Мне, должно быть, приснилось…
Еще подождала, послушала. Тишина. Только гулкий стук сердца в моих ушах. Еще немного такой жизни, и я начну принимать валокордин, как мама.
Я все же выбралась из кровати и осторожно выглянула из своей комнаты. Окна без занавесок пропускали достаточно света от фонарей на улице, и можно было вполне убедиться, что в гостиной никого нет.
Прокралась в прихожую. Пусто.
Подошла к двери. Закрыта.
Потрогала замки.
Замки были не заперты!
Но я прекрасно помню, что я их запирала!!!
Меня обуял такой ужас, что парализовало дыхание. Несколько секунд я неподвижно стояла у двери, боясь обернуться. Мысли метались какими-то обрывками, я ничего не соображала, кроме одного: он здесь!!! Убийца – в моей квартире!!!
Бежать. На лестничную площадку, звонить в соседские двери, кричать, звать на помощь!
Ничего, что я босиком, ничего, что в ночной рубашке, – лучше быть живой босиком, чем мертвой в белых тапочках!
Мне казалось, что дуло пистолета смотрит мне в спину. Мне казалось, что в спину уставились два пустых, безжалостных глаза. Но обернуться было выше моих сил. Я осторожно взялась за ручку двери. Тихо прижала ее книзу, потянула дверь на себя. Узюсенькая, острая полоска света с лестничной площадки проникла в образовавшуюся щель. Еще мгновение, и…
Горло мое перехватило…
Горло мое перехватили.
Удавкой.
…Сквозь ресницы проникал слабый свет. Такой примерно, какой может давать настольная лампа под абажуром. Если я в раю, то у них тут очень интимно…
Я чуть-чуть приоткрыла глаза. В моей комнате горел ночник – один из тех, которые я выбирала с любовью и заботой о нашем с Шерил уюте.
Странно, я была все еще жива.
Я лежала на кровати.
В кресле сидел убийца.
…Это был тот самый брюнет, с лицом манекена и улыбкой ребенка. Красивые карие глаза смотрели прямо на меня, но их выражение было неуловимо, и ничего в них не изменилось, когда наши взгляды встретились.
У меня горела, как от ожога, кожа на шее. Я прикоснулась к ней. Полоска кожи была выпуклой, опухшей, воспаленной. Больно.
К тому же и голова моя плохо работала – кратковременное удушье явно не улучшило мозговую деятельность, и голова была ватной, тяжелой и тупой.
Может быть, поэтому я, только что умиравшая от ледяного ужаса при виде каких-то двух парней на улице, теперь почувствовала лишь какой-то неопределенный, слабый, размытый страх.
Я оперлась на локоть и снова посмотрела на него, на этот раз в упор. И снова подивилась: ничего не отразил его стеклянный взгляд. Зрачки не двинулись, веки не мигнули. Будто он был один в комнате и смотрел, задумавшись, на пустое место.
На коленях у него лежал пистолет.
– Как тебя зовут? – спросила я по-русски, демонстрируя свое необыкновенное самообладание и потрясающую догадливость.
Его темные зрачки немного сфокусировались.
– Тебе какая разница? – Он ничуть не удивился, и голос его был спокоен и равнодушен.
– А тебе какая?
– Мне – никакой.
– Так скажи.
– Ну, Дима.
Он, мерзавец, в отличие от меня, даже ничего не демонстрировал – так глубоко ему было наплевать на меня. Так он меня и убьет – равнодушно и спокойно… Когда?
И вдруг я вспомнила, что Джонатан едет ко мне! Дверь открыта… Если этот Дима не закрыл замки! Тогда, может, у меня есть шанс… Интересно, сколько времени прошло с его звонка?
– Который час? – спросила я.
Дима сверкнул золотым браслетом:
– Без десяти.
– Без десяти что?
– Два. А тебе зачем?
– Так просто. Я спала… Или была в обмороке… Я точно не знаю.
Мне было необходимо потянуть время, дотянуть время до приезда Джонатана. Еще каких-то десять-двадцать минут! Джонатан меня спасет, я не сомневалась в этом!
Я только сомневалась, успеет ли…
– Почему ты меня не убил сразу, Дима?
– А так…
– «Так» – это как?
– Интересно было.
– Интересно – что?
– Посмотреть на такую везучую.
– Ну и как, посмотрел?
Дима кивнул.
– Ага. Красивая ты телка.
– Подхожу как кандидатура на труп?
– Какая дура!
– Ладно, проехали. Тебе как, Дима, убивать нравится?
– А мне без разницы.
Ведь точно, ему без разницы. В этих карих, осененных длинными, загнутыми кверху ресницами глазах тотально отсутствовало какое бы то ни было выражение – ни жестокости, ни наглого бахвальства, ни тупой готовности исполнять чью-то волю – ничего того, что привычно ассоциируется с обликом преступника. Пустые, красивые приспособления для смотрения.
Я, стараясь не производить резких движений, села на кровати по-турецки. Дима не шелохнулся, но взгляд его напрягся и пальцы сжались на рукояти пистолета. Увидев, что я всего-навсего устроилась поудобнее, он немного расслабился, по-прежнему не сводя с меня глаз.
– Ты предпочитаешь убивать красивых девушек или некрасивых?
– Ты чо, интервью у меня решила взять? – поинтересовался он.
– Что-то вроде того. Первый раз ведь киллера вижу.
– И последний.
– Ну что ж, Бог дал, Бог взял, – решила я не заострять тему.
– Это верно, – хмыкнул Дима. И, подумав, сообщил: – Красивых жалко в расход пускать, с ними лучше баловаться.
– Практичный.
Дима, кажется, не совсем понял, отчего я его обозвала «практичным», и задумался. Поразмыслив, он равнодушно поинтересовался:
– Чо, помешала кому, что ли?
– А ты «чо», не знаешь, что ли? Тебе же заказали?
– А я чо, спрашиваю, что ли? Мне деньги заплатили – половину, остальное потом – и вперед. Я в чужие дела не лезу.
– Жаль. Мне бы хотелось узнать…
– На фига тебе? Все равно я тебя убью.
– Ну, пока ведь я еще жива. Вот и интересно.
– Может, мужик твой, из ревности?
– А тебе что, мой муж заказал?
– А я чо, знаю, кто?
– Ну, какой из себя?
– Щас, так я тебе и рассказал.
– Мой муж темно-русый, у него такой коротко стриженный ежик…
– Не. Другой.
– Скажи, какой?
– Ты чой-то разговорилась тут. – Дима многозначительно погладил свой пистолет. – Давай, Дездемона, молись.
– Если ты меня сейчас убьешь, то к чему тогда такие секреты разводить? Скажи!
– Во, бабье: ее сейчас прикончат, а она все свой нос сует куда не надо. Молись лучше, пока я добрый.
«Молись». У Димы в расстегнутом вороте рубахи виднелся массивный золотой крест. Вот парадокс: жертва-атеистка и убийца-христианин! Разве не в Библии написано: «не убий»?
– Скажи!
– Вот привязалась… Тот тоже русый был. Только светлый. И волосы у него длинные.
Бог мой, Сережа? Опять Сережа?
– Худой и высокий?
– Будет с тебя. Хорошенького понемножку.
– А машину ты заминировал?
Дима довольно ухмыльнулся. Я поняла это как подтверждение.
– Скажи, Дима… А ты видел, там была еще другая девушка… Она тоже пострадала… Она при смерти, – торопливо добавила я, вспомнив комиссара Гренье. – Ты ее тоже хотел убить или это просто случайно?
– Она чо, жива еще?
– Врачи говорят – не выберется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Еще подождала, послушала. Тишина. Только гулкий стук сердца в моих ушах. Еще немного такой жизни, и я начну принимать валокордин, как мама.
Я все же выбралась из кровати и осторожно выглянула из своей комнаты. Окна без занавесок пропускали достаточно света от фонарей на улице, и можно было вполне убедиться, что в гостиной никого нет.
Прокралась в прихожую. Пусто.
Подошла к двери. Закрыта.
Потрогала замки.
Замки были не заперты!
Но я прекрасно помню, что я их запирала!!!
Меня обуял такой ужас, что парализовало дыхание. Несколько секунд я неподвижно стояла у двери, боясь обернуться. Мысли метались какими-то обрывками, я ничего не соображала, кроме одного: он здесь!!! Убийца – в моей квартире!!!
Бежать. На лестничную площадку, звонить в соседские двери, кричать, звать на помощь!
Ничего, что я босиком, ничего, что в ночной рубашке, – лучше быть живой босиком, чем мертвой в белых тапочках!
Мне казалось, что дуло пистолета смотрит мне в спину. Мне казалось, что в спину уставились два пустых, безжалостных глаза. Но обернуться было выше моих сил. Я осторожно взялась за ручку двери. Тихо прижала ее книзу, потянула дверь на себя. Узюсенькая, острая полоска света с лестничной площадки проникла в образовавшуюся щель. Еще мгновение, и…
Горло мое перехватило…
Горло мое перехватили.
Удавкой.
…Сквозь ресницы проникал слабый свет. Такой примерно, какой может давать настольная лампа под абажуром. Если я в раю, то у них тут очень интимно…
Я чуть-чуть приоткрыла глаза. В моей комнате горел ночник – один из тех, которые я выбирала с любовью и заботой о нашем с Шерил уюте.
Странно, я была все еще жива.
Я лежала на кровати.
В кресле сидел убийца.
…Это был тот самый брюнет, с лицом манекена и улыбкой ребенка. Красивые карие глаза смотрели прямо на меня, но их выражение было неуловимо, и ничего в них не изменилось, когда наши взгляды встретились.
У меня горела, как от ожога, кожа на шее. Я прикоснулась к ней. Полоска кожи была выпуклой, опухшей, воспаленной. Больно.
К тому же и голова моя плохо работала – кратковременное удушье явно не улучшило мозговую деятельность, и голова была ватной, тяжелой и тупой.
Может быть, поэтому я, только что умиравшая от ледяного ужаса при виде каких-то двух парней на улице, теперь почувствовала лишь какой-то неопределенный, слабый, размытый страх.
Я оперлась на локоть и снова посмотрела на него, на этот раз в упор. И снова подивилась: ничего не отразил его стеклянный взгляд. Зрачки не двинулись, веки не мигнули. Будто он был один в комнате и смотрел, задумавшись, на пустое место.
На коленях у него лежал пистолет.
– Как тебя зовут? – спросила я по-русски, демонстрируя свое необыкновенное самообладание и потрясающую догадливость.
Его темные зрачки немного сфокусировались.
– Тебе какая разница? – Он ничуть не удивился, и голос его был спокоен и равнодушен.
– А тебе какая?
– Мне – никакой.
– Так скажи.
– Ну, Дима.
Он, мерзавец, в отличие от меня, даже ничего не демонстрировал – так глубоко ему было наплевать на меня. Так он меня и убьет – равнодушно и спокойно… Когда?
И вдруг я вспомнила, что Джонатан едет ко мне! Дверь открыта… Если этот Дима не закрыл замки! Тогда, может, у меня есть шанс… Интересно, сколько времени прошло с его звонка?
– Который час? – спросила я.
Дима сверкнул золотым браслетом:
– Без десяти.
– Без десяти что?
– Два. А тебе зачем?
– Так просто. Я спала… Или была в обмороке… Я точно не знаю.
Мне было необходимо потянуть время, дотянуть время до приезда Джонатана. Еще каких-то десять-двадцать минут! Джонатан меня спасет, я не сомневалась в этом!
Я только сомневалась, успеет ли…
– Почему ты меня не убил сразу, Дима?
– А так…
– «Так» – это как?
– Интересно было.
– Интересно – что?
– Посмотреть на такую везучую.
– Ну и как, посмотрел?
Дима кивнул.
– Ага. Красивая ты телка.
– Подхожу как кандидатура на труп?
– Какая дура!
– Ладно, проехали. Тебе как, Дима, убивать нравится?
– А мне без разницы.
Ведь точно, ему без разницы. В этих карих, осененных длинными, загнутыми кверху ресницами глазах тотально отсутствовало какое бы то ни было выражение – ни жестокости, ни наглого бахвальства, ни тупой готовности исполнять чью-то волю – ничего того, что привычно ассоциируется с обликом преступника. Пустые, красивые приспособления для смотрения.
Я, стараясь не производить резких движений, села на кровати по-турецки. Дима не шелохнулся, но взгляд его напрягся и пальцы сжались на рукояти пистолета. Увидев, что я всего-навсего устроилась поудобнее, он немного расслабился, по-прежнему не сводя с меня глаз.
– Ты предпочитаешь убивать красивых девушек или некрасивых?
– Ты чо, интервью у меня решила взять? – поинтересовался он.
– Что-то вроде того. Первый раз ведь киллера вижу.
– И последний.
– Ну что ж, Бог дал, Бог взял, – решила я не заострять тему.
– Это верно, – хмыкнул Дима. И, подумав, сообщил: – Красивых жалко в расход пускать, с ними лучше баловаться.
– Практичный.
Дима, кажется, не совсем понял, отчего я его обозвала «практичным», и задумался. Поразмыслив, он равнодушно поинтересовался:
– Чо, помешала кому, что ли?
– А ты «чо», не знаешь, что ли? Тебе же заказали?
– А я чо, спрашиваю, что ли? Мне деньги заплатили – половину, остальное потом – и вперед. Я в чужие дела не лезу.
– Жаль. Мне бы хотелось узнать…
– На фига тебе? Все равно я тебя убью.
– Ну, пока ведь я еще жива. Вот и интересно.
– Может, мужик твой, из ревности?
– А тебе что, мой муж заказал?
– А я чо, знаю, кто?
– Ну, какой из себя?
– Щас, так я тебе и рассказал.
– Мой муж темно-русый, у него такой коротко стриженный ежик…
– Не. Другой.
– Скажи, какой?
– Ты чой-то разговорилась тут. – Дима многозначительно погладил свой пистолет. – Давай, Дездемона, молись.
– Если ты меня сейчас убьешь, то к чему тогда такие секреты разводить? Скажи!
– Во, бабье: ее сейчас прикончат, а она все свой нос сует куда не надо. Молись лучше, пока я добрый.
«Молись». У Димы в расстегнутом вороте рубахи виднелся массивный золотой крест. Вот парадокс: жертва-атеистка и убийца-христианин! Разве не в Библии написано: «не убий»?
– Скажи!
– Вот привязалась… Тот тоже русый был. Только светлый. И волосы у него длинные.
Бог мой, Сережа? Опять Сережа?
– Худой и высокий?
– Будет с тебя. Хорошенького понемножку.
– А машину ты заминировал?
Дима довольно ухмыльнулся. Я поняла это как подтверждение.
– Скажи, Дима… А ты видел, там была еще другая девушка… Она тоже пострадала… Она при смерти, – торопливо добавила я, вспомнив комиссара Гренье. – Ты ее тоже хотел убить или это просто случайно?
– Она чо, жива еще?
– Врачи говорят – не выберется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111