Было уже поздно, и приемные часы в больнице закончились, но я все равно решила позвонить ему. Договорюсь хотя бы на завтра, прямо на утро.
Громкий топот бегущих по коридору ног заставил меня положить трубку обратно. Я прислушалась. Кто-то что-то кричал, надрывно и истерично. Спустив ноги с постели, я нашарила тапочки и выглянула в коридор. Два санитара бегом везли каталку к лифту. На каталке лежала одна из медсестер с нашего этажа с закрытыми глазами и синим лицом. Сердечный приступ, должно быть…
Стоять в дверях и глазеть было неловко, и я вернулась к себе. Но не прошло и двух минут, как Кристин ворвалась ко мне в палату.
– Ваши конфеты! – крикнула она, задыхаясь.
– Что мои конфеты?
– Отравлены! Вызовите полицию!
И она исчезла в коридоре.
Отравленные конфеты.
Предназначенные мне.
От Джонатана.
Вот это любовь, ничего не скажешь… А я, идиотка, всего полчаса назад сидела тут и размышляла, имею ли я моральное право принять его чувства и поддержку. Но он не стал ждать, пока я решу этот сложный вопрос, он не стал ждать, пока я разрешу ему участвовать в моей жизни. Он просто взял и без всякого спросу поучаствовал. В моей жизни и смерти…
Только вмешательством ангела-хранителя можно объяснить тот факт, что отравленные конфеты достались не мне…
Бедная медсестра, буду молить Бога, чтобы она выжила.
Я набрала номер комиссара Гренье – уже в который раз за этот день! – и заплакала – уже в который раз за этот день…
Бог мой, но зачем? Зачем ему было это нужно? Для кого он работает?
Я вспомнила, как профессионально разбирался он в прослушивающих устройствах. Кто же он такой, этот англичанин? И англичанин ли он? Что ему за дело до меня? Если он хотел меня отравить, то, значит, вся его любовь была лишь спектаклем?
Видимо, так.
«Я люблю тебя», – сказал он тогда, неделю назад, наклонившись над моей кроватью. И я поверила.
И зря.
Вот только… Это было сказано так, что нельзя было не поверить! Слова будто вырвались из глубины его сознания, помимо его воли, которая сопротивлялась…
Но ведь это он принес конфеты?
– Да, это от Джонатана. Нет, я не спрашивала, от кого, но вместе с ними у меня в палате оказался букет роз, такой же, какой он принес мне на прошлой неделе. Поэтому я решила… – отвечала я на вопросы.
Комиссар посмотрел на часы.
– Дневная смена уже закончилась. Придется побеспокоить персонал на дому.
– Алло, – комиссар звонил из ординаторской, куда я потерянно приплелась вместе с ним. Я не могла сидеть одна в палате и думать о том, что меня все предали – Игорь, Джонатан…
– Комиссар Гренье у телефона. Вы сегодня видели кого-нибудь, кто заходил в палату Ольги Самариной, номер 311?
Видя, что ему разрешили курить, я тоже закурила сигарету. Комиссар покивал трубке:
– Да, я знаю, о ком идет речь, с английским акцентом, да? Угу, – он снова покивал. – Да, с букетом роз. А конфеты у него в руках были? Да, очень важно. Ну, не заметили так не заметили. Может, кто-то другой приносил? Что ж, спасибо. Прошу вас завтра прийти в комиссариат к десяти часам, нам нужны ваши показания в письменном виде. Спокойной ночи.
Следующий звонок повторился почти в точности, потом еще один.
Комиссар положил трубку и повернулся к нам.
– Пока никто не может с точностью сказать – не обратили внимания. Хотя это уже о чем-то говорит: были бы конфеты – заметили бы… Кому я еще могу позвонить? – спросил он старшую медсестру.
Та раскрыла записную книжку и указала телефон.
– Необходима ваша помощь… – снова вещал в трубку комиссар. – Высокий англичанин, который часто навещает Ольгу Самарину… Да, с букетом роз. А белой коробочки с конфетами у него не было в руках? Вот как? А почему вы так уверены? Понятно. А никого другого вы с такой коробочкой не видели? Ну а, допустим, если бы он держал коробочку под мышкой – вы могли бы заметить? Да, я представляю. Завтра зайдите в комиссариат для дачи показаний. Спасибо. Спокойной ночи.
– Значит, – комиссар развернулся ко мне, – пока у нас есть вот что: одна из медсестер видела Джонатана ровно в тот момент, когда он открывал дверь твоей палаты. Она так и запомнила: одна рука с розами, а другая – на ручке двери. Конфет у него не было.
Радость вспыхнула во мне. Не он! Он не хотел меня отравить! Спасибо, Джонатан, что это не ты…
– Но, – продолжил комиссар Гренье, почему-то строго взглянув на меня, – ей не было видно, не держал ли он коробочку под мышкой или под локтем. Кроме того, никто не видел каких-либо посетителей с такой коробочкой. Впрочем, это пока опрос поверхностный. Завтра опросим весь персонал и больных как следует. И Джонатана, разумеется. В первую очередь.
– Послушайте, господин комиссар, – заговорила я возбужденно, – если кто-то принес мне отравленную коробку конфет, то неужели этот кто-то не позаботился бы, чтобы его не увидели с ней в коридорах!
– Ты права, Оля. Но это же относится и к Джонатану.
Меня бросило в жар. Рано я обрадовалась.
– Не расстраивайся, – комиссар был на удивление чуток. – Завтра, надеюсь, удастся все выяснить.
– Что называется – удачи! – Кристин скептически покачала головой. – В часы приема все свободно разгуливают по больнице. Вы же знаете, у нас никакого контроля в дневное время нет. И никто ни на кого внимания не обращает…
В ординаторскую вошла другая медсестра и, остановившись на пороге, тяжело привалилась плечом к дверной притолоке.
– Селин умерла, – тускло сказала она. – Умерла.
– Сожалею, – пробормотала я.
Я чувствовала себя виноватой за то, что кто-то другой умер вместо меня.
– Мы заберем тело на судебную экспертизу, – мрачно сообщил комиссар Гренье.
– Я вам и без экспертизы скажу… – проговорила женщина, все еще стоявшая на пороге. – Дайте сигарету, – сказала она мне, – не могу больше…
Она прошла к стулу и рухнула на него. Я протянула сигарету и зажигалку. Затянувшись, она шумно выпустила дым и сказала, ни на кого не глядя:
– Синильная кислота.
– Вы уверены?
– Запах миндаля.
– Да… Неоригинально, – покачал головой комиссар.
– Зато надежно, – с горькой иронией ответила она и глянула искоса на меня. – Это кому же ты так насолила, детка?
– Мне тоже хотелось бы это узнать, – прошептала я. И, откашлявшись, повторила: – Я сожалею, что так получилось…
– Никому они не нужны, твои сожаления, – она резко загасила едва начатую сигарету, встала и направилась к дверям. Уже открывая их, она произнесла, не оборачиваясь: – Это была моя лучшая подруга. Если вы способны понять, что это такое.
Дверь за женщиной закрылась.
В ее голосе прозвучало обвинение. Мне, или нам всем, или судьбе – не знаю. Но я ее понимала. На ее месте я, наверное, тоже обвиняла бы весь мир в потере лучшей подруги.
Впрочем, у меня не было лучшей подруги.
У меня была только Шерил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111