Окучивают они два ряда до конца, а потом недолго собирают колорадских жуков. Цабадаиха давит их на тяпке, одна жучиха улетает, но она, мол, в тягостях, летит медленно. Цабадаиха на цыпочках, сторожко бежит за ней между картошкой и сшибает тяпкой на землю. Тут же давит ее — шмяк! — и, запыхавшаяся, посылает Яро за ведрами.
И когда они вот так сидят, согретые работой и солнцем, Яро хочет начать разговор, да не знает с чего. Он уважает ее, но и зависит от нее. Она знает о жизни больше, чем он. Из города он принес язву желудка и слабое городское здоровье. Цабадаёва узнала об этом и стала давать ему гречневой каши и всю зиму по мисочке кислой капусты; от копченостей теперь не горкнет у него в желудке и желчь не подступает к горлу. Загноившуюся рану от тяпки залечила она ему печеной луковицей в бинте. Бронхи, взбунтовавшиеся против внеплановых действий химической промышленности, притихли от чая из сушеных вишневых черенков. Возможно, и даже наверняка, помогла ему работа в саду, пенсионерский покой и полный отказ от всяких амбиций. Яро попытается прожить еще десять лет, но в ее мире. Чтобы перебрасывать на Милохов травянистый двор выкопанные камни, чтобы слушать, как пьяные горланят в корчме или как она шила когда-то этими вот руками, а пальцы были такие чуткие, что чувствовала даже рисунки на картах, боже, как ты постарел, Яро... И чтобы при виде злобного зверя — змеи или коварного богомольца, как Йожка,— у него дыбом вставала шерсть, которой нет, и чтобы жил он в душевном ладу с самим собой, даже не зная об этом. Как и она.
— Вон там змею повстречала,— показывает вдова Цабадаёва на тропку между луком и капустой.— А когда ее повстречала, ни двинуться, ни шелохнуться не могла — она бы меня враз кончила! У Маянека в хлеву змеи гнездо под полом устроили, там их нашли, искали крыс, а нашли змеев, это были ихние змеи, которых я видела, два раза ее повстречала, а была она не то чтобы толстая...
— А почему ты ее испугалась?
— Потому что страшная! — передергивается Цабадаиха.
— Куплю тебе змею,— предлагает ей Яро.— Привыкнешь, страх надо переломить.
— И не вздумай! Меня бы враз удар хватил! — Цабадаиха озирается, не ползет ли к ней змея.
Окучивают они два полряда и оглядывают деревья.
— С тех пор, как снаружи светят лампы, эти деревья иные стали — в веточку по-другому бегут, чем когда прежде тьма была, годичные ветки пораскидистей теперь будут.
На улице уже второй год стоят неоновые лампы.
— Вопреки формально несовершенной системе, какой является наша и любая другая речь, ты ею смогла выразить единство двух до сих пор не объединенных явлений, ты открыла искусственный, или же ночной, фотосинтез.
— Говори, что хочешь, а дерево должно оставаться каким есть.
— Именно это я и говорю.
— Меня не собьешь с толку, я держусь своего. Не мудруй, оставь политику, пусть она катится, куда хочет. Ступай за ведрами.
Яро идет по борозде; на солнце вянет выполотый сорняк, густо смешанный с молодыми листьями хрена.
Вернувшись первый раз от Цабадаёвой, Яро спросил садовника Димко — какой сорняк самый худший.
— Хрен,— сказал тогда Димко.— От хрена ни в жисть не избавишься. Где однажды вырастет, там его не изведешь.
Яро тайком вырыл тридцать один длинный хреновый корень и нарезал их тяпкой на кружочки в сантиметр. А чтобы сперва высохли и не щипали в носу, вывалял их в пыли, и весь октябрь, отужинав, прохаживался вдоль забора и разбрасывал кусочки хрена по всему саду. Урон ей наношу, но иначе не подступишься к ней, успокаивал он свою совесть, не подозревая, что уже три недели не спускают с него удивленных глаз оба Битмана. Но даже они не обнаружили, что он бросает в соседкин огород. Битман-младший четыре холодных вечера просидел на корточках в копне кукурузы, но поутру так и не нашел ничего.
— Бросает комья либо просто так рукой машет, псих,— пожал плечами Игор Битман, когда Йожко вернулся промокший, и тем самым поставил на этом деле точку.
Однако Йожко Битмана, который рано утром шнырял возле своих вечерних отметин, углядела внимательная вдова Цабадаёва — она-то и нашла этот хрен. Весь не повыбрала, потому как на Всех святых Золо Модрович пропахал у нее то, что успел дотемна, а допахивать уже не пришел.
— Что ищете, соседка? — окликает ее из-за забора встревоженный Яро.
«Ну погоди!» — говорит про себя Цабадаиха и прячет под передник оставшиеся куски.
— Пять крон потеряла!
— Не надо ли помочь вам? — набивается Яро.
— Когда Золо пропашет все,— торопится Цабадаиха к калитке, за которой ворчит Золов «Кристалл». Яро успокаивается.
На третий день она зовет Яро окопать тяпкой деревья и, когда Яро кончает работу, приглашает его в дом. На столе — банки, прикрытые льняным полотенцем.
— Хрен любишь? — спрашивает она Яро строго.
— Люблю, где нахожу его, там и сажаю,— спасает Яро, что еще можно спасти, когда догадывается, о чем речь.
— Ив чужую землю?
— Где нахожу, там и сажаю.
Цабадаиха сидит, подперши подбородок, чтобы легче было двинуться в наступление — хочет сэкономить на окучивании.
— А это что такое? — сдергивает она полотенце с шести литров маринованного хрена. Яро понимает: это его куски, натертые, в маринаде.
— Мой самый любимый деликатес.
— Я те дам деликатес! — хлопает его вдова полотенцем.— Пока будет в саду хоть один хрен, будешь у меня задаром работать, или подам на тебя в суд,— стращает она Яро.
— Хорошо.
— Что «хорошо»? К жандармам хочешь? — удивляется вдова. Суд, на ее взгляд, наивысшее наказание, но Яро не увиливает.
— Буду работать задаром,— вносит он предложение, что вне всякой конкуренции.
— И сегодня тоже? — Вдова ничего не упускает.
— Тоже.
Цабадаиха так и подскакивает на стуле.
— А это ж почему?
— Работу ищу, квартирой и едой обеспечен,— кивает Яро на богадельню.— Еда хорошая, и жилье уютное...
Что до еды — вдова морщится, а что касается жилья — сдержаться никак не может:
— Уютно — как у черта в заднице.
Яро веселеет, смеется, у вдовы Цабадаёвой опускаются натруженные, жилистые руки на колени, и льняное полотенце падает на крашеный пол. Яро, посерьезнев, поднимает его, но не знает, что делать дальше. В руках у них льняное полотенце, на столе — шесть банок маринованного хрена. Цабадаиха говорит усталым голосом:
— Сил у меня мало, не могу больше, земля тут тяжелая.
С тех пор старый Яро моет искусственную челюсть под шлангом, а не в ванной дома для престарелых.
По весне прорастает в саду тьма-тьмущая хрена. Насколько хватает сил, Яро истребляет его, но видит, что на осень выбрал для себя египетскую казнь; хрена не убывает. Он глубоко запахан, и хватит его на десять жизней — не заметишь в глубине охвостье, копай по второму разу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31