..
Лакеи беспрестанно заменяли пустые бутылки, наполняли графины водкой и настойками. Разговоры становились все шумнее и развязнее. Не слушая друг друга, гости громко говорили о своих делах, рассказывали свежие анекдоты, устаревшие политические новости.
Очистив стол от закусок, лакеи внесли громадные фарфоровые блюда с горячим пловом, которым обычно угощал на своих ужинах Волков гостей. Крупные зер-
на отборного риса, в которых утопали куски фазана и желтели ломти душистой янтарной айвы, подняли настроение ужинавших.
Сильно опьяневший Мешков засучил рукав пиджака и отогнул манжет рубашки.
— Такой плов есть ложками просто стыдно... да и невкусно,— сказал он, погружая пальцы в стоявшее перед ним блюдо.
Григорий с удивлением глядел, как многие солидные коммерсанты последовали примеру Мешкова и ели плов руками.
Осоловевший от коньяка Клингель был в приподнятом настроении. Его жена, бледная, рано увядшая дама, с большими голубыми глазами, с удивлением смотрела на своего мужа. Клингель пил с Волковым на брудершафт, называл его «дядей Арсюшей», и все это так фальшиво звучало в голосе сдержанного петербургского банкира. Она взглянула на Волкова. Одетый в черный сюртук из дорогого английского сукна, крупный, с густыми казачьими усами, он был единственным настоящим мужчиной среди этих рыхлых коммерсантов. Жена Клингеля вспомнила, как муж сердито выговаривал ей за то, что она однажды назвала Волкова «дядей Арсюшей». Она высоко подняла бокал с вином и, задорно взглянув на мужа, потянулась к Волкову: — Выпьем с вами, дядя Арсюша!
Муж засмеялся...
Мешков, отец Андрея, оторвался от плова и налег на фрукты. Их вместе с кофе и ликерами подали на стол в высоких вазах.
Хмельные гости не могли оценить ни вкуса, ни аромата фруктов, красиво уложенных на изящные резные широкие листья винограда и инжира. Огромные пушистые персики, крупные кисти розоватого, холодного осеннего винограда, румяные хивинские сладкие яблоки, ароматный золотистый инжир ласкали глаза.
На фрукты никто не обратил внимания.
Багровый от чрезмерного количества выпитого коньяка, ювелир хана с бокалом в руке, шатаясь, обходил гостей. Он чокался с ними, выпивал и пытался вступать в разговор, но его никто не слушал. Ювелир хана остановился около Кислякова, мрачно, стаканами, пившего коньяк; он сильно проигрался в карты и не
знал, где взять денег, чтобы уплатить проигрыш, отрро-ченный под честное слово. Ювелир сел рядом с Кисляковым, чокнулся с ним, молча выпил, налил опять.
— Я видел, вы проигрались,— сказал он Кислякову.
— А вам какое дело?—грубо оборвал его Кисля-ков.
— Есть дело... Я знаю, вы служащий, вам трудно уплатить.— Вот деньги, оплатите весь ваш проигрыш.. Из дружбы и симпатии к вам даю...
Ювелир, плохо повинующимися пальцами, с трудом отсчитал пять сотенных бумажек, подал их Кислякову, придвинул к нему стул.
— Вы меня познакомьте с Клингелем и его женой; введите в дом. Он почему-то не принимает нас...
Первым движением Кислякова было вернуть деньги ювелиру: он сам не бывал у Клингеля. Но этот проклятый проигрыш...
Кисляков кивнул головой в знак согласия:
— Только не сегодня; вообще, не торопитесь... Рыжеватый родственник Волкова уже не держался
на стуле. Два лакея отвели его в комнату, где обычно спали гости клуба, терявшие способность владеть головой и ногами.
Прасковья Васильевна ревниво следила за Волковым. Он усиленно ухаживал за женой Клингеля и за сидевшей против него тучной дамой.
— Дядя Арсюша—симпатия моей мамаши,— смеясь, сказал Андрей Григорию.—Она ее не скрывает, а жена Кислякова с ума сходит...
Прасковья Васильевна не выдержала мук ревности — пересела, чтобы не видеть ни своих соперниц, ни своего любовника.
Было уже поздно. Гости один за другим благодарили хозяина и откланивались.
Клингель с чувством долго жал руку Волкова, восхищаясь его оригинальным ужином.
— Жду тебя в банк, дорогой Арсений Ефимович. У нас будет, я надеюсь, не безынтересный разговор. Однако было бы лучше сначала тебе справиться с гужевой конторой...
Волков, красный, возбужденный вином, поблагодарил Клингеля молчаливым поклоном. Он предложил руку его жене и проводил их до экипажа.
Лицо Волкова блестело от радости, когда он вернулся к гостям. Он не мог не радоваться: самая трудная в его жизни крепость — банковские кредиты — была взята.
Зычный голос Волкова заглушил пьяное бормотанье гостей.
— Что ж так скучно веселитесь, господа?.. Эй, вы, там, люди, шампанского на стол!
Осоловелый от громадного количества съеденной пищи и выпитого вина, отец Андрея по-медвежьи качал большой головой:
— Не дай бог тебе хлопком да люцерной заняться, дядя Арсюша.
Волков усмехнулся:
— А вот я с будущего сезона хлопком-то как раз и хочу заняться, почему же «не дай бог», Егорушка?
Коммерсант, разорившийся на ливерпульских контрактах, держась за край стола, с трудом приподнялся. Он весь вечер завистливо смотрел на дружеское общение Волкова с директором банка и искал случая сказать колкость удачливому коммерсанту. Он крикнул через стол:
— Потому не дай бог, что убытки понесешь, Волков. Хлопок любит чистые руки.
— Тогда оботри свои, Владимир Иванович,— усмехнулся Волков.
Владимир Иванович с трудом оторвал от стола правую руку и недоуменно посмотрел на ладонь. Она была выпачкана бараньим салом плова и табачным пеплом. Владимир Иванович стал оттирать ладонь краем белой скатерти.
Волков громко захохотал:
— Не старайся, не ототрешь, друг! . Песок — грязный товар, в кожу въедается. Ты в прошлом году в Чарджуе три каюка вместо товара песком грузил, да дорогой о скалы разбил. Хорошо, что страховые компании у нас добрые. Они тебя от «убытков» избавили! Или забыл?
Андрей в диком восторге от разгоравшегося скандала толкал Григория под столом ногой.
— Еще подерутся!
Мешков умоляюще протянул руки к Волкову и внезапно побледневшему мрачному господину.
— Дядя Арсюша, Владимир Иванович, ну чего вы с ума спятили? Свои люди, коммерсанты, а еще попрекаете друг друга. Я, ведь, почему сказал «не дай бог»?— Хлопок — золотое дело, это не почта или там арбакеши. Дядя Арсюша закормит, запоит нас тогда...
Толстый молодой человек, доваренный московской мануфактурной фирмы, подошел к Владимиру Ивановичу. Он пригрозил предать гласности весь инцидент, если тот не извинится перед Арсением Ефимовичем.
Владимир Иванович внезапно протрезвел, обмяк. Жалко улыбаясь, он крикнул Волкову:
— Дядя Арсюша, ты не сердись, это я не в обиду!.
— Да разве я сержусь?—развел руками Волков.— Я, ведь тоже по-дружески.
Андрей вполголоса торопливо рассказал Григорию про дело, на которое намекал Волков.
Представитель московской комиссионной конторы Владимир Иванович сколотил большой капитал на авариях каюков с товарами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Лакеи беспрестанно заменяли пустые бутылки, наполняли графины водкой и настойками. Разговоры становились все шумнее и развязнее. Не слушая друг друга, гости громко говорили о своих делах, рассказывали свежие анекдоты, устаревшие политические новости.
Очистив стол от закусок, лакеи внесли громадные фарфоровые блюда с горячим пловом, которым обычно угощал на своих ужинах Волков гостей. Крупные зер-
на отборного риса, в которых утопали куски фазана и желтели ломти душистой янтарной айвы, подняли настроение ужинавших.
Сильно опьяневший Мешков засучил рукав пиджака и отогнул манжет рубашки.
— Такой плов есть ложками просто стыдно... да и невкусно,— сказал он, погружая пальцы в стоявшее перед ним блюдо.
Григорий с удивлением глядел, как многие солидные коммерсанты последовали примеру Мешкова и ели плов руками.
Осоловевший от коньяка Клингель был в приподнятом настроении. Его жена, бледная, рано увядшая дама, с большими голубыми глазами, с удивлением смотрела на своего мужа. Клингель пил с Волковым на брудершафт, называл его «дядей Арсюшей», и все это так фальшиво звучало в голосе сдержанного петербургского банкира. Она взглянула на Волкова. Одетый в черный сюртук из дорогого английского сукна, крупный, с густыми казачьими усами, он был единственным настоящим мужчиной среди этих рыхлых коммерсантов. Жена Клингеля вспомнила, как муж сердито выговаривал ей за то, что она однажды назвала Волкова «дядей Арсюшей». Она высоко подняла бокал с вином и, задорно взглянув на мужа, потянулась к Волкову: — Выпьем с вами, дядя Арсюша!
Муж засмеялся...
Мешков, отец Андрея, оторвался от плова и налег на фрукты. Их вместе с кофе и ликерами подали на стол в высоких вазах.
Хмельные гости не могли оценить ни вкуса, ни аромата фруктов, красиво уложенных на изящные резные широкие листья винограда и инжира. Огромные пушистые персики, крупные кисти розоватого, холодного осеннего винограда, румяные хивинские сладкие яблоки, ароматный золотистый инжир ласкали глаза.
На фрукты никто не обратил внимания.
Багровый от чрезмерного количества выпитого коньяка, ювелир хана с бокалом в руке, шатаясь, обходил гостей. Он чокался с ними, выпивал и пытался вступать в разговор, но его никто не слушал. Ювелир хана остановился около Кислякова, мрачно, стаканами, пившего коньяк; он сильно проигрался в карты и не
знал, где взять денег, чтобы уплатить проигрыш, отрро-ченный под честное слово. Ювелир сел рядом с Кисляковым, чокнулся с ним, молча выпил, налил опять.
— Я видел, вы проигрались,— сказал он Кислякову.
— А вам какое дело?—грубо оборвал его Кисля-ков.
— Есть дело... Я знаю, вы служащий, вам трудно уплатить.— Вот деньги, оплатите весь ваш проигрыш.. Из дружбы и симпатии к вам даю...
Ювелир, плохо повинующимися пальцами, с трудом отсчитал пять сотенных бумажек, подал их Кислякову, придвинул к нему стул.
— Вы меня познакомьте с Клингелем и его женой; введите в дом. Он почему-то не принимает нас...
Первым движением Кислякова было вернуть деньги ювелиру: он сам не бывал у Клингеля. Но этот проклятый проигрыш...
Кисляков кивнул головой в знак согласия:
— Только не сегодня; вообще, не торопитесь... Рыжеватый родственник Волкова уже не держался
на стуле. Два лакея отвели его в комнату, где обычно спали гости клуба, терявшие способность владеть головой и ногами.
Прасковья Васильевна ревниво следила за Волковым. Он усиленно ухаживал за женой Клингеля и за сидевшей против него тучной дамой.
— Дядя Арсюша—симпатия моей мамаши,— смеясь, сказал Андрей Григорию.—Она ее не скрывает, а жена Кислякова с ума сходит...
Прасковья Васильевна не выдержала мук ревности — пересела, чтобы не видеть ни своих соперниц, ни своего любовника.
Было уже поздно. Гости один за другим благодарили хозяина и откланивались.
Клингель с чувством долго жал руку Волкова, восхищаясь его оригинальным ужином.
— Жду тебя в банк, дорогой Арсений Ефимович. У нас будет, я надеюсь, не безынтересный разговор. Однако было бы лучше сначала тебе справиться с гужевой конторой...
Волков, красный, возбужденный вином, поблагодарил Клингеля молчаливым поклоном. Он предложил руку его жене и проводил их до экипажа.
Лицо Волкова блестело от радости, когда он вернулся к гостям. Он не мог не радоваться: самая трудная в его жизни крепость — банковские кредиты — была взята.
Зычный голос Волкова заглушил пьяное бормотанье гостей.
— Что ж так скучно веселитесь, господа?.. Эй, вы, там, люди, шампанского на стол!
Осоловелый от громадного количества съеденной пищи и выпитого вина, отец Андрея по-медвежьи качал большой головой:
— Не дай бог тебе хлопком да люцерной заняться, дядя Арсюша.
Волков усмехнулся:
— А вот я с будущего сезона хлопком-то как раз и хочу заняться, почему же «не дай бог», Егорушка?
Коммерсант, разорившийся на ливерпульских контрактах, держась за край стола, с трудом приподнялся. Он весь вечер завистливо смотрел на дружеское общение Волкова с директором банка и искал случая сказать колкость удачливому коммерсанту. Он крикнул через стол:
— Потому не дай бог, что убытки понесешь, Волков. Хлопок любит чистые руки.
— Тогда оботри свои, Владимир Иванович,— усмехнулся Волков.
Владимир Иванович с трудом оторвал от стола правую руку и недоуменно посмотрел на ладонь. Она была выпачкана бараньим салом плова и табачным пеплом. Владимир Иванович стал оттирать ладонь краем белой скатерти.
Волков громко захохотал:
— Не старайся, не ототрешь, друг! . Песок — грязный товар, в кожу въедается. Ты в прошлом году в Чарджуе три каюка вместо товара песком грузил, да дорогой о скалы разбил. Хорошо, что страховые компании у нас добрые. Они тебя от «убытков» избавили! Или забыл?
Андрей в диком восторге от разгоравшегося скандала толкал Григория под столом ногой.
— Еще подерутся!
Мешков умоляюще протянул руки к Волкову и внезапно побледневшему мрачному господину.
— Дядя Арсюша, Владимир Иванович, ну чего вы с ума спятили? Свои люди, коммерсанты, а еще попрекаете друг друга. Я, ведь, почему сказал «не дай бог»?— Хлопок — золотое дело, это не почта или там арбакеши. Дядя Арсюша закормит, запоит нас тогда...
Толстый молодой человек, доваренный московской мануфактурной фирмы, подошел к Владимиру Ивановичу. Он пригрозил предать гласности весь инцидент, если тот не извинится перед Арсением Ефимовичем.
Владимир Иванович внезапно протрезвел, обмяк. Жалко улыбаясь, он крикнул Волкову:
— Дядя Арсюша, ты не сердись, это я не в обиду!.
— Да разве я сержусь?—развел руками Волков.— Я, ведь тоже по-дружески.
Андрей вполголоса торопливо рассказал Григорию про дело, на которое намекал Волков.
Представитель московской комиссионной конторы Владимир Иванович сколотил большой капитал на авариях каюков с товарами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82