Нельзя сейчас читать ее последнее письмо.
В дверь постучали: управдом просила помочь перенести гроб с телом Ольги Степановны в машину.
И снова Демид один в своей комнате, а вокруг тягостная тишина. Хотя бы раз еще услышать знакомый, род-» ной голос. Он взял пакет, карманным ножом взрезал его. На тахту упали письма и деньги — большие желтоватые купюры по сто рублей. Кровь прилила к лицу: будто Ольга Степановна с того света протягивала ему руку помощи.
«Мой дорогой Демид,— читал он исписанный крупными буквами лист бумаги,— я давно хотела помочь тебе рассчитаться с Колобком, но боялась обидеть тебя, ты бы наверняка не взял этих денег. Теперь уже не боюсь. Рассчитайся с ним и раз навсегда плюнь на все краны и унитазы, которые тебе приходилось ремонтировать. Вспомни, что на свете есть театры и кино, стадионы и друзья, книги и хорошие девушки, среди которых наверняка есть и твоя невеста. В жизни ты дал мне большое утешение, ты был моим сыном, а может, больше, чем сыном,— другом. Я никогда не умела экономить деньги, поэтому скопила их не много, но тебе, наверное, хватит. И не плачь, прощаясь со мною, мы с тобой провели вместе столько чудесных часов: и в театре, и в кино, и на улицах... В жизни я желаю тебе только одного, найди себе девушку, хоть немного похожую характером на тебя. Это, конечно, сложно, но найди. Это письмо я пишу в прекрасный солнечный день, чувствую себя великолепно и совсем не собираюсь умирать, а все-таки почему-то пишу. Прощай, мой верный киноспутник, моя душевная опора, мой верный друг. Счастья тебе!..»
И может, не зная, как подписаться, потому что фамилия здесь выглядела бы неестественно и странно, подписалась «Ольга».
И именно это ничем не защищенное, сиротливое имя, каким его никогда не слышал Демид, помогло продиться слезам. Он плакал горько и сладко, плакал Долго, пока слезы не высохли сами собой. «Любимая моя учительница, какое счастье, что вы были у меня, что судьба свела нас...»
Он положил деньги в конверт — пятнадцать бумажек, полторы тысячи. С Колобком он рассчитается не позже завтрашнего дня, еще и на жизнь останется. Да на какую жизнь! Без долгов, без осточертевшей работы и... без Ольги Степановны. Лучше бы вечно ремонтировал унитазы и краны, только бы она жила!
...Демид думал, что будет много хлопот с организацией похорон, а оказалось, что друзей у Ольги Степановны много, два часа шли и шли люди к гробу, стоявшему в большом и светлом зале, где звучала тихая, торжественно-печальная музыка. Потом пятнадцать пионеров вынесли красные подушечки, на каждой из которых лежали ордена и медали: боевые и трудовые награды заслуженной учительницы Ольги Степановны Бровко. Какие- то пожилые люди, ее бывшие ученики, обнимались, неожиданно встретив друг друга. Когда-то Ольга Степановна вела их через чащобы букваря, теперь они стали рабочими и артистами, инженерами и врачами. И Демиду на минуту показалось, будто высокий, ярко освещенный зал, в середине которого стоял гроб, походит на большую гостиную, где хозяйка собрала своих старых друзей для последнего прощания.
И эта минута настала. Демид подошел к гробу и поцеловал холодные губы своей учительницы. Солнечный луч скользнул по восковому лицу, и Демиду показалось, будто оно улыбнулось. Так и унес он в душе на всю жизнь эту ласковую улыбку.
Потом был путь в автобусе на Байково кладбище. «Какая здесь буйная зелень»,-— почему-то подумалось Демиду. Слова над могилой, громкие удары первых пригоршней земли, а потом целая пирамида из венков и... абсолютная тишина.
Демид вдруг осознал, что стоит перед этой горой из цветов не один, кто-то был рядом, и это присутствие постороннего человека раздрало, нарушая течение тяжелых, но, как ни странно, уже не столь болезненно-горьких мыслей. Оглянулся: Лариса. Стоит- и смотрит на портрет, врезанный в грань зеленой пирамиды. Взглянув на Демида, девушка тихо проговорила:
— Вот тоже прощаюсь с Ольгой Степановной...
— Разве ты ее хорошо знала?
— Лучше, чем ты думаешь. А сейчас поехали домой, не нужно тебе здесь долго оставаться.
«Она же только что перешла в десятый класс,— подумал Демид,— а разговаривает, как старшая...»
Молча доехали до Борщаговки.
— У тебя есть немного свободного времени? — спросил Демид.
— Конечно.
— Помоги мне... перенести книги.
Они нашли управдома, Стеллу Ивановну Громову, и та, увидев Демида, встретила его, как своего спасителя.
— Выручи, пожалуйста,— попросила Громова,— выброси всю эту рухлядь из квартиры. Понимаешь, когда жилец уезжает, я от него требую убрать, вымыть квартиру и уж потом даю справку о выписке из домовой книги. А здесь... Может, подружка твоя поможет?
— Помогу, разумеется.
— А ключи потом принесете мне. Если что захочешь, возьми себе. Кому это старье нужно?
В квартире Ольги Степановны еще держался слабый запах табака и кофе.
— Ты не куришь? — спросила Лариса.
— Нет. А ты?
— Иногда. Когда захочется немного пофасонить.
— Брось,— строго сказал Демид.
— Хорошо, брошу, — покорно согласилась девушка, и вдруг лицо ее осветилось улыбкой, не очень уместной в эту минуту.— Послушай, Демид, ведь в эту квартиру в скором времени переедут новые жильцы, и наверняка это будет молодая пара, потому что квартира маленькая... Давай приготовим им подарок; сделаем здесь все так, чтобы они сразу почувствовали себя, как дома.
— Прекрасно придумала, Лариска, а ты, оказывается, не такая легкомысленная, как тебя охарактеризовал твой дед Аполлон Вовгура.
— Аполлон Вовгура был ярчайшей личностью,— быстро подхватила девушка.— А вот почему он свое внимание остановил на тебе — и по сей день для меня остается загадкой. И в этом причина того, что я тоже заинтересовалась тобой. Не мог он ошибиться, должно в тебе быть что-то необыкновенное. Может, это я по своей глупости не вижу.
— Во мне и нет ничего необыкновенного,—сказал Демид.— Ты, выходит, права.
— Нет, все-таки должно что-то быть.
Они работали до самого вечера, и когда все было вымыто, вычищено, расставлено по местам, позвали Громову.
— Принимайте квартиру.
— Я же сказала: все выбросить.
— А разве так хуже?
И вдруг Громова, эта вечно озабоченная и чем-то недовольная женщина, улыбнулась.
— Повезло кому-то. Хорошо придумал, Демид.
— Это не я придумал — Лариса.
— Неважно, кто придумал. Важно, что хорошо сделали. Спасибо.
И снова улыбнулась, на щеках заиграли лукавые ямочки, и лицо вдруг помолодело, стало добрым и привлекательным.
— Ко мне не зайдешь? — спросил Демид Ларису.
— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас, наверное, отец ждет.
— Спасибо тебе.
— Ну что ты! Не за что,— и побежала вниз, забыв о лифте, каблучки звучно процокали по ступеням, словно отбивали чечетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
В дверь постучали: управдом просила помочь перенести гроб с телом Ольги Степановны в машину.
И снова Демид один в своей комнате, а вокруг тягостная тишина. Хотя бы раз еще услышать знакомый, род-» ной голос. Он взял пакет, карманным ножом взрезал его. На тахту упали письма и деньги — большие желтоватые купюры по сто рублей. Кровь прилила к лицу: будто Ольга Степановна с того света протягивала ему руку помощи.
«Мой дорогой Демид,— читал он исписанный крупными буквами лист бумаги,— я давно хотела помочь тебе рассчитаться с Колобком, но боялась обидеть тебя, ты бы наверняка не взял этих денег. Теперь уже не боюсь. Рассчитайся с ним и раз навсегда плюнь на все краны и унитазы, которые тебе приходилось ремонтировать. Вспомни, что на свете есть театры и кино, стадионы и друзья, книги и хорошие девушки, среди которых наверняка есть и твоя невеста. В жизни ты дал мне большое утешение, ты был моим сыном, а может, больше, чем сыном,— другом. Я никогда не умела экономить деньги, поэтому скопила их не много, но тебе, наверное, хватит. И не плачь, прощаясь со мною, мы с тобой провели вместе столько чудесных часов: и в театре, и в кино, и на улицах... В жизни я желаю тебе только одного, найди себе девушку, хоть немного похожую характером на тебя. Это, конечно, сложно, но найди. Это письмо я пишу в прекрасный солнечный день, чувствую себя великолепно и совсем не собираюсь умирать, а все-таки почему-то пишу. Прощай, мой верный киноспутник, моя душевная опора, мой верный друг. Счастья тебе!..»
И может, не зная, как подписаться, потому что фамилия здесь выглядела бы неестественно и странно, подписалась «Ольга».
И именно это ничем не защищенное, сиротливое имя, каким его никогда не слышал Демид, помогло продиться слезам. Он плакал горько и сладко, плакал Долго, пока слезы не высохли сами собой. «Любимая моя учительница, какое счастье, что вы были у меня, что судьба свела нас...»
Он положил деньги в конверт — пятнадцать бумажек, полторы тысячи. С Колобком он рассчитается не позже завтрашнего дня, еще и на жизнь останется. Да на какую жизнь! Без долгов, без осточертевшей работы и... без Ольги Степановны. Лучше бы вечно ремонтировал унитазы и краны, только бы она жила!
...Демид думал, что будет много хлопот с организацией похорон, а оказалось, что друзей у Ольги Степановны много, два часа шли и шли люди к гробу, стоявшему в большом и светлом зале, где звучала тихая, торжественно-печальная музыка. Потом пятнадцать пионеров вынесли красные подушечки, на каждой из которых лежали ордена и медали: боевые и трудовые награды заслуженной учительницы Ольги Степановны Бровко. Какие- то пожилые люди, ее бывшие ученики, обнимались, неожиданно встретив друг друга. Когда-то Ольга Степановна вела их через чащобы букваря, теперь они стали рабочими и артистами, инженерами и врачами. И Демиду на минуту показалось, будто высокий, ярко освещенный зал, в середине которого стоял гроб, походит на большую гостиную, где хозяйка собрала своих старых друзей для последнего прощания.
И эта минута настала. Демид подошел к гробу и поцеловал холодные губы своей учительницы. Солнечный луч скользнул по восковому лицу, и Демиду показалось, будто оно улыбнулось. Так и унес он в душе на всю жизнь эту ласковую улыбку.
Потом был путь в автобусе на Байково кладбище. «Какая здесь буйная зелень»,-— почему-то подумалось Демиду. Слова над могилой, громкие удары первых пригоршней земли, а потом целая пирамида из венков и... абсолютная тишина.
Демид вдруг осознал, что стоит перед этой горой из цветов не один, кто-то был рядом, и это присутствие постороннего человека раздрало, нарушая течение тяжелых, но, как ни странно, уже не столь болезненно-горьких мыслей. Оглянулся: Лариса. Стоит- и смотрит на портрет, врезанный в грань зеленой пирамиды. Взглянув на Демида, девушка тихо проговорила:
— Вот тоже прощаюсь с Ольгой Степановной...
— Разве ты ее хорошо знала?
— Лучше, чем ты думаешь. А сейчас поехали домой, не нужно тебе здесь долго оставаться.
«Она же только что перешла в десятый класс,— подумал Демид,— а разговаривает, как старшая...»
Молча доехали до Борщаговки.
— У тебя есть немного свободного времени? — спросил Демид.
— Конечно.
— Помоги мне... перенести книги.
Они нашли управдома, Стеллу Ивановну Громову, и та, увидев Демида, встретила его, как своего спасителя.
— Выручи, пожалуйста,— попросила Громова,— выброси всю эту рухлядь из квартиры. Понимаешь, когда жилец уезжает, я от него требую убрать, вымыть квартиру и уж потом даю справку о выписке из домовой книги. А здесь... Может, подружка твоя поможет?
— Помогу, разумеется.
— А ключи потом принесете мне. Если что захочешь, возьми себе. Кому это старье нужно?
В квартире Ольги Степановны еще держался слабый запах табака и кофе.
— Ты не куришь? — спросила Лариса.
— Нет. А ты?
— Иногда. Когда захочется немного пофасонить.
— Брось,— строго сказал Демид.
— Хорошо, брошу, — покорно согласилась девушка, и вдруг лицо ее осветилось улыбкой, не очень уместной в эту минуту.— Послушай, Демид, ведь в эту квартиру в скором времени переедут новые жильцы, и наверняка это будет молодая пара, потому что квартира маленькая... Давай приготовим им подарок; сделаем здесь все так, чтобы они сразу почувствовали себя, как дома.
— Прекрасно придумала, Лариска, а ты, оказывается, не такая легкомысленная, как тебя охарактеризовал твой дед Аполлон Вовгура.
— Аполлон Вовгура был ярчайшей личностью,— быстро подхватила девушка.— А вот почему он свое внимание остановил на тебе — и по сей день для меня остается загадкой. И в этом причина того, что я тоже заинтересовалась тобой. Не мог он ошибиться, должно в тебе быть что-то необыкновенное. Может, это я по своей глупости не вижу.
— Во мне и нет ничего необыкновенного,—сказал Демид.— Ты, выходит, права.
— Нет, все-таки должно что-то быть.
Они работали до самого вечера, и когда все было вымыто, вычищено, расставлено по местам, позвали Громову.
— Принимайте квартиру.
— Я же сказала: все выбросить.
— А разве так хуже?
И вдруг Громова, эта вечно озабоченная и чем-то недовольная женщина, улыбнулась.
— Повезло кому-то. Хорошо придумал, Демид.
— Это не я придумал — Лариса.
— Неважно, кто придумал. Важно, что хорошо сделали. Спасибо.
И снова улыбнулась, на щеках заиграли лукавые ямочки, и лицо вдруг помолодело, стало добрым и привлекательным.
— Ко мне не зайдешь? — спросил Демид Ларису.
— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас, наверное, отец ждет.
— Спасибо тебе.
— Ну что ты! Не за что,— и побежала вниз, забыв о лифте, каблучки звучно процокали по ступеням, словно отбивали чечетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92