— Вы лжете! Забастовку сорвал не я, а провокатор, который пробрался в наш комитет.
— Так писали в газетах...
— В черносотенных газетах!
— Но вы только что на них ссылались. Я могу на память процитировать статью; ну хоть из «Русского Слова»: «Молодой студент, представитель эсеров, в решающую минуту уехал или был увезен в деревню, к родне одного из членов комитета, лавочнику мироеду. Лавочник пять дней подряд поил студента, напоил до зеленого змия, и студент с пьяных глаз женился на его дочери. А тем временем»...
Кисляков, багровый от гнева, резко оборвал его: — Забастовку сорвал негодяй-провокатор! Он подслушал мой разговор с родственником-юристом—я выразил сомнение в удаче забастовки. Негодяй передал разговор комитету. Я отсутствовал, и это предрешило исход стачки. Члены комитета заколебались, наиболее упорного из них устранили, двоих администрация соблазнила большим жалованием. Ослы поверили, начали агитировать за прекращение забастовки, а потом администрация выгнала их и внесла в черный список... Волков внимательно прислушивался к спору Кислякова и Сыщерова. Он трезвел. Мысль его лихорадочно работала. «Вот там, в России, сумели разбить забастовку хорошо организованных рабочих. А здесь? Неужели он не справится с ордой хивинцев. Надо использовать Шарифбая, разбить сопротивление, даже ценой потери и половины ожидаемых прибылей. С одним Шарифбаем справиться будет гораздо легче...
— Я смутно припоминаю провокатора,— продолжал Кисляков.— Это был приземистый человек, с длинными жандармскими усами, с бородой под Буланже...— Кисляков закрыл лицо ладонями, стараясь восстановить в памяти образ провокатора.
Сыщеров поспешно взглянул на часы и встал. — Я тороплюсь, Арсений Ефимович,— сказал он.— Большое спасибо за угощение.
Сыщеров наскоро пожал руку Волкову, покосился на Кислякова, не менявшего позы, и прошел в игорную комнату.
Лицо Волкова блестело от улыбки. Он хлопнул Кислякова по плечу:
— О чем задумался, Миша? Пей! Ошибся я, не на всякую старуху бывает проруха. Ей богу, всегда думал — вредный народ социалисты, а и нет, оказывается, и вы на что-то годитесь. Пей же, Миша.
— Нет, постой, погоди, Арсений, дай вспомнить. У того фамилия была другая, был он с усами, с бородкой, с прической. Этот—бритый... А похож, похож. И так хорошо знает все... говорит — бухгалтером был...
Волков, смеясь, говорил растерянному Кислякову.
— Брось, Миша. Сыщеров, брат, не дурак, он парень не простак, хоть и не казак. Погоди, он еще Мешкова на все четыре ноги подкует... Так ты говоришь, только по секрету родственнику сказал, мол: «Я еще не знаю, чья возьмет», а тог и разболтал.. Вот подлец, а?
А вожакам, говоришь, прибавили, а потом в зад коленом?
Волков, пошатываясь, встал:
— Домой поедем, Миша... Кисляков замялся.
— Я хотел остаться... ты... у тебя можно занять? Волков молча вытащил бумажник.
— Тебе сколько? Сотню?— Бери две, да осторожней играй, Миша, не зарывайся, не отыгрывайся...
Кисляков окликнул Волкова, пробиравшегося к выходу.
— Постой, Арсений. У меня из головы вылетело. Клингель просил тебе передать, приехал генерал Гни-лицкий, он остановился у Абдурахманбая...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Генерал Гнилицкий был начальником Амударьин-ского отдела Сыр-Дарьинской области. Земли отдела тянулись вдоль реки, они были отобраны у ханов по договору 1873 года.
Генерал Гнилицкий был негласным, но главным советником хана. Только через него хан имел право сноситься с генерал-губернатором. Выезд хана в города империи во многом зависел от этого длинного, высокомерного военного чиновника с мутноватыми, на выкате глазами, жидкими мочальными усами и прической ежиком.
Генерал постоянно жил в Петро-Александровске,—
единственном городе большого Амударьинского отдела. Но время от времени он наезжал в ханство, разбирал претензии русских коммерсантов к хану, разрешал споры между ханом и его подданными. За последние годы подданные хана становились все беспокойнее. Случаи прямого неповиновения учащались, а вместе с этим учащались и наезды генерала.
Абдурахманбай — крупный хлопкозаводчик ханства — принял важного гостя в своем загородном доме. Он отдал ему всю мужскую половину дома, убранную старинными коврами и мебелью красного дерева. Сам Абдурахманбай удалился на женскую половину, в свой гарем.
В дни приезда генерала все в городе ставилось ему на службу. Хаким Нового Ургенча с утра до поздней ночи сидел в приемном зале, сверкавшем огромными зеркалами и хрустальными подвесками бронзовых люстр. Десятки туземных чиновников, нукеров и слуг торчали в передней в ожидании звонка и распоряжений. Десятки дворников, конюхов, сторожей пересекали двор во всех направлениях.
Прием просителей, как и в канцелярии отдела в Петро-Александровске, начинался с двенадцати часов дня.
К этому времени к генералу приехал Клингель. Он еще накануне, через Абдурахманбая, попросил аудиенцию.
В зале, где генерал принимал посетителей, было уже много русских и хивинских купцов, доверенных московских фирм.
Генерал сидел за письменным столом, откинувшись на спинку кресла, покрытого пушистым иранским ковром. Рядом, на стойке торчала его фуражка и висело офицерское пальто стального цвета. Без складок на сгибах, прямое, точно подбитое жестью, пальто казалось строгим и официальным, как сам генерал.
Русские купцы жаловались на стеснения, чинимые торговле хивинским ханом.
По мирному договору товары русских купцов освобождались от пошлин, которыми хан обкладывал товары туземных торговцев. Русская торговля развивалась, торговля хивинцев падала, а с ней падали и доходы хана. Побуждаемый жалобами торговцев, хан
распорядился взыскивать пошлину со всех покупающих товары у русских купцов.
Толстый торговец в бархатной черной тюбетейке, увидев Клингеля, обрадованно указал на него генералу:
— Вон спросите хоть директора банка, ваше превосходительство,— сказал он с сильным татарским акцентом,— мы уже сколько раз ему жаловались. Целые дни около наших лавок ханские шпионы да сборщики торчат. Как покупатель из лавки — он его за руку: «плати за покупки». Купил на пятерку, а пошлина три целковых. Ну, торговля и прекратилась...
Генерал чуть заметным движением головы ответил на поклон Клингеля. Он строго сказал купцам:
— Директор банка не имеет права присваивать функции руского начальства. Разбор споров между хивинским правительством и русскоподданными могу производить только я — начальник Амударьинского отдела. Но, может быть, вы что-нибудь путаете, господа?
Хаким, невысокий, худощавый сановник хана, с угодливым выражением лица, поймал вопросительный взгляд генерала. Почтительно, придерживая рукой борта халата у груди, он встал со стула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82