Я исписала их целиком, вдохновенно описывая мои суперромантические отношения с молодым англичанином, потрясающим парнем, в которого я влюбилась без памяти, чем и объясняется мое исчезновение – забыла обо всем на свете… Игорю заклинала ничего не говорить, так же как и любому другому человеку, который будет обо мне спрашивать – кто знает, вдруг Игорь, настороженный моим глухим молчанием, подошлет кого-то выяснять! Так что, мамочка, официальная версия такова: я куда-то пропала, не пишу, не звоню, как последняя свинья, и ты ума не можешь приложить, куда я запропастилась…
Эту записку привезет из Парижа по твоему адресу один мой знакомый; ты же, как только прочитаешь, сразу порви в мелкие клочки и выбрось – а то мало ли, вдруг Игорь заявится и найдет ее!
Постскриптум гласил: «Я знаю, что поступаю некрасиво по отношению к Игорю, но, когда ты увидишь моего англичанина, ты сама все поймешь!»
– Вот! – помахала я запиской. – Это то, что нужно! Мама даже не сможет догадаться, что я в Москве.
– И что ты там написала? – осторожно спросил Джонатан.
– Э-э-э… Какая разница, собственно. Сочинила одну историю.
– Любовную? – усмехнулся Джонатан.
Я растерялась. Не мог же он за день изучить русский язык и прочитать записку, пока я размахивала ею, правда же? Значит, догадался…
Джонатан, глядя на мое растерянное лицо, добавил с затаенной улыбкой:
– Я тоже подумал, что это был бы лучший вариант. Телепатия, наверное. Кстати, кто там у тебя фигурирует в качестве героя? Это я не из любопытства спрашиваю, я просто хочу убедиться, что телепатия существует и у нас с тобой оказался один и тот же кандидат.
– А кто у тебя кандидат?
– Как кто? Я, конечно. Джонатан Сандерс.
– До чего же ты наглый, Джонатан Сандерс. Меня от твоей самоуверенности уже просто тошнит.
– А ты предпочитаешь мужчин зажатых и закомплексованных?
– Я предпочитаю скромных.
– Вот уж не думал, что у тебя такой плохой вкус!
Я запустила в него своим еженедельником. Он увернулся, поднял шлепнувшийся на пол еженедельник и аккуратно положил его на стол. Я снова запустила им в него. И на этот раз Джонатан ловко отскочил в сторону и, поймав еженедельник на лету, положил его возле себя.
– Вещь испортишь. Выбери что-нибудь менее ценное… – Джонатан обвел глазами комнату. – Подушку, например. Или яблоко, хочешь, дам тебе из холодильника. Представляешь, какой кайф будет, когда ты залепишь мне в лоб – холодненьким, тверденьким, хрустященьким…
– Оно будет хрустеть, когда стукнется об твой лоб?
– Нет, когда я его поймаю и съем. Причем тебе не дам ни кусочка за плохое поведение.
– Ах, так!
Я снова потянулась за своим еженедельником, лежавшим на столе возле локтя Джонатана. Он перехватил мою руку и потянул на себя. Не удержавшись, я плюхнулась к нему на колени. Джонатан, взяв обеими руками мое лицо, прикоснулся к моим губам. Большими пальцами рук он нажал легонько на мой подбородок, вынуждая меня приоткрыть рот, и его мягкие, упругие губы впились в нежную влажную сердцевину моих…
Поцелуй был долгим, тихим, нежным, бездонным. В нем не было страсти, вернее, она была, но какая-то потаенная, сдержанная, отложенная на потом. В этом поцелуе ей не было места; сам поцелуй был столь насыщенным, столь упоенным, что все остальное было лишним, способным разрушить его полноту и магию. Мы будто пили друг друга, пили и не могли напиться, никак не могли разнять губ. И только оттенок горечи, едва ощутимый вначале, сгустившись, разлучил наши губы.
Удивительно, сколько разных, противоречивых чувств человек может испытывать одновременно! Я была готова писать от страха, особенно по ночам, когда древний, дремучий, шкурный страх за свою жизнь овладевал моим сознанием целиком; и в то же время во мне играл азарт детектива-охотника; я страдала при мысли о маме, для которой я пропала, и одновременно наслаждалась новой ролью Мэри Сандерс, англичанки, красивой шатенки с мальчуковой стрижкой, спутницы высокого англичанина по имени Джонатан Сандерс: то ли сестра, то ли жена…
И я любила его, Джонатана Сандерса. Кем бы он ни был: гомосексуалистом, или импотентом, или просто неразгадываемой загадкой для меня, – но он вошел в мою душу.
Я еще не до конца разлюбила Игоря, но уже знала, что мои чувства к нему обречены.
Не знаю, как это получилось. Долгое время я думала, что Игорь бросил меня, предал, что он замешан в этом деле. Наверное, эти мысли и подорвали мою любовь к нему.
Оказалось, что это было не так: он меня не предал. Он меня пытался спасти…
Но чувства уже не вернулись.
Впрочем, одна из моих догадок все-таки была верна: Игорь замешан в этом деле. И если бы искомой девушкой оказалась не я, его любимая Оленька, то он, скорее всего, довел бы начатое до конца…
Или другие довели бы. Но ведь Игорь согласился работать на тех, кто поручил ему нас с Шерил разыскать? И неужели же он, столь тонкий дипломат и политик, умеющий читать между строк и между слов, не догадался, с какой целью нас ищут? И все равно взялся за эту работу… В юридическом смысле он даже вряд ли попадает под классификацию сообщника; но я не юрист. Я просто девушка, живое существо, которое хотят убить, и Игорь взялся помогать этим людям. И пусть он чудесный и замечательный, мой Игорь, пусть он нежнейший и заботливейший из мужчин, но мысль о том, что он замешан в убийстве, вытеснила из моего сознания любовь. Еще не до конца, пока не до конца; но я знаю, что уже никогда, никогда я не смогу любить мужчину, способного – пусть даже не убить, – но направить руку убийцы… Я с омерзением вспомнила киллера Диму и невольно содрогнулась от заново пережитого страха и отвращения.
Джонатан погладил меня по волосам.
– Не вспоминай, – сказал он. – Забудь, как плохой сон.
Я снова поразилась его проницательности.
– Как ты догадался, о чем я думаю?
Джонатан снова провел рукой по моим стриженым волосам.
– Помнишь, я однажды сказал тебе, что нужно уметь слушать сердце? Ты еще удивилась тогда.
– Верно, удивилась. И не совсем поняла, что ты имеешь в виду. Если бы это был не ты, я бы подумала, что эти слова принадлежат человеку наивному…
– Ты знаешь, в чем заключается переворот в нашей культуре, который совершили «Битлз»?
– Ну, рок-музыка, новый тип исполнения, новый имидж, философия хиппи, peace&love… Только при чем тут они?
– Эти ребята разрушили много предрассудков и традиций. Англия – страна крайне консервативная и с большим трудом воспринимает новое. «Битлз» принесли интерес и даже моду на восточные философии, особенно на дзэн…
– О, этого и у нас полно! И честно говоря, они мне кажутся не очень симпатичными, эти бритые в балахонах…
– Это адепты, это совсем другая история. Я сам далеко не адепт, я протестант по религии и философ по натуре и ищу для себя в любой философии то новое, что могло бы обогатить мои представления о жизни… Благодаря восточным философиям я понял, что ум и логика – любимые инструменты познания западноевропейской цивилизации – крайне ограничены в своих возможностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Эту записку привезет из Парижа по твоему адресу один мой знакомый; ты же, как только прочитаешь, сразу порви в мелкие клочки и выбрось – а то мало ли, вдруг Игорь заявится и найдет ее!
Постскриптум гласил: «Я знаю, что поступаю некрасиво по отношению к Игорю, но, когда ты увидишь моего англичанина, ты сама все поймешь!»
– Вот! – помахала я запиской. – Это то, что нужно! Мама даже не сможет догадаться, что я в Москве.
– И что ты там написала? – осторожно спросил Джонатан.
– Э-э-э… Какая разница, собственно. Сочинила одну историю.
– Любовную? – усмехнулся Джонатан.
Я растерялась. Не мог же он за день изучить русский язык и прочитать записку, пока я размахивала ею, правда же? Значит, догадался…
Джонатан, глядя на мое растерянное лицо, добавил с затаенной улыбкой:
– Я тоже подумал, что это был бы лучший вариант. Телепатия, наверное. Кстати, кто там у тебя фигурирует в качестве героя? Это я не из любопытства спрашиваю, я просто хочу убедиться, что телепатия существует и у нас с тобой оказался один и тот же кандидат.
– А кто у тебя кандидат?
– Как кто? Я, конечно. Джонатан Сандерс.
– До чего же ты наглый, Джонатан Сандерс. Меня от твоей самоуверенности уже просто тошнит.
– А ты предпочитаешь мужчин зажатых и закомплексованных?
– Я предпочитаю скромных.
– Вот уж не думал, что у тебя такой плохой вкус!
Я запустила в него своим еженедельником. Он увернулся, поднял шлепнувшийся на пол еженедельник и аккуратно положил его на стол. Я снова запустила им в него. И на этот раз Джонатан ловко отскочил в сторону и, поймав еженедельник на лету, положил его возле себя.
– Вещь испортишь. Выбери что-нибудь менее ценное… – Джонатан обвел глазами комнату. – Подушку, например. Или яблоко, хочешь, дам тебе из холодильника. Представляешь, какой кайф будет, когда ты залепишь мне в лоб – холодненьким, тверденьким, хрустященьким…
– Оно будет хрустеть, когда стукнется об твой лоб?
– Нет, когда я его поймаю и съем. Причем тебе не дам ни кусочка за плохое поведение.
– Ах, так!
Я снова потянулась за своим еженедельником, лежавшим на столе возле локтя Джонатана. Он перехватил мою руку и потянул на себя. Не удержавшись, я плюхнулась к нему на колени. Джонатан, взяв обеими руками мое лицо, прикоснулся к моим губам. Большими пальцами рук он нажал легонько на мой подбородок, вынуждая меня приоткрыть рот, и его мягкие, упругие губы впились в нежную влажную сердцевину моих…
Поцелуй был долгим, тихим, нежным, бездонным. В нем не было страсти, вернее, она была, но какая-то потаенная, сдержанная, отложенная на потом. В этом поцелуе ей не было места; сам поцелуй был столь насыщенным, столь упоенным, что все остальное было лишним, способным разрушить его полноту и магию. Мы будто пили друг друга, пили и не могли напиться, никак не могли разнять губ. И только оттенок горечи, едва ощутимый вначале, сгустившись, разлучил наши губы.
Удивительно, сколько разных, противоречивых чувств человек может испытывать одновременно! Я была готова писать от страха, особенно по ночам, когда древний, дремучий, шкурный страх за свою жизнь овладевал моим сознанием целиком; и в то же время во мне играл азарт детектива-охотника; я страдала при мысли о маме, для которой я пропала, и одновременно наслаждалась новой ролью Мэри Сандерс, англичанки, красивой шатенки с мальчуковой стрижкой, спутницы высокого англичанина по имени Джонатан Сандерс: то ли сестра, то ли жена…
И я любила его, Джонатана Сандерса. Кем бы он ни был: гомосексуалистом, или импотентом, или просто неразгадываемой загадкой для меня, – но он вошел в мою душу.
Я еще не до конца разлюбила Игоря, но уже знала, что мои чувства к нему обречены.
Не знаю, как это получилось. Долгое время я думала, что Игорь бросил меня, предал, что он замешан в этом деле. Наверное, эти мысли и подорвали мою любовь к нему.
Оказалось, что это было не так: он меня не предал. Он меня пытался спасти…
Но чувства уже не вернулись.
Впрочем, одна из моих догадок все-таки была верна: Игорь замешан в этом деле. И если бы искомой девушкой оказалась не я, его любимая Оленька, то он, скорее всего, довел бы начатое до конца…
Или другие довели бы. Но ведь Игорь согласился работать на тех, кто поручил ему нас с Шерил разыскать? И неужели же он, столь тонкий дипломат и политик, умеющий читать между строк и между слов, не догадался, с какой целью нас ищут? И все равно взялся за эту работу… В юридическом смысле он даже вряд ли попадает под классификацию сообщника; но я не юрист. Я просто девушка, живое существо, которое хотят убить, и Игорь взялся помогать этим людям. И пусть он чудесный и замечательный, мой Игорь, пусть он нежнейший и заботливейший из мужчин, но мысль о том, что он замешан в убийстве, вытеснила из моего сознания любовь. Еще не до конца, пока не до конца; но я знаю, что уже никогда, никогда я не смогу любить мужчину, способного – пусть даже не убить, – но направить руку убийцы… Я с омерзением вспомнила киллера Диму и невольно содрогнулась от заново пережитого страха и отвращения.
Джонатан погладил меня по волосам.
– Не вспоминай, – сказал он. – Забудь, как плохой сон.
Я снова поразилась его проницательности.
– Как ты догадался, о чем я думаю?
Джонатан снова провел рукой по моим стриженым волосам.
– Помнишь, я однажды сказал тебе, что нужно уметь слушать сердце? Ты еще удивилась тогда.
– Верно, удивилась. И не совсем поняла, что ты имеешь в виду. Если бы это был не ты, я бы подумала, что эти слова принадлежат человеку наивному…
– Ты знаешь, в чем заключается переворот в нашей культуре, который совершили «Битлз»?
– Ну, рок-музыка, новый тип исполнения, новый имидж, философия хиппи, peace&love… Только при чем тут они?
– Эти ребята разрушили много предрассудков и традиций. Англия – страна крайне консервативная и с большим трудом воспринимает новое. «Битлз» принесли интерес и даже моду на восточные философии, особенно на дзэн…
– О, этого и у нас полно! И честно говоря, они мне кажутся не очень симпатичными, эти бритые в балахонах…
– Это адепты, это совсем другая история. Я сам далеко не адепт, я протестант по религии и философ по натуре и ищу для себя в любой философии то новое, что могло бы обогатить мои представления о жизни… Благодаря восточным философиям я понял, что ум и логика – любимые инструменты познания западноевропейской цивилизации – крайне ограничены в своих возможностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111