они могут быть украшением интерьера. Особенно, если корешки подобрать по цвету, как гармоничную радугу...
Ну конечно же, то же самое говорила и Лиля! Лариса почувствовала перемену в настроении Демида и оборвала себя на полуслове.
— Чему ты улыбаешься? — спросила она.
— Он как, групповые занятия проводит с вами или читает лекции индивидуально?
— Кто он?
— Разумеется, Тристан Квитко. Я уже слышал эти слова от одной знакомой, слово в слово.
— Лиля Барсук?
— Она. Имей в виду, что и у нее, и у тебя один учитель. Слова эти, если не вдумываться в их смысл, производят впечатление, а поразмысли — и на поверку окажутся откровенным мещанством. Лилю еще понять можно, она бронзовые краны в ванной поставила, книгу в руки взять не разрешает — не дай бог испачкаешь; прежде чем на стул сядешь, посмотрит, во что ты одет, не пострадает ли новая обивка. А ты? Ты же умная девчонка! Книга — часть интерьера, украшение комнаты!
•Как ты на это клюнула, понять невозможно! Почему-то мне казалось...
— Что тебе казалось?
— Ничего. Можешь молиться на своего «учителя». Только скажи ему, чтобы он не повторял вам одно и то же, пусть меняет пластинки, а то сам же себя в смешное положение ставит.
— Не говори, чего не знаешь,—Лариса положила книгу, взглянула на Демида,— он умный, начитанный, образованный. А как он читает стихи! Ты ему просто завидуешь. Не может быть, чтобы он кому-то, кроме меня...
— Может быть, все может быть, Лариса,— сказал Демид.— Подай-ка мне томик. Расставим книги, скажем, так, как размещаются буквы на пишущей машинке. Те, что чаще встречаются,— в центре, реже — на фланги.
В этот момент в дверь снова позвонили. Демид открыл. В комнату стремительно вошла Лиля, красивая, яркая, громкая.
— О, кого я вижу! — воскликнула она, взглянув на Ларису. — Ты что здесь делаешь? Прочно обосновалась и прописалась? А Тристана насмарку?
— В гости зашла.
— Всего-навсего?
— Всего-навсего, — спокойно ответила Лариса, и Лиле вдруг расхотелось выяснять, почему девушка оказалась в комнате у Демида.
— Впрочем, мне теперь все равно, я попрощаться забежала,— объявила Лиля,— послезавтра улетаем в Москву, оттуда прямиком в мой эмират. Омар вскоре вернется сюда, защищать диплом, а я там, может, останусь навсегда.
Лариса не сводила с Лили испуганных и одновременно восторженных глаз.
— В чужую страну? И не страшно, не боишься?
— В чужой стране плохо быть чернорабочим или прачкой, а королевой — всюду хорошо.
— А ты будешь королевой? — с детским ужасом спросила Лариса.
— Пока только женой будущего эмира. Люди ведь не вечны, помрет же когда-нибудь его отец...
— А королевство большое? — Ларису захватывало волнующее чувство: на ее глазах совершалось почти чудо. Лиля, которую она знала, часто встречала на улице, в магазинах, обыкновенная Лиля становилась королевой.
— Нет, эмират маленький,— так, словно речь шла о Синем базаре или Бессарабке, рассказывала Лиля,— но разве в величине дело? Там есть еще меньше, но куда богаче. Обживусь там немного, маму вызову, вам подарки пришлю, а надоест — на месяц-два махну сюда. Люблю рисковать, мама говорит, что я вся в отца, такая же отчаянная.
— Люблю подарки,— то ли в шутку, то ли всерьез сказал Демид. Лариса сверкнула на него глазами, но промолчала.
— Последний вечер отвела на прощание с друзьями. Холод собачий, но что поделаешь, повидаться со всеми надо. Давай, Демид, поцелуемся. Прощай.
Обвила его шею руками, прижалась щекой, словно кто-то собирался силой оторвать ее от Демида, и ему подумалось, что у Лили не так радужно и спокойно на душе, как казалось на первый взгляд.
— А тебе, рыжая кошечка, я вот что скажу,— оторвавшись от Демида и вновь став прежней, веселой и раз
удалой, Лиля остановила свой взгляд на Ларисе.— Кончай школу и перебирайся сюда, к Демиду. А на своего Тристана плюнь!
— Ты что, свахой заделалась? — Лариса зло прикусила нижнюю губу, золотисто-карие глаза ее полыхнули темным огнем.
— Нет, в свахи я не гожусь,— засмеялась Лиля,— просто вы подходите друг другу, сами, наверное, того не знаете, со стороны-то виднее.
— Я, например Лиля, вижу со стороны, что ты со своим королевством немного умом тронулась. Что за глупости несешь?
— Одним словом, и не мечтай,— Лиля, словно не слыша Демида, не видя его рассерженного лица, уставилась на Ларису.— Тристан на тебе никогда не женится, так, поиграет и бросит... У него таких, как ты да я,— целые эскадроны...
Лариса вдруг встала, сложила руки на груди.
— Эти вопросы позволь мне самой решать. Еще неизвестно, кто кем играет: Тристан мной или я Тристаном. И еще неизвестно, кто себя чувствует королевой.
Демид с удивлением вдруг убедился, что вот так, на глазах, за какое-то одно мгновение Лариса превратилась во взрослую девушку. Перемена была настолько разительной, что показалась неправдоподобной.
Все трое молчали. Демид смотрел на ворох книг, Лариса в темный квадрат окна, а Лиля на свои яркие, искусно расшитые рукавички.
— Ну, друзья мои,— наконец сказала она, взмахнув рукавичками.— Не поминайте лихом. Будьте здоровы и счастливы. С королевским приветом!
И вышла. Дверь, щелкнув замком, закрылась.
Вновь стало тихо в квартире, только слышно было, как за окном с грохотом проехала машина.
— Ты ей поверил? — наконец нарушила молчание Лариса, по-прежнему глядя в окно.
— О чем ты?
— О Квитко, адвокате.
— Извини, но здесь ты абсолютно права, это твое личное дело, и решать его имеешь право только ты.
— А тебе... тебе это безразлично?
— Мне? — оторопел Демид.— Лично мне Квитко не нравится. Но ты уже взрослая девушка, через полгода тебе исполнится восемнадцать, люби, кого хочешь.
— А тебе все равно? И это называется друг! Вот так вы все, не способны на настоящую ревность, на любовь, на отчаянные поступки, на смелость и ненависть, на великую мечту. Только одного человека я знала, смелого, дерзкого, одержимого настоящей мечтой, и тот не успел ее осуществить...
— Это ты о ком? Опять о деде?
— Да, о нем! О «медвежатнике» Баритоне. Дело всей жизни своей тебе завещал, а ты...
— А я книги на полках расставляю,— сказал Демид.
— Вот именно.
— Дуреха ты, Лариска, и в голове у тебя каша. Не беспокойся, влюбляться в тебя я не собираюсь, а поклонников у тебя и без меня хватает, есть из кого выбирать,., Давай сюда поэзию. Хороший был поэт Гоголь.
— Мне казалось, что ты... ко мне хорошо относишься, — горько заметила Лариса, — а ты, оказывается... Ну да ладно, хватит об этом. Держа Гоголя, он был, между прочим, прозаиком, к твоему сведению, а я далеко не дуреха.
— Ну вот, обиделась. Я же в шутку. А Гоголь все- таки поэт. Большой поэт. Я его именно так воспринимаю. Давай сюда, вот тут ему место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Ну конечно же, то же самое говорила и Лиля! Лариса почувствовала перемену в настроении Демида и оборвала себя на полуслове.
— Чему ты улыбаешься? — спросила она.
— Он как, групповые занятия проводит с вами или читает лекции индивидуально?
— Кто он?
— Разумеется, Тристан Квитко. Я уже слышал эти слова от одной знакомой, слово в слово.
— Лиля Барсук?
— Она. Имей в виду, что и у нее, и у тебя один учитель. Слова эти, если не вдумываться в их смысл, производят впечатление, а поразмысли — и на поверку окажутся откровенным мещанством. Лилю еще понять можно, она бронзовые краны в ванной поставила, книгу в руки взять не разрешает — не дай бог испачкаешь; прежде чем на стул сядешь, посмотрит, во что ты одет, не пострадает ли новая обивка. А ты? Ты же умная девчонка! Книга — часть интерьера, украшение комнаты!
•Как ты на это клюнула, понять невозможно! Почему-то мне казалось...
— Что тебе казалось?
— Ничего. Можешь молиться на своего «учителя». Только скажи ему, чтобы он не повторял вам одно и то же, пусть меняет пластинки, а то сам же себя в смешное положение ставит.
— Не говори, чего не знаешь,—Лариса положила книгу, взглянула на Демида,— он умный, начитанный, образованный. А как он читает стихи! Ты ему просто завидуешь. Не может быть, чтобы он кому-то, кроме меня...
— Может быть, все может быть, Лариса,— сказал Демид.— Подай-ка мне томик. Расставим книги, скажем, так, как размещаются буквы на пишущей машинке. Те, что чаще встречаются,— в центре, реже — на фланги.
В этот момент в дверь снова позвонили. Демид открыл. В комнату стремительно вошла Лиля, красивая, яркая, громкая.
— О, кого я вижу! — воскликнула она, взглянув на Ларису. — Ты что здесь делаешь? Прочно обосновалась и прописалась? А Тристана насмарку?
— В гости зашла.
— Всего-навсего?
— Всего-навсего, — спокойно ответила Лариса, и Лиле вдруг расхотелось выяснять, почему девушка оказалась в комнате у Демида.
— Впрочем, мне теперь все равно, я попрощаться забежала,— объявила Лиля,— послезавтра улетаем в Москву, оттуда прямиком в мой эмират. Омар вскоре вернется сюда, защищать диплом, а я там, может, останусь навсегда.
Лариса не сводила с Лили испуганных и одновременно восторженных глаз.
— В чужую страну? И не страшно, не боишься?
— В чужой стране плохо быть чернорабочим или прачкой, а королевой — всюду хорошо.
— А ты будешь королевой? — с детским ужасом спросила Лариса.
— Пока только женой будущего эмира. Люди ведь не вечны, помрет же когда-нибудь его отец...
— А королевство большое? — Ларису захватывало волнующее чувство: на ее глазах совершалось почти чудо. Лиля, которую она знала, часто встречала на улице, в магазинах, обыкновенная Лиля становилась королевой.
— Нет, эмират маленький,— так, словно речь шла о Синем базаре или Бессарабке, рассказывала Лиля,— но разве в величине дело? Там есть еще меньше, но куда богаче. Обживусь там немного, маму вызову, вам подарки пришлю, а надоест — на месяц-два махну сюда. Люблю рисковать, мама говорит, что я вся в отца, такая же отчаянная.
— Люблю подарки,— то ли в шутку, то ли всерьез сказал Демид. Лариса сверкнула на него глазами, но промолчала.
— Последний вечер отвела на прощание с друзьями. Холод собачий, но что поделаешь, повидаться со всеми надо. Давай, Демид, поцелуемся. Прощай.
Обвила его шею руками, прижалась щекой, словно кто-то собирался силой оторвать ее от Демида, и ему подумалось, что у Лили не так радужно и спокойно на душе, как казалось на первый взгляд.
— А тебе, рыжая кошечка, я вот что скажу,— оторвавшись от Демида и вновь став прежней, веселой и раз
удалой, Лиля остановила свой взгляд на Ларисе.— Кончай школу и перебирайся сюда, к Демиду. А на своего Тристана плюнь!
— Ты что, свахой заделалась? — Лариса зло прикусила нижнюю губу, золотисто-карие глаза ее полыхнули темным огнем.
— Нет, в свахи я не гожусь,— засмеялась Лиля,— просто вы подходите друг другу, сами, наверное, того не знаете, со стороны-то виднее.
— Я, например Лиля, вижу со стороны, что ты со своим королевством немного умом тронулась. Что за глупости несешь?
— Одним словом, и не мечтай,— Лиля, словно не слыша Демида, не видя его рассерженного лица, уставилась на Ларису.— Тристан на тебе никогда не женится, так, поиграет и бросит... У него таких, как ты да я,— целые эскадроны...
Лариса вдруг встала, сложила руки на груди.
— Эти вопросы позволь мне самой решать. Еще неизвестно, кто кем играет: Тристан мной или я Тристаном. И еще неизвестно, кто себя чувствует королевой.
Демид с удивлением вдруг убедился, что вот так, на глазах, за какое-то одно мгновение Лариса превратилась во взрослую девушку. Перемена была настолько разительной, что показалась неправдоподобной.
Все трое молчали. Демид смотрел на ворох книг, Лариса в темный квадрат окна, а Лиля на свои яркие, искусно расшитые рукавички.
— Ну, друзья мои,— наконец сказала она, взмахнув рукавичками.— Не поминайте лихом. Будьте здоровы и счастливы. С королевским приветом!
И вышла. Дверь, щелкнув замком, закрылась.
Вновь стало тихо в квартире, только слышно было, как за окном с грохотом проехала машина.
— Ты ей поверил? — наконец нарушила молчание Лариса, по-прежнему глядя в окно.
— О чем ты?
— О Квитко, адвокате.
— Извини, но здесь ты абсолютно права, это твое личное дело, и решать его имеешь право только ты.
— А тебе... тебе это безразлично?
— Мне? — оторопел Демид.— Лично мне Квитко не нравится. Но ты уже взрослая девушка, через полгода тебе исполнится восемнадцать, люби, кого хочешь.
— А тебе все равно? И это называется друг! Вот так вы все, не способны на настоящую ревность, на любовь, на отчаянные поступки, на смелость и ненависть, на великую мечту. Только одного человека я знала, смелого, дерзкого, одержимого настоящей мечтой, и тот не успел ее осуществить...
— Это ты о ком? Опять о деде?
— Да, о нем! О «медвежатнике» Баритоне. Дело всей жизни своей тебе завещал, а ты...
— А я книги на полках расставляю,— сказал Демид.
— Вот именно.
— Дуреха ты, Лариска, и в голове у тебя каша. Не беспокойся, влюбляться в тебя я не собираюсь, а поклонников у тебя и без меня хватает, есть из кого выбирать,., Давай сюда поэзию. Хороший был поэт Гоголь.
— Мне казалось, что ты... ко мне хорошо относишься, — горько заметила Лариса, — а ты, оказывается... Ну да ладно, хватит об этом. Держа Гоголя, он был, между прочим, прозаиком, к твоему сведению, а я далеко не дуреха.
— Ну вот, обиделась. Я же в шутку. А Гоголь все- таки поэт. Большой поэт. Я его именно так воспринимаю. Давай сюда, вот тут ему место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92