тобой завел.
— Почему же пустые?
— Раз ты мне не веришь.
— Я вам верю!
— Чему же ты не веришь?
— Сказкам.
— А почему?
— Нельзя сказкам верить.
— Кто это тебе сказал?
— Потому что пустое это дело.
— А вообще-то ты знаешь, откуда сказки берутся?
— Как это — берутся?
— А вот как. Приключится с кем-нибудь какая история, он людям о том расскажет, вот и сказка готова.
— А если в сказках всякие небылицы рассказываются?
— Так ведь с людьми всякое в жизни бывает. Как сказка-то начинается? «Жил-был король...» Что ж, королей никогда не было? Ха-ха-ха! Сколько еще было-то! Иную сказку так начинают: «В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель...» Могло так быть? Непременно так и было. Где-нибудь должно быть тридевятое или тридесятое и какое угодно государство. И в каждом из них события разные происходят, а пока до нас из такой дали новости дойдут, нам все удивительным может показаться. Не так разве?
Я хмыкнул.
Дядюшка Томашович рассердился:
— Послушай! Раз ты к моим словам относишься несерьезно, в другой раз ничего тебе не скажу.
— А что я плохого сказал?
— Чего же ты все хмыкаешь?
— Если хмыкнул я, так плохого ничего сказать не хотел.
— И я тебе ничего плохого не сказал.
— Гм... И много тогда браконьеров этих самых было? — вернулся я к сказкам.
— Много. Когда есть людям нечего, браконьеров, преступников и всяких негодяев много по свету шатается... Ой-ой-ой! Но того негодяем считать надо, кто без нужды негодяем стал. У него и крыша над головой есть, и еда, а он развлекается и думает: какую бы еще гадость людям сделать? Вот это негодяй настоящий! А бывает, приходится человеку по свету шататься и даже воровать, чтобы себя и семью прокормить. Так разве он негодяй?
— Нет.
— Вот и я так думаю. В сказках-то говорится о тех
и о других, о добрых и злых людях. Добрыми и злыми их называют по заслугам. Расскажешь обо мне людям — вот тебе и сказка на свет появилась. Я расскажу о тебе — будет две сказки... Смотри-ка! Корова-то у нас за колючую изгородь забралась! Ну-ка, гони ее оттуда!
Я побежал за коровой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
оказался. Ступил на лед, а он как затрещит! Я обеими ногами и ухнул в воду, полные башмаки воды набрал. Тьфу ты пропасть! Только этого мне недоставало! Бранился я, чертыхался, а домой без зайчишки вернуться не хочется. Чтобы не замерзнуть, надо ходить. А если ходить, так зайцам и на меня и на капусту наплевать будет. Стал я на самую толстую ольху и жду. Стою полчаса, час, два часа будто прикованный, а зайцами и не пахнет. И мышь не прошмыгнула, в снегу не завозилась. Наконец появился какой-то заяц, первую попавшуюся ему на пути кочерыжку принялся грызть, да от меня далеко уж очень и ближе не подходит никак. Высунулся я из-за дерева, а заяц стрекача дал, только его я и видел. А больше ни единого зайчишки нет как нет. Что такое? Уж не высылали ли зайцы вперед разведчика, он меня заметил и остальных предупредил? Так и до самого утра проторчать тут можно! Нет, не выйдет! Зайцы — звери глупые, их сто раз спугни, а они, если голодны, все равно к капусте вернутся. Тут, видно, неладно что-то. Погожу, думаю, еще минутку и, если не появится никто, пойду домой да под перину забьюсь, а завтра на ворон поохочусь или на куропаток. Еще полчаса минуло — и хотя бы тебе один заяц! Выругался я и решил — домой надо идти! Только хотел шаг сделать — что за черт! — нога-то к земле пристыла и ни с места. Что за чудо такое, думаю? Попробовал другую ногу переставить, и ее тоже от земли никак не оторвать. Я так и обомлел. Заколдован я, что ли, на самом деле? Чего-чего только не наслушался я о заколдованных людях, но никогда мне в это по-настоящему не верилось. В чем же дело? Как все это надо понимать? Непременно я заколдован, как тот парень из Штефановой...
— В Штефановой околдованный человек был? — перебил я дядюшку Рафаэля.
— Если бы только в Штефановой! И в Гальмеше, и в Боровой. Хуже всего было с этим парнем из Штефановой. Ведь он ни высморкаться, ни рукой двинуть не мог. А я хоть сразу вытащил тряпочку, которая мне носовым платком служила. Ну вот! Слава богу, сморкаться и руками шевелить могу, хоть и держит меня на месте какая-то сила, не отпускает никак, и ботинки словно к земле гвоздями прибиты. И вдруг на грушковецкой колокольне полночь пробили! Плохо мое дело! Надо поскорее с этого места убираться. Убираться! А как? Пробую нагнуться. В пояснице хрустнуло, а в общем, легко нагнулся, и тут
меня осенило: разуться я надумал. Расшнуровал ботинок — и ногу вон! То же и с другой ногой проделал. Оставил ботинки как есть и сломя голову домой помчался. Вбежал в дверь, когда и в Кралевой бить часы начали. «Слава тебе, тетереву,— подумал я,— что грушковецкие часы ушли вперед на целых пятнадцать минут».
КАК ВОЗНИКАЮТ СКАЗКИ
Дядюшка Рафаэль замолчал и с любопытством уставился на меня: как-то я еще отнесусь к его рассказу?
— Дядя Рафаэль, и все это взаправду было? — спросил я.
— Вправду, конечно.
— Но как же вы были заколдованы?
— Я и сам хотел бы знать.
— По-моему, просто ваши ботинки примерзли.
— Примерзли? Гм... А ты слыхал когда-нибудь, чтобы ботинки примерзали?
— Нет, не слыхал.
— То-то и оно. Головой ручаюсь, что меня, ясное дело, околдовали.
— Но ведь такое только в сказках бывает.
— А со мной это близехонько, под Куклой случилось!
— Морозило ведь?
— Ну, морозило.
— И перед тем вы в воду прыгнули?
— Прыгнул.
— Так ваши ботинки непременно примерзнуть должны были!
— Да что ты мелешь! Малым ребенком меня считаешь, что ли? Говорю, был околдован, значит, так оно и было. Знай я, что ты к этой истории так отнесешься, лучше ничего бы не рассказывал. Теперь, пожалуй, на смех меня подымешь или где-нибудь людям разболтаешь.
— С чего это я болтать стану?
— А ты не из таких?
— Нет.
— Меня и так это сердит.
— Что сердит?
— Что я пустые разговоры с тобой завел.
— Почему же пустые?
— Раз ты мне не веришь.
— Я вам верю!
— Чему же ты не веришь?
— Сказкам.
— А почему?
— Нельзя сказкам верить.
— Кто это тебе сказал?
— Потому что пустое это дело.
— А вообще-то ты знаешь, откуда сказки берутся?
— Как это — берутся?
— А вот как. Приключится с кем-нибудь какая история, он людям о том расскажет, вот и сказка готова.
— А если в сказках всякие небылицы рассказываются?
— Так ведь с людьми всякое в жизни бывает. Как сказка-то начинается? «Жил-был король...» Что ж, королей никогда не было? Ха-ха-ха! Сколько еще было-то! Иную сказку так начинают: «В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель...» Могло так быть? Непременно так и было. Где-нибудь должно быть тридевятое или тридесятое и какое угодно государство. И в каждом из них события разные происходят, а пока до нас из такой дали новости дойдут, нам все удивительным может показаться. Не так разве?
Я хмыкнул.
Дядюшка Томашович рассердился:
— Послушай! Раз ты к моим словам относишься несерьезно, в другой раз ничего тебе не скажу.
— А что я плохого сказал?
— Чего же ты все хмыкаешь?
— Если хмыкнул я, так плохого ничего сказать не хотел.
— И я тебе ничего плохого не сказал.
— Гм... И много тогда браконьеров этих самых было? — вернулся я к сказкам.
— Много. Когда есть людям нечего, браконьеров, преступников и всяких негодяев много по свету шатается... Ой-ой-ой! Но того негодяем считать надо, кто без нужды негодяем стал. У него и крыша над головой есть, и еда, а он развлекается и думает: какую бы еще гадость людям сделать? Вот это негодяй настоящий! А бывает, приходится человеку по свету шататься и даже воровать, чтобы себя и семью прокормить. Так разве он негодяй?
— Нет.
— Вот и я так думаю. В сказках-то говорится о тех
и о других, о добрых и злых людях. Добрыми и злыми их называют по заслугам. Расскажешь обо мне людям — вот тебе и сказка на свет появилась. Я расскажу о тебе — будет две сказки... Смотри-ка! Корова-то у нас за колючую изгородь забралась! Ну-ка, гони ее оттуда!
Я побежал за коровой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19