Серьезная, мало разговорчивая хозяйка оживлялась с приходом молодых людей. Она принимала горячее участие в их литературных спорах, побуждала глубже интересоваться общественными вопросами.
Волков как-то вечером заглянул на половицу своей жены. С его появлением с лица Татьяны Андреевны сбежало веселье. Перестали смеяться и ее молодые гости. Волков почувствовал себя неловко. Он попытался поднять настроение жены и ее гостей. Но его шутки и этот нарочитый простецкий язык, который так непринужденно звучал в компании коммерсантов, здесь резал ухо. Он скоро понял это и поторопился уйти.
Елена не выдержала и сказала Татьяне Андреевне:
— На меня не сердитесь, я никак не могу понять, почему вы, такая умная, интеллигентная, интересная женщина могли выйти замуж за вашего мужа?
Лицо Татьяны Андреевны опечалилось:
— Мне предстояло вековать в дрянном Петро-Алек-сандровске с моими родителями в их затхлой обстановке. Волков был молод, умен, мне показалось, что я сумею перевоспитать его. Годы я посвятила ему в трущобах хивинского ханства. Из малограмотного казака он стал развитым человеком, но перевоспитать его мне не удалось. В нем есть хорошие черты, он понимает
причины социального неустройства нашего государства. Но он все время вращался среди коммерсантов— больших и малых акул, и научился ловко извлекать прибыль именно из социального неустройства ханства. Он настоящий конквистадор, умный, зоркий, беспощадный...
Татьяна Андреевна подошла к кровати и отдернула занавес.
— Я терпела все эти годы только ради него,— сказала она, показывая на большую фотографическую карточку, висевшую над изголовьем кровати.
С карточки спокойно смотрел молодой студент. У него было то же серьезное выражение лица, что и Татьяны Андреевны, те же высоко поднятые брови.
— У вас есть сын?— спросила с удивлением Елена.
— Да, у меня есть сын,— с гордостью сказала она.— Мой сын! Но он уж три года как не приезжал домой...
Прасковья Васильевна неприязненно следила за ростом дружбы Григория и Татьяны Андреевны. И однажды намекнула Волкову на опасность для его чести их близких отношений. Это озлило Волкова.
— Дура ты, Прасковья, про кого бы говорила, а то про Татьяну! Я радовался бы этому, да разве она такая, как ты?!
Прасковья Васильевна обиделась:
— Что я, хуже или дурнее ее, что ли?
— Конечно, и хуже, и дурнее,— раздраженно сказал Волков.— Умная была бы — не говорила. А Татьяна Андреевна бабз умная, она из меня человека сдела-ла, да только сама свихнулась... Боюсь, и Григория она мне испортит. Эх, не до вас всех мне теперь...
Волков был озабочен положением с заготовкой сырца.
Сезон с каждым днем разгорался все сильнее. А между тем хлопок, законтрактованный им, поступал на пункты слабо. Хлопкопромышленники открыто смеялись над Волковым. Они иронически благодарили его за хороший посев.
— Сеять ты большой мастер, дядя Арсюша,— говорил Мешков,— настоящий агроном. А урожай мы уж как-нибудь без тебя соберем.
— На чужой каравай рот не разевай, Егорушка,—хладнокровно отвечал Волков толстому хлопкозаводчику.
Он быстро принял контрмеры против русских хлоп-копромышленников, скупавших законтрактованный им хлопок. Из канцелярии хивинского хана было предписано всем хакимам и аксакалам следить, чтобы дехкане строго выполняли свои обязательства и сдавали бы хлопок в первую очередь тому из русских коммерсантов, кто давал им на посев деньги. По просьбе Волкова хаким Нового Ургенча посадил двух поручителей в зиндан и несколько дехкан, которые сдали Мешкову законтрактованный хлопок.
Только Абдурахманбай не хотел признать распоря» жения хана. Его приказчики открыто понуждали дехкан везти хлопок на завод Абдурахманбая.
Волков пригрозил поручителям судом, они не испу-гались его угроз.
— Черная арба брата Абдурахманбая нам страшнее суда,— откровенно говорили они Волкову.— Судить нас будет тот же брат Абдурахманбая. На суде мы скажем так, как он велит, а он велит говорить, что все дехкане, у которых Волков законтрактовал хлопок, его старые должники.
Хаким, к которому Волков обращался с просьбой о содействии, посоветовал ему миром договориться с Абдурахманбаем.
Волков иронически усмехнулся.
— На поклон к нему не пойду. А управу найду такую, что не поздоровится.
Он в тот же день вместе с Клингелем написал большую жалобу генералу Гнилицкому.
И теперь с нетерпением ждал ответа генерала.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Клингель быстро получил ответ генерала Гнилицко-го на жалобу Волкова; одновременно он получил анонимное письмо. Неизвестная «доброжелательница» писала ему, что он сам, того не замечая, стал посмешищем всей колонии. Каждая кухарка, каждый конторщик знают, что жена обманывает его с Волковым.
Клингель долго, точно не понимая, тупо глядел на неровные строчки письма. Его крашеные каштановые усы, уложенные в ровные жгуты, растрепались, блестящая кожа белого лица точно потускнела.
Еще ни разу в жизни не приходилось ему думать о своих отношениях с женой. Он женился в Петербурге на дочери компаньона своего отца. Это был брак, совершенный из строго коммерческих соображений. Оба компаньона не хотели выделять из основного капитала банкирской конторы суммы, которую дед молодой девушки предназначил на приданое ей.
О любви между женихом и невестой не было сказано ки слова. Невеста была очень юной, не видевшей света девушкой. Она не окончила гимназии и после смерти матери хозяйничала в доме отца.
Клингель ничего не имел против женитьбы на простенькой, скромной девушке. Она даже нравилась ему. Невесту не спрашивали согласия, она подчинилась желанию отца.
Они жили спокойной мещанской жизнью. У них была только одна дочь. Больше детей Клингель не хотел иметь. Его, однако, не удовлетворяла скромная жена, «постная», как он в досаде иногда называл ее про себя. Он позволял себе увлекаться на стороне, содержал любовниц порядочного поведения.
С годами он привык к жене, воспитал в ней вкусы и привычки, соответствующие своему характеру. Она стала необходимой, как любая вещь, которая окружала его. От жены он требовал безусловного подчинения и признания своего превосходства. И строго следил, чтобы ее поведение отвечало его высокому служебному положению.
Анонимное письмо было неожиданным и жестоким ударом. Все это не предвиделось никаким его житейским опытом. Клингель растерялся.
Он вспомнил, что за последнее время жена его очень изменилась. Голос ее, обычно спокойный, несколько вялый, обрел звучность, смех стал радостным и уверенным. Он никогда не обращал внимания на ее фигуру, но в платье последнего парижского фасона линии ее гибкого тела оказались безукоризненными. Ее ножка з шелковом чулке и модных туфлях была удивительно изящней и маленькой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Волков как-то вечером заглянул на половицу своей жены. С его появлением с лица Татьяны Андреевны сбежало веселье. Перестали смеяться и ее молодые гости. Волков почувствовал себя неловко. Он попытался поднять настроение жены и ее гостей. Но его шутки и этот нарочитый простецкий язык, который так непринужденно звучал в компании коммерсантов, здесь резал ухо. Он скоро понял это и поторопился уйти.
Елена не выдержала и сказала Татьяне Андреевне:
— На меня не сердитесь, я никак не могу понять, почему вы, такая умная, интеллигентная, интересная женщина могли выйти замуж за вашего мужа?
Лицо Татьяны Андреевны опечалилось:
— Мне предстояло вековать в дрянном Петро-Алек-сандровске с моими родителями в их затхлой обстановке. Волков был молод, умен, мне показалось, что я сумею перевоспитать его. Годы я посвятила ему в трущобах хивинского ханства. Из малограмотного казака он стал развитым человеком, но перевоспитать его мне не удалось. В нем есть хорошие черты, он понимает
причины социального неустройства нашего государства. Но он все время вращался среди коммерсантов— больших и малых акул, и научился ловко извлекать прибыль именно из социального неустройства ханства. Он настоящий конквистадор, умный, зоркий, беспощадный...
Татьяна Андреевна подошла к кровати и отдернула занавес.
— Я терпела все эти годы только ради него,— сказала она, показывая на большую фотографическую карточку, висевшую над изголовьем кровати.
С карточки спокойно смотрел молодой студент. У него было то же серьезное выражение лица, что и Татьяны Андреевны, те же высоко поднятые брови.
— У вас есть сын?— спросила с удивлением Елена.
— Да, у меня есть сын,— с гордостью сказала она.— Мой сын! Но он уж три года как не приезжал домой...
Прасковья Васильевна неприязненно следила за ростом дружбы Григория и Татьяны Андреевны. И однажды намекнула Волкову на опасность для его чести их близких отношений. Это озлило Волкова.
— Дура ты, Прасковья, про кого бы говорила, а то про Татьяну! Я радовался бы этому, да разве она такая, как ты?!
Прасковья Васильевна обиделась:
— Что я, хуже или дурнее ее, что ли?
— Конечно, и хуже, и дурнее,— раздраженно сказал Волков.— Умная была бы — не говорила. А Татьяна Андреевна бабз умная, она из меня человека сдела-ла, да только сама свихнулась... Боюсь, и Григория она мне испортит. Эх, не до вас всех мне теперь...
Волков был озабочен положением с заготовкой сырца.
Сезон с каждым днем разгорался все сильнее. А между тем хлопок, законтрактованный им, поступал на пункты слабо. Хлопкопромышленники открыто смеялись над Волковым. Они иронически благодарили его за хороший посев.
— Сеять ты большой мастер, дядя Арсюша,— говорил Мешков,— настоящий агроном. А урожай мы уж как-нибудь без тебя соберем.
— На чужой каравай рот не разевай, Егорушка,—хладнокровно отвечал Волков толстому хлопкозаводчику.
Он быстро принял контрмеры против русских хлоп-копромышленников, скупавших законтрактованный им хлопок. Из канцелярии хивинского хана было предписано всем хакимам и аксакалам следить, чтобы дехкане строго выполняли свои обязательства и сдавали бы хлопок в первую очередь тому из русских коммерсантов, кто давал им на посев деньги. По просьбе Волкова хаким Нового Ургенча посадил двух поручителей в зиндан и несколько дехкан, которые сдали Мешкову законтрактованный хлопок.
Только Абдурахманбай не хотел признать распоря» жения хана. Его приказчики открыто понуждали дехкан везти хлопок на завод Абдурахманбая.
Волков пригрозил поручителям судом, они не испу-гались его угроз.
— Черная арба брата Абдурахманбая нам страшнее суда,— откровенно говорили они Волкову.— Судить нас будет тот же брат Абдурахманбая. На суде мы скажем так, как он велит, а он велит говорить, что все дехкане, у которых Волков законтрактовал хлопок, его старые должники.
Хаким, к которому Волков обращался с просьбой о содействии, посоветовал ему миром договориться с Абдурахманбаем.
Волков иронически усмехнулся.
— На поклон к нему не пойду. А управу найду такую, что не поздоровится.
Он в тот же день вместе с Клингелем написал большую жалобу генералу Гнилицкому.
И теперь с нетерпением ждал ответа генерала.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Клингель быстро получил ответ генерала Гнилицко-го на жалобу Волкова; одновременно он получил анонимное письмо. Неизвестная «доброжелательница» писала ему, что он сам, того не замечая, стал посмешищем всей колонии. Каждая кухарка, каждый конторщик знают, что жена обманывает его с Волковым.
Клингель долго, точно не понимая, тупо глядел на неровные строчки письма. Его крашеные каштановые усы, уложенные в ровные жгуты, растрепались, блестящая кожа белого лица точно потускнела.
Еще ни разу в жизни не приходилось ему думать о своих отношениях с женой. Он женился в Петербурге на дочери компаньона своего отца. Это был брак, совершенный из строго коммерческих соображений. Оба компаньона не хотели выделять из основного капитала банкирской конторы суммы, которую дед молодой девушки предназначил на приданое ей.
О любви между женихом и невестой не было сказано ки слова. Невеста была очень юной, не видевшей света девушкой. Она не окончила гимназии и после смерти матери хозяйничала в доме отца.
Клингель ничего не имел против женитьбы на простенькой, скромной девушке. Она даже нравилась ему. Невесту не спрашивали согласия, она подчинилась желанию отца.
Они жили спокойной мещанской жизнью. У них была только одна дочь. Больше детей Клингель не хотел иметь. Его, однако, не удовлетворяла скромная жена, «постная», как он в досаде иногда называл ее про себя. Он позволял себе увлекаться на стороне, содержал любовниц порядочного поведения.
С годами он привык к жене, воспитал в ней вкусы и привычки, соответствующие своему характеру. Она стала необходимой, как любая вещь, которая окружала его. От жены он требовал безусловного подчинения и признания своего превосходства. И строго следил, чтобы ее поведение отвечало его высокому служебному положению.
Анонимное письмо было неожиданным и жестоким ударом. Все это не предвиделось никаким его житейским опытом. Клингель растерялся.
Он вспомнил, что за последнее время жена его очень изменилась. Голос ее, обычно спокойный, несколько вялый, обрел звучность, смех стал радостным и уверенным. Он никогда не обращал внимания на ее фигуру, но в платье последнего парижского фасона линии ее гибкого тела оказались безукоризненными. Ее ножка з шелковом чулке и модных туфлях была удивительно изящней и маленькой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82