— А тут тебе и поесть дают, и пилюли под нос суют.
— Не впустил он соседку, когда пошла она утром за почтой, она стоит, дверь захлопнута, халатик на голое
тело, и раздумывает, кому позвонить, каменщику либо ему, дорожнику, но этот, похоже, был пообщительней, она позвонила ему, так он ее и заполучил,— выкладывает Ян Требатицкий своим сокартежникам: его тянет поговорить.
— Он бил Стано, а я его, Стано помер, а я тут,— рассказывает о детстве Тибор Бергер.
Йожка благодарственно молится, так как доел во здравии.
— Не дала ему, и все тут, говорю, дождись третьего дня. Что было делать, дождался-таки. И как я сказал — так и было, всякое дело концом хорошо,— хвастает Вайсабел, что все по его вышло.
— Лежу в канаве перед лечебницей, идет доктор, мой хороший знакомец, а ты, мол, чего здесь? Погляди, я весь дохлятиной провонял, а в организме ничего не чувствую, нигде вроде ничего не застряло, а он говорит, гроб ему пропишите, ну а потом как вкатит мне три укола — один холодный и два горячих, вот тут метины остались, поставил-таки меня на ноги, да, это доктор был! Потом вывезли его в Чехию, сучьи потрохи.
— Не подобрал мне подходящее средство, подыхай, и все тут, а бабы говорят, ступай в другую деревню, там хороший доктор, крови у меня кончились, вот и маялась животом, другой-то раз подобрал, людей как только не обзывал, приходите завтра, скоты вы эдакие, а один переселенец проучил-таки его, в котором, говорит, пан коновал?
Лоло слушает жужжанье вокруг, закипает в нем злость.
— Кто о чем, а мы о своем!
От злости голова у него идет кругом, речи перемешиваются.
— ...а эти-то хвать деревяшки и давай ими шваркать, руки все изработанные, посередь ладони хоть спичку зажигай, все мозоли да мозоли, прикосилась коса, она их складывала точно карты, пещера ни в сказке сказать, извилистая, как собачье ухо внутри, глаз от нее не могли оторвать, свадьбу за три дня до смерти играли, колорадский жук от «дикола» все тучнел да тучнел, кругом кислые травы росли, принесли мы им паленки и еще кой-чего, ну видишь, какой ты староста, в бога душу! они не воруют, берут из общественного, не про меня эта терминология, однако ж не было у него поперечины по искосине, большая поленница сушняка, что собрал на винограднике, у него еще хватало характеру, чтоб меня совеститься, бык и его загнал на дерево, и нашел он там жениного хахаля, аж до самых Кошиц доплелись, а он уже в другом месте жил, в Чехии круглый год спину гнул, месяц март — собирай, дедок, наряд, дедушка у нас померли, зиму не перезимовал, от чего помер? как любой — от смерти, от нее не посторонишься, выпил, водка прозрачная, чисто сопля собачья, а нежная, как персиковая шерстинка, так и так на ноги не поднялся, шепчет ей, мне-то ладно, лишь бы теперь не сплоховать, а она ни-ни, молчит, как неживая, была после смертушки два дня, еще фонарь не потух, а потом знай сидишь и пахучую смолу гонишь, у пчеловодов как раз медовая неделя была, теплым-тепло было, как у вола в брюхе, хорошо жили, да детей не нажили, Канталичиха хвать мужика, была на притирочке, на всякую дыру заплата найдется, а как роза опала, считай, время позднее, пришла она рано, не плакала, лучше всех ансамбль «Звон», пусть сожгут нас, кто бы нам могилу обихаживал? работа и строительный раствор греют, попробуй его помешать, пан капитан хохотал без удержу, теплым помер, холодному звонят...
Лоло трясет головой. В окно замечает, что Игор Битман шагает с гробовщиком на кладбище, дорогой они ругаются, останавливаются и размахивают руками.
— Зароют нашу Иогану,— говорит он клюющему носом Димко.
Димко спешит во двор, к дыре в заборе, за которой ветрозащитная полоса и кирпичная — вся обомшелая — оградка. Выветренные кирпичи крошатся под Димковыми локтями. Рядом опирается на оградку Лоло.
— Жарко, вот и торопятся,— рассуждает Димко.
Кладбище треугольное, с одной стороны дорога,
с другой — речка Тихая вода, а со стороны парка — ветрозащитная полоса. Могилы по углам, чтоб покойники не сцепились. В одном углу католики, в другом лютеране, в самом большом мертвецкая и богадельники — их перемерло куда больше местных.
На тракторе из кооператива приезжают вызванные по сему случаю похоронщики, Битмановы кореши — он всегда дает им заработать.
Обозленный могильщик Правда заканчивает могилу, терзает его поясница. Да если бы только эта беда!
Он с семьей едет в отпуск в Испанию — впереди всего день, а хлопот — на три; Иоганины похороны ему поперек горла, но могильщик Шольц заступит на его место только с понедельника, поскольку намерен взыскать плату за могилу, вырытую для ожившей белохуторчанки.
Иогана заплатила за похороны по церковному обряду, но спустя время деньги попросила назад, пусть семья заплатит, она так и написала Сильвинке. По дороге натужно, медленно трусят Йожка с Гунишовой — хотят предотвратить страшный грех, но Битмана голыми руками не возьмешь. В канцелярии свидетельство о смерти Иоганы без даты, приятель-врач заполнил его еще позавчера: он строит дом, на сегодня подрядил бригаду, собрался штукатурить снаружи. Стало быть, похороны по всей форме — не придерешься.
Гроб опускают в могилу и забрасывают его глиной. Йожка с Гунишовой и еще две-три старухи, что прибежали в последнюю минуту, пытаются петь церковную прощальную, но все едва переводят дух.
Димко, прижавшись рядом с Лоло к оградке, трясется от негодования. Он следит за каждым погребением — так ли оно совершается, но угодить ему невозможно. Димко был когда-то похоронным певчим и церковным запевалой; но с тех пор, как на него напала трясучка, вынужден помалкивать.
— Даже не звонят,— трясется Димко, сжав кулаки.
Погребалыцики уходят, Битман идет с Правдой. Предлагает Правде продать ему золото, которое тот провезет контрабандой из отпуска. Правда кивает головой: такой сбыт ему по душе.
— А ну как я умру? — Димко, глядя на похороны, ужасается.— Хотя у меня оплачено по-церковному,— успокаивает он себя.
— Мужик тогда умирает, когда перестает верить, что там у него еще действует,— подталкивает его Лоло.
— Там давно все утихло,— трясется Димко, однако мысли его текут уже в ином направлении.
— Отбивай молодок у таких, кто на передок не больно лих.
— Где ж их найдешь? — Димко берет под сомнение слова Лоло.
— Такие сами настоящего мужика ищут, эти самолучшие, с ними не прогадаешь; как собьешь масло, так другой и съест.
Старенький Димко радуется, что в глазах Лоло он еще мужчина стоящий.
— Слабого мужичка узнаешь по тому, как он лоб морщит,— развивает дальше Лоло свою теорию.— На лбу
у него три морщины залегают, хотя если инженер, то не обязательно, инженеры морщат лоб постоянно, даже когда работа ладится,— хихикает Лоло,— ведь на уме у них другая работа — не та, что для рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Не впустил он соседку, когда пошла она утром за почтой, она стоит, дверь захлопнута, халатик на голое
тело, и раздумывает, кому позвонить, каменщику либо ему, дорожнику, но этот, похоже, был пообщительней, она позвонила ему, так он ее и заполучил,— выкладывает Ян Требатицкий своим сокартежникам: его тянет поговорить.
— Он бил Стано, а я его, Стано помер, а я тут,— рассказывает о детстве Тибор Бергер.
Йожка благодарственно молится, так как доел во здравии.
— Не дала ему, и все тут, говорю, дождись третьего дня. Что было делать, дождался-таки. И как я сказал — так и было, всякое дело концом хорошо,— хвастает Вайсабел, что все по его вышло.
— Лежу в канаве перед лечебницей, идет доктор, мой хороший знакомец, а ты, мол, чего здесь? Погляди, я весь дохлятиной провонял, а в организме ничего не чувствую, нигде вроде ничего не застряло, а он говорит, гроб ему пропишите, ну а потом как вкатит мне три укола — один холодный и два горячих, вот тут метины остались, поставил-таки меня на ноги, да, это доктор был! Потом вывезли его в Чехию, сучьи потрохи.
— Не подобрал мне подходящее средство, подыхай, и все тут, а бабы говорят, ступай в другую деревню, там хороший доктор, крови у меня кончились, вот и маялась животом, другой-то раз подобрал, людей как только не обзывал, приходите завтра, скоты вы эдакие, а один переселенец проучил-таки его, в котором, говорит, пан коновал?
Лоло слушает жужжанье вокруг, закипает в нем злость.
— Кто о чем, а мы о своем!
От злости голова у него идет кругом, речи перемешиваются.
— ...а эти-то хвать деревяшки и давай ими шваркать, руки все изработанные, посередь ладони хоть спичку зажигай, все мозоли да мозоли, прикосилась коса, она их складывала точно карты, пещера ни в сказке сказать, извилистая, как собачье ухо внутри, глаз от нее не могли оторвать, свадьбу за три дня до смерти играли, колорадский жук от «дикола» все тучнел да тучнел, кругом кислые травы росли, принесли мы им паленки и еще кой-чего, ну видишь, какой ты староста, в бога душу! они не воруют, берут из общественного, не про меня эта терминология, однако ж не было у него поперечины по искосине, большая поленница сушняка, что собрал на винограднике, у него еще хватало характеру, чтоб меня совеститься, бык и его загнал на дерево, и нашел он там жениного хахаля, аж до самых Кошиц доплелись, а он уже в другом месте жил, в Чехии круглый год спину гнул, месяц март — собирай, дедок, наряд, дедушка у нас померли, зиму не перезимовал, от чего помер? как любой — от смерти, от нее не посторонишься, выпил, водка прозрачная, чисто сопля собачья, а нежная, как персиковая шерстинка, так и так на ноги не поднялся, шепчет ей, мне-то ладно, лишь бы теперь не сплоховать, а она ни-ни, молчит, как неживая, была после смертушки два дня, еще фонарь не потух, а потом знай сидишь и пахучую смолу гонишь, у пчеловодов как раз медовая неделя была, теплым-тепло было, как у вола в брюхе, хорошо жили, да детей не нажили, Канталичиха хвать мужика, была на притирочке, на всякую дыру заплата найдется, а как роза опала, считай, время позднее, пришла она рано, не плакала, лучше всех ансамбль «Звон», пусть сожгут нас, кто бы нам могилу обихаживал? работа и строительный раствор греют, попробуй его помешать, пан капитан хохотал без удержу, теплым помер, холодному звонят...
Лоло трясет головой. В окно замечает, что Игор Битман шагает с гробовщиком на кладбище, дорогой они ругаются, останавливаются и размахивают руками.
— Зароют нашу Иогану,— говорит он клюющему носом Димко.
Димко спешит во двор, к дыре в заборе, за которой ветрозащитная полоса и кирпичная — вся обомшелая — оградка. Выветренные кирпичи крошатся под Димковыми локтями. Рядом опирается на оградку Лоло.
— Жарко, вот и торопятся,— рассуждает Димко.
Кладбище треугольное, с одной стороны дорога,
с другой — речка Тихая вода, а со стороны парка — ветрозащитная полоса. Могилы по углам, чтоб покойники не сцепились. В одном углу католики, в другом лютеране, в самом большом мертвецкая и богадельники — их перемерло куда больше местных.
На тракторе из кооператива приезжают вызванные по сему случаю похоронщики, Битмановы кореши — он всегда дает им заработать.
Обозленный могильщик Правда заканчивает могилу, терзает его поясница. Да если бы только эта беда!
Он с семьей едет в отпуск в Испанию — впереди всего день, а хлопот — на три; Иоганины похороны ему поперек горла, но могильщик Шольц заступит на его место только с понедельника, поскольку намерен взыскать плату за могилу, вырытую для ожившей белохуторчанки.
Иогана заплатила за похороны по церковному обряду, но спустя время деньги попросила назад, пусть семья заплатит, она так и написала Сильвинке. По дороге натужно, медленно трусят Йожка с Гунишовой — хотят предотвратить страшный грех, но Битмана голыми руками не возьмешь. В канцелярии свидетельство о смерти Иоганы без даты, приятель-врач заполнил его еще позавчера: он строит дом, на сегодня подрядил бригаду, собрался штукатурить снаружи. Стало быть, похороны по всей форме — не придерешься.
Гроб опускают в могилу и забрасывают его глиной. Йожка с Гунишовой и еще две-три старухи, что прибежали в последнюю минуту, пытаются петь церковную прощальную, но все едва переводят дух.
Димко, прижавшись рядом с Лоло к оградке, трясется от негодования. Он следит за каждым погребением — так ли оно совершается, но угодить ему невозможно. Димко был когда-то похоронным певчим и церковным запевалой; но с тех пор, как на него напала трясучка, вынужден помалкивать.
— Даже не звонят,— трясется Димко, сжав кулаки.
Погребалыцики уходят, Битман идет с Правдой. Предлагает Правде продать ему золото, которое тот провезет контрабандой из отпуска. Правда кивает головой: такой сбыт ему по душе.
— А ну как я умру? — Димко, глядя на похороны, ужасается.— Хотя у меня оплачено по-церковному,— успокаивает он себя.
— Мужик тогда умирает, когда перестает верить, что там у него еще действует,— подталкивает его Лоло.
— Там давно все утихло,— трясется Димко, однако мысли его текут уже в ином направлении.
— Отбивай молодок у таких, кто на передок не больно лих.
— Где ж их найдешь? — Димко берет под сомнение слова Лоло.
— Такие сами настоящего мужика ищут, эти самолучшие, с ними не прогадаешь; как собьешь масло, так другой и съест.
Старенький Димко радуется, что в глазах Лоло он еще мужчина стоящий.
— Слабого мужичка узнаешь по тому, как он лоб морщит,— развивает дальше Лоло свою теорию.— На лбу
у него три морщины залегают, хотя если инженер, то не обязательно, инженеры морщат лоб постоянно, даже когда работа ладится,— хихикает Лоло,— ведь на уме у них другая работа — не та, что для рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31