ПУТЬ В ОДИН КОНЕЦ
Роман
Перевод с французского Н. Мавлевич и Г. Зингера
Моя жизнь началась с того, что меня подобрали по ошибке. Вернее, ук-
рали вместе с машиной. Мы были припаркованы в неположенном месте, и,
помню, Мамита долго грозила мне, маленькому, когда я плохо ел, что меня
заберут на штрафную стоянку. Тогда я начинал торопиться, глотать, как
гусак, и в конце концов меня выворачивало и я выдавал обратно все, что
съел. Впрочем, оно и неплохо - я не жирел. Вроде как знал свое место:
приемыш, он приемыш и есть.
У цыган ребенок - это свято. Он должен быть упитанным, чем толще, тем
лучше. До четырех лет с ним носятся как с королем, а дальше - пусть
встает на ноги и живет как хочет. Со мной никто не носился, я обошелся
без королевского дебюта, был тише воды, ниже травы и не лез на рожон,
самый незаметный, самый щуплый. А когда стараешься не высовываться, о
тебе никто и не вспоминает.
Часто по ночам мою стоящую не по правилам машину подцеплял полицейс-
кий автокран и тащил под пресс, на металлолом. Хорошо, что в фургончике
Мамиты всегда бывало полно сопливых королей - хоть один да заорет, - и
сон обрывался, прежде чем меня успевало раздавить в лепешку. Целый и
невредимый, я снова закрывал глаза. Пухлые цыганята ворочались в темно-
те, бренча цепочками и медальонами, и я знал: здесь, в тепле и покое,
меня никто не тронет. Счастье, которое я умел ценить, тем более что, как
мне часто твердили, был обязан им одному-единственному человеку, старому
рому Вазилю. Это он нечаянно украл меня, не заметив на заднем сиденье,
среди вороха рождественских подарков, корзинку со спящим младенцем. И на
совете старейшин все решил его голос: он горячо воспротивился тому, что-
бы меня отдали в приют. В "бардачке" не оказалось никаких документов, и
Вазиль решил, что меня послало небо. Ему не стали перечить: он и тогда
уже был совсем дряхлым, а по нашим обычаям слово старца, пусть даже вы-
жившего из ума, - величайшая мудрость.
Назвали меня Аметистом, потому что мой фамильный автомобиль принадле-
жал к семейству "аметист", из рода "ситроенов". Все чин чином - имя со-
ответствовало происхождению. Со временем Аметист превратился в Амисиста,
потом в Амисиса и, наконец, в Азиза, так удобнее. Мамите, румынской цы-
ганке, которую во время войны стерилизовали фашисты, такое сокращение не
нравилось: она верила, что имя переиначивает человека на свой лад, а я,
маленький, был самым настоящим французом. По мне, так все равно. Араб -
ну и пусть, даже хорошо, таких много, никто ко мне не цепляется. Когда я
встал на ноги и занялся автомагнитолами, пришлось обзавестись липовыми
документами - на случай ареста. С тех пор у меня есть и фамилия: Кемаль.
Почему так, не знаю. Может, в том году шла серия на "К".
Я часто думал о своих настоящих родителях: наверно, они объявили ро-
зыск сына, ждали, что похитители запросят выкуп, а поскольку тело не об-
наружено, то все еще надеются. Я давно собирался дать как-нибудь объяв-
ление в "Провансаль": "Ребенок, похищенный под Рождество в "ситроене"
модели "аметист", ищет родителей. Писать на имя Азиза Кемаля, синий поч-
товый ящик напротив "фольксвагена" фургона-пиццерии "У Вазиля", Вал-
лон-Флери, Марсель-Северный". Но все откладывал. Раз уж тебя худо-бедно
приняли в одну семью, как-то не тянет делать вторую попытку. Лучше оста-
ваться в неизвестности и не разрушать мечту. Кто я по рождению - еще не-
известно, нынешнее же положение вполне сносно, а от добра добра не ищут.
Иногда я воображал, что моим отцом был нападающий из команды "Мар-
сель-Олимп", который одолжил "аметист" у своего механика на время, пока
тот отремонтирует его "мерседес". Иногда представлял себя наследником
Марсельских мыловарен. А не то - младшим отпрыском безработного докера:
двенадцать душ на одно пособие. В дождливую же погоду и вовсе думал, что
родители давно обзавелись другим ребенком и думать обо мне забыли.
Наконец, когда мне стукнуло восемнадцать, я узнал правду. Оказалось,
все совсем не так, куда хуже или, может, куда проще, чем я мог предполо-
жить. Старый Вазиль вовсе не крал мой "ситроен", он врезался в него сво-
им фургоном-пиццерией на крутом повороте, когда тот пошел на запрещенный
обгон. Мои родители разбились насмерть. А меня Вазиль успел вытащить,
пока машина не взорвалась. Ну а дальше - все известно. Вазиль тяжело пе-
режил этот случай, с тех пор он ни разу не сел за руль и не запустил
свою мини-пиццерию, вот почему, сколько я помню, его фургон всегда стоял
застопоренный кирпичами и заросший плющом, а в амбразуре печи была уста-
новлена статуэтка Богоматери.
Я был тронут деликатностью, с какой весь квартал так долго и дружно
врал, щадя мои чувства, хотя чем-то это меня задевало. Нарядившись в
лучшую рубашку, я отправился к Вазилю и церемонно поблагодарил его за
то, что он не украл, а спас меня. Он выпростал из-под пледа сморщенный
палец и проскрежетал:
- Зачать - еще не создать по образу Отца благим Его произволением,
все и вся сотворившим.
Я принял его слова за загадку и не знал, что надо ответить. Впрочем,
ни для кого не было секретом, что старый Вазиль совсем спятил, его вы-
таскивали на свет Божий только по особо торжественным случаям, так что
скорее всего никакого ответа на эту бессмыслицу и не требовалось.
Конечно, участь родителей меня опечалила. Но оплакивать, кого не зна-
ешь, не очень легко. И я скоро утешился мыслью, что они, по крайней ме-
ре, не горевали обо мне. А вот чего мне действительно не хватало, и еще
долго, так это заветного объявления: я уже не мог по вечерам, перед
сном, составлять его в голове, переделывать так и этак, подбирать слова
поточнее и покрасивее. Объявления, которое я всегда носил при себе, в
глубине души, чтобы в любой момент достать и продиктовать. Теперь оно
теряло всякий смысл. Я был сиротой - окончательно и бесповоротно.
Как бы то ни было, но жизнь шла своим чередом. Официально я считался
марокканцем со временным видом на жительство в Марселе, подлежащим пери-
одическому возобновлению с оплатой. На мой взгляд, раз уж ксива все рав-
но липовая, так почему было не записать меня французом. Правда и то, что
это обошлось бы дороже и я сам не пожелал бы разоряться. У меня свои
принципы. Деньги, которые я зарабатываю на магнитолах, должны идти в
казну общины, чтобы возместить расходы на мое воспитание, а не изготови-
телям ксив из Панье. Ну а вообще-то, по-моему, национальность не сдела-
ешь на заказ, это как цвет глаз или погода - такие вещи не выбирают, что
есть, то есть. И потом, если кому-то, чтобы удостовериться, что я фран-
цуз, нужен липовый паспорт, лучше уж я останусь арабом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Роман
Перевод с французского Н. Мавлевич и Г. Зингера
Моя жизнь началась с того, что меня подобрали по ошибке. Вернее, ук-
рали вместе с машиной. Мы были припаркованы в неположенном месте, и,
помню, Мамита долго грозила мне, маленькому, когда я плохо ел, что меня
заберут на штрафную стоянку. Тогда я начинал торопиться, глотать, как
гусак, и в конце концов меня выворачивало и я выдавал обратно все, что
съел. Впрочем, оно и неплохо - я не жирел. Вроде как знал свое место:
приемыш, он приемыш и есть.
У цыган ребенок - это свято. Он должен быть упитанным, чем толще, тем
лучше. До четырех лет с ним носятся как с королем, а дальше - пусть
встает на ноги и живет как хочет. Со мной никто не носился, я обошелся
без королевского дебюта, был тише воды, ниже травы и не лез на рожон,
самый незаметный, самый щуплый. А когда стараешься не высовываться, о
тебе никто и не вспоминает.
Часто по ночам мою стоящую не по правилам машину подцеплял полицейс-
кий автокран и тащил под пресс, на металлолом. Хорошо, что в фургончике
Мамиты всегда бывало полно сопливых королей - хоть один да заорет, - и
сон обрывался, прежде чем меня успевало раздавить в лепешку. Целый и
невредимый, я снова закрывал глаза. Пухлые цыганята ворочались в темно-
те, бренча цепочками и медальонами, и я знал: здесь, в тепле и покое,
меня никто не тронет. Счастье, которое я умел ценить, тем более что, как
мне часто твердили, был обязан им одному-единственному человеку, старому
рому Вазилю. Это он нечаянно украл меня, не заметив на заднем сиденье,
среди вороха рождественских подарков, корзинку со спящим младенцем. И на
совете старейшин все решил его голос: он горячо воспротивился тому, что-
бы меня отдали в приют. В "бардачке" не оказалось никаких документов, и
Вазиль решил, что меня послало небо. Ему не стали перечить: он и тогда
уже был совсем дряхлым, а по нашим обычаям слово старца, пусть даже вы-
жившего из ума, - величайшая мудрость.
Назвали меня Аметистом, потому что мой фамильный автомобиль принадле-
жал к семейству "аметист", из рода "ситроенов". Все чин чином - имя со-
ответствовало происхождению. Со временем Аметист превратился в Амисиста,
потом в Амисиса и, наконец, в Азиза, так удобнее. Мамите, румынской цы-
ганке, которую во время войны стерилизовали фашисты, такое сокращение не
нравилось: она верила, что имя переиначивает человека на свой лад, а я,
маленький, был самым настоящим французом. По мне, так все равно. Араб -
ну и пусть, даже хорошо, таких много, никто ко мне не цепляется. Когда я
встал на ноги и занялся автомагнитолами, пришлось обзавестись липовыми
документами - на случай ареста. С тех пор у меня есть и фамилия: Кемаль.
Почему так, не знаю. Может, в том году шла серия на "К".
Я часто думал о своих настоящих родителях: наверно, они объявили ро-
зыск сына, ждали, что похитители запросят выкуп, а поскольку тело не об-
наружено, то все еще надеются. Я давно собирался дать как-нибудь объяв-
ление в "Провансаль": "Ребенок, похищенный под Рождество в "ситроене"
модели "аметист", ищет родителей. Писать на имя Азиза Кемаля, синий поч-
товый ящик напротив "фольксвагена" фургона-пиццерии "У Вазиля", Вал-
лон-Флери, Марсель-Северный". Но все откладывал. Раз уж тебя худо-бедно
приняли в одну семью, как-то не тянет делать вторую попытку. Лучше оста-
ваться в неизвестности и не разрушать мечту. Кто я по рождению - еще не-
известно, нынешнее же положение вполне сносно, а от добра добра не ищут.
Иногда я воображал, что моим отцом был нападающий из команды "Мар-
сель-Олимп", который одолжил "аметист" у своего механика на время, пока
тот отремонтирует его "мерседес". Иногда представлял себя наследником
Марсельских мыловарен. А не то - младшим отпрыском безработного докера:
двенадцать душ на одно пособие. В дождливую же погоду и вовсе думал, что
родители давно обзавелись другим ребенком и думать обо мне забыли.
Наконец, когда мне стукнуло восемнадцать, я узнал правду. Оказалось,
все совсем не так, куда хуже или, может, куда проще, чем я мог предполо-
жить. Старый Вазиль вовсе не крал мой "ситроен", он врезался в него сво-
им фургоном-пиццерией на крутом повороте, когда тот пошел на запрещенный
обгон. Мои родители разбились насмерть. А меня Вазиль успел вытащить,
пока машина не взорвалась. Ну а дальше - все известно. Вазиль тяжело пе-
режил этот случай, с тех пор он ни разу не сел за руль и не запустил
свою мини-пиццерию, вот почему, сколько я помню, его фургон всегда стоял
застопоренный кирпичами и заросший плющом, а в амбразуре печи была уста-
новлена статуэтка Богоматери.
Я был тронут деликатностью, с какой весь квартал так долго и дружно
врал, щадя мои чувства, хотя чем-то это меня задевало. Нарядившись в
лучшую рубашку, я отправился к Вазилю и церемонно поблагодарил его за
то, что он не украл, а спас меня. Он выпростал из-под пледа сморщенный
палец и проскрежетал:
- Зачать - еще не создать по образу Отца благим Его произволением,
все и вся сотворившим.
Я принял его слова за загадку и не знал, что надо ответить. Впрочем,
ни для кого не было секретом, что старый Вазиль совсем спятил, его вы-
таскивали на свет Божий только по особо торжественным случаям, так что
скорее всего никакого ответа на эту бессмыслицу и не требовалось.
Конечно, участь родителей меня опечалила. Но оплакивать, кого не зна-
ешь, не очень легко. И я скоро утешился мыслью, что они, по крайней ме-
ре, не горевали обо мне. А вот чего мне действительно не хватало, и еще
долго, так это заветного объявления: я уже не мог по вечерам, перед
сном, составлять его в голове, переделывать так и этак, подбирать слова
поточнее и покрасивее. Объявления, которое я всегда носил при себе, в
глубине души, чтобы в любой момент достать и продиктовать. Теперь оно
теряло всякий смысл. Я был сиротой - окончательно и бесповоротно.
Как бы то ни было, но жизнь шла своим чередом. Официально я считался
марокканцем со временным видом на жительство в Марселе, подлежащим пери-
одическому возобновлению с оплатой. На мой взгляд, раз уж ксива все рав-
но липовая, так почему было не записать меня французом. Правда и то, что
это обошлось бы дороже и я сам не пожелал бы разоряться. У меня свои
принципы. Деньги, которые я зарабатываю на магнитолах, должны идти в
казну общины, чтобы возместить расходы на мое воспитание, а не изготови-
телям ксив из Панье. Ну а вообще-то, по-моему, национальность не сдела-
ешь на заказ, это как цвет глаз или погода - такие вещи не выбирают, что
есть, то есть. И потом, если кому-то, чтобы удостовериться, что я фран-
цуз, нужен липовый паспорт, лучше уж я останусь арабом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22