Мешков бессмысленно таращил свои большие бычьи глаза. Он поймал презрительный взгляд Андрея и в бешенстве вскочил со стула.
— Ничего не подпишу!—заорал он, топнув ногой.— Ты должен верить мне, я Мешков, а не кто-нибудь!
— Егору Петровичу я верю, а хлопкозаводчику Мешкову нет,— скривился в улыбке Сыщеров.— Оренбургский купец вашему отцу верил и без штанов остался. Мне, если хотите знать, сама Ната посоветовала оформить до свадьбы.
Мешков отвел взгляд от Андрея, схватил ручку, нервно подписал чек и договор и потребовал немедленно
ехать в церковь. Но Сыщеров до тех пор не вышел из комнаты, пока нотариус не оформил документа.
— Грешок-то Наты дорого обошелся Егору! — захохотал Волков и погрозил пальцем Григорию.— А все вот такие тихони! Тихо,говорится,гукает, да звонко пахнет.
Григорий, сжав губы, спокойно выслушал рассказ Волкова и как только он кончил, встал с кресла. Клин-гель знаком руки остановил его.
— Господин Лямин,— сказал он, беря в руки газету.— Не знаете ли вы, кем написана эта безобразная статья?
— Я знаком только с одним журналистом — Арсением Ефимовичем Волковым,— сказал Григорий.
Директор раздраженно отшвырнул от себя газету.
— С легкой руки Арсения Ефимовича у нас в ханстве развелись корреспонденты газет.
— Я пишу одну правду, а здесь нахальная ложь,— сердясь сказал Волков.— Да что ты в конце концов кипятишься. На такую чепуху, ложь никто и внимания не обратит. А потом в ней не сказано, что это про меня, про Волкова, написано или про банк...
Клингель провел рукой по крашеным усам.
— Господин Лямин, в «Ниве» была напечатана легенда за вашей подписью. Знаете, это как-то странно: служащий банка и вдруг пишет в журналах... Я попрошу вас впредь показывать мне все, что вы готовите для печати...
У больших северных ворот старинной Ургенчской крепости Григорий увидел Татьяну Андреевну. Она вела за руку мальчика лет семи; щека его была завязана белым платком.
Григорий пересек им дорогу, поздоровался с Татьяной Андреевной.
Задернутое белой вышитой вуалью.лицо жены Волкова оживилось, она протянула ему руку.
— Проводите нас в амбулаторию и поговорите с мальчиком. Это сын нашего конюха. Ему надо выдернуть зуб, а он боится...
Они медленно шли по извилистым тесным улицам внутренней части города, Легкие каркасные дома тянулись сплошной стеной вдоль всей длинной улицы. Уны-
лое однообразие построек, лишенных окон, балконов, оживляли низенькие калитки, украшенные резьбой, и редкие мастерские кустарей: сапожников, кузнецов, жестянщиков.
На грязных, загаженных помоями, человеческими экскрементами улицах играли оборванные дети; изредка проходил ишак с вязанкой хвороста, скрипела арба. Тогда дети бросали игры и прижимались к стенам.
У дувала, около которого была навалена гора золы, костей, старого тряпья, Татьяна Андреевна остановилась.
— Здесь живет моя соперница,— засмеялась она.— Правда, мы большие приятельницы, она часто бывает у меня, немного сердится, что я отбиваю у нее заработок. Татьяна Андреевна толкнула низенькую калитку. Они вошли в небольшой чистенький дворик с единственным старым дуплистым тутовым деревом. Навстречу им вышел подросток. Он шепотом сказал, что мать его лечит и просил обождать.
Григорий поймал его беспокойный взгляд, брошенный на окно без рамы и стекол: оттуда слышалось неясное глухое бормотанье. Григорий осторожно подошел к окну и заглянул в помещение.
В комнате, с выложенным обожженным кирпичом полом, на черной кошме лежал мужчина с бледным страдальческим лицом. Небольшая, опрятно одетая старушка, водила над его обнаженным животом чашку, наполненную горячей золой, и озабоченно бормотала. Григорий вслушался. Это было леченье от сглаза.
«Выходи, выходи, выходи, что тебе здесь делать? Иди в горы, иди в камни, иди к богатым купцам; большим баям с большими животами, иди. Эй, слушайся же, все равно я тебя не оставлю в покое. Выходи же,
выходи!» , Григорий, улыбаясь, отошел от окна, передал Татьяне Андреевне содержание заклинания. Она живо обернулась к сыну старушки, спросила его о больном.
— Сглаз,— коротко пояснил подросток,— это наш сосед. У него уже не в первый раз. Мать говорила ему: «Не ешь пищи на улице; завистливый увидит — заболеешь». Он не послушался...
Татьяна Андреевна засмеялась, сказала, чтобы его мать вечером зашла к ней.
— Я дам ей касторки для больного «сглазом»,— пояснила она Григорию.
Они не стали дожидаться конца лечения и пошли в амбулаторию. Фельдшер, маленький полный человек с густыми рыжими усами, увидел в окно амбулатории Татьяну Андреевну. Он выбежал навстречу ей.
— С посторонним пациентом идете? — сказал он, почтительно кланяясь.— Зуб вырвать? Это я сейчас... зайдите.
Фельдшер пригласил Татьяну Андреевну войти в амбулаторию. В темной ободранной комнатке со старой кушеткой, двумя старыми аптечными шкафами на скамейках сидело несколько больных.
Фельдшер начал приготовлять щипцы, чтобы выдернуть зуб мальчику. Он внезапно обратился к Татьяне Андреевне:
— Слыхали? Кадо — пес начальника почтово-теле-графной конторы — сбесился. Искусал ни много, ни мало— тринадцать человек.
Он рассказал, что двое чиновников и кухарка начальника конторы уже уехали в Ташкент, в пастеровскую станцию.
— А остальные? — спросил Григорий.— Они тоже поедут?
Фельдшер усмехнулся:
— Кто же заплатит за проезд рабочих. За свой счет они ехать не могут.
— Значит, они погибнут!—взволновался Григорий.— Подумайте, Татьяна Андреевна, десять человек!
Жена Волкова не ответила на тревожное восклицание молодого человека. Огромное ханство с населением около миллиона человек не имело не только пастеровской станции, но и общедоступной амбулатории. Укус бешеной собаки нес верную смерть. Больного немедленно изолировали в наглухо закрытое помещение, и он там, корчась в судорогах, рыча, как бешеный зверь, умирал мученической смертью. Черная оспа ежегодно убивала тысячи жизней, и еще больше погибало от изнурительной лихорадки. Каждый город — очаг эпидемии. Ишаны проповедовали покорность судьбе. Это укрепляло веру в предопределение. Они говорили: «Болезнь человека записана в книги судеб. Разве можно
бороться с судьбой. Болезнь—испытание крепости веры».
Григорий молча слушал Татьяну Андреевну и вспоминал слова коммерсантов: «Хива — золотое дно», «Край больших богатств», «Счастливое ханство»...
Фельдшер быстро вырвал молочный зуб мальчика. Он крепился, едва удерживал слезы. Татьяна Андреевна легко успокоила его, и они пошли обратно.
Жена Волкова искоса взглянула на Григория.
— Ужасное впечатление, Григорий Васильевич?—
спросила она.
Григорий молча наклонил голову, он не находил слов, чтобы выразить свои чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82