Сказал: убийц не содержим.
Я воззрился на Дженни в царившей полутьме.
— Вытаскивать сына матушки Клевенджер из трясины придется тебе, дорогая. Вон из Канады и, желательно, из Америки. Пенни уже назвала Французскую Гавань. А как билеты на пароход купить, я покуда не знаю. Выкладывай. Здесь и сейчас.
— Что выкладывать?
— Не разыгрывай дурочку. Все гоняются за одним и тем же, но лишь тебе известно, где оно лежит. Покойный Рюйтер позаботился о грядущем отъезде, но его друзья вряд ли восторженно завопят, увидав на месте Ганса кого-то постороннего. Посему документы голубчикам достанутся исключительно в придачу к моей скромной особе... Папку вручишь мне, только мне — и никак не им.
— Ты угрожаешь, Дэйв? Я засмеялся:
— Довольно, козонка! Тебе предоставили полнейшую возможность сыграть мягко, вежливо и по правилам. Рыцарский роман готовили! А прекрасная дама тотчас решила улепетнуть, покинув защитника на растерзание дракону... Теперь, мы с тобою — просто два мошенника, скованных одной цепью. Только я и больше, и сильнее, и злей. Думаешь, не выколочу необходимого?
Я скривился.
— Лучше поверь на слово, и обойдемся без убедительных доказательств. Лучше заговори сейчас, ибо через полчаса так или иначе, а канарейкой разольешься. Я в частные детективы поступил не оттого, что брезговал испачкать руки. Можешь побеседовать со мною немедля — в целости и сохранности. Можешь сознаться чуток позже — но изуродованная донельзя. Выбирай сама.
На заднем сиденье зашевелились, послышался тонкий голосок:
— Мама, он это сделает! Он это сделает, мы уже убедились! Расскажи!
— Дэйв, — неторопливо изрекла Женевьева, — ты хотя бы представляешь, чего просишь?
— Начисто не представляю, но мне и безразлично. Лишь бы документы требовались кому-то, обладающему кораблем или самолетом. Ну и, возможно, тоненькой пачкой денег, имеющих законное обращение в стране, куда я удеру.
— Это... совершенно секретные сведения, государственная тайна! Разработки моего мужа!
— Ну и что? — хмыкнул я. — Уже слишком поздно. То есть болтать о патриотизме в поздний вечерний час попросту неприлично.
Дженни умолкла. Я выжидал. Пенелопа ерзала позади.
— Инвернесс, — негромко сказала Женевьева. Спешить не полагалось ни в коем разе. Я числился Давидом Клевенджером. Я понятия не имел, где располагается паршивый заштатный городок. Мэтту Хелму, конечно, все пояснили загодя, но Давид Клевенджер не был столь хорошо осведомлен.
Я вытащил дорожную карту, включил освещение, отыскал индекс.
— Инвернесс... Инвернесс... В квадрате “джей-шесть”... Ба, на самом берегу океана! Ирландочка, ты, сдается не солгала. Но Инвернесс велик...
— На почтамте, — после краткой паузы ответствовала Женевьева.
— А-а-а... Переслала себе самой, до востребования. Умница. А на какое имя? Ответа не послышалось.
— Слушай! — прошипел я сквозь крепко стиснутые, чтобы не ухмыльнуться, зубы: — Лучше не играй в прятки. Не то приложу палочкой-выручалочкой по башке! Помнишь, как тому несчастному бандюге приложил?
Точно прося помощи либо совета, Женевьева обернулась к дочери. Пенни поспешно произнесла:
— Скажи все, мама. В конце концов, мистер Клевенджер прав, мы увязли в болоте всем скопом. Клевенджеру нужно исчезнуть, нам нужны его машина и защита.
Женевьева громко вздохнула.
— Оберон, — сказала она, глядя в ветровое стекло. — Анна Оберон.
— Вот оно что! — прошептал я с хорошо разыгранным удивлением. — Прошу извинить, мадам Оберон, погорячился... Инвернесс...
Теперь я мог открыто и преспокойно пользоваться всеми наличными сведениями — кроме Гастона Мюйра, конечно.
— И вы извините за беспокойство, мисс Дрелль. Пенелопа выглядела не лучшим образом: немного встряхнуть ее все-таки привелось. Девочка смотрела серьезными, сощуренными, какими-то беззащитными глазами. Ах, да ведь очки, надломленные Фентоном и наскоро приведенные в порядок, пострадали сызнова — уже от моей руки. Вряд ли Пенни по-прежнему считала меня героем. Я, правда, побил двух больших и нехороших бяк, но и малюсенькую девочку тряс без пощады, словно фокстерьер крысу.
— Плохо видишь без очков? — осведомился я. — Ну-ка, давай сюда, починю еще разок. На время хватит.
Замотав головой, Пенелопа вцепилась в ридикюль, куда накануне сунула соскочившие с носа очки. Милостей от Клевенджера девочка не принимала. Знала, что я пытаюсь убаюкать собственную совесть — и только.
Я отобрал ридикюль, вытащил пострадавшее оптическое приспособление. Пострадало оно чувствительно — дужка отлетела, другая держалась на честном слове, — и все же исправимо.
Расшатавшуюся часть я привинтил и укрепил кончиком ножа. Часть отлетевшую следовало приклеить липкой лентой, каковая сыскалась в отделении для перчаток. Завершив труды, я вынул носовой платок, тщательно вытер захватанные пальцами линзы. Проверил на просвет — не осталось ли жирных пятен?
В машине отчего-то было очень тихо. Никто не шевелился. Глядя сквозь начисто выдраенные стекла, я припомнил очки, найденные в прицепном домике. Их стекла имели семь или восемь диоптрий. А эта пара не вполне соответствовала рецепту. Верней, вообще не соответствовала.
Ибо линзы отсутствовали начисто. Наличествовали обычнейшие, слегка притемненные, совершенно плоские стекляшки.
Глава 19
Наконец, я уловил проворное, чуть слышное движение. На заднем сиденье переместилась Пенелопа. Рука девочки поднялась и навела что-то прямо в мой затылок. Это я понимал и не оборачиваясь. Чем именно грозят, узнаю через минутку — ежели, разумеется, проживу столь долго. Покуда же следовало опомниться и хоть немного привести в порядок взвихрившиеся мысли.
Я разглядывал никчемные очки. Пенелопа Дрелль страдала близорукостью. Это установили неопровержимо и давно. А ничего прочего достоверно выяснить не потрудились... Безумие, согласен. И все же. Мак не позаботился снабдить меня точными приметами Пенелопы. Да и Грегори наверняка не имел о них понятия!
Матушка и дочка на двадцать четыре часа ускользнули из-под нашей опеки в горах Британской Колумбии. Агент, расколотивший автомобильное днище о камни, как пить дать не проверил, та ли самая пара возвратилась или произошли некоторые перемены в личном составе. Это выглядело единственным резонным объяснением.
И, в конце концов, кому стукнет в голову пристально изучать очкастую девицу-недотепу со стальными скобками на зубах, растущих вкривь и вкось. И кто заподозрит подобное существо, если речь идет о шпионаже крупнейшего калибра? Соглядатаи сосредоточивались на матери, а недостойное чадо вниманием обходили...
Чрезвычайно остроумный и своеобразный замысел — как и все прочие подробности этой затеи. Гениальная подмена.
Потом — ежели уцелею — припомню все непостижимые странности материнского поведения, так изумившие меня в гостинице, подивлюсь, как не сумел разглядеть и решить непостижимо — сложного уравнения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Я воззрился на Дженни в царившей полутьме.
— Вытаскивать сына матушки Клевенджер из трясины придется тебе, дорогая. Вон из Канады и, желательно, из Америки. Пенни уже назвала Французскую Гавань. А как билеты на пароход купить, я покуда не знаю. Выкладывай. Здесь и сейчас.
— Что выкладывать?
— Не разыгрывай дурочку. Все гоняются за одним и тем же, но лишь тебе известно, где оно лежит. Покойный Рюйтер позаботился о грядущем отъезде, но его друзья вряд ли восторженно завопят, увидав на месте Ганса кого-то постороннего. Посему документы голубчикам достанутся исключительно в придачу к моей скромной особе... Папку вручишь мне, только мне — и никак не им.
— Ты угрожаешь, Дэйв? Я засмеялся:
— Довольно, козонка! Тебе предоставили полнейшую возможность сыграть мягко, вежливо и по правилам. Рыцарский роман готовили! А прекрасная дама тотчас решила улепетнуть, покинув защитника на растерзание дракону... Теперь, мы с тобою — просто два мошенника, скованных одной цепью. Только я и больше, и сильнее, и злей. Думаешь, не выколочу необходимого?
Я скривился.
— Лучше поверь на слово, и обойдемся без убедительных доказательств. Лучше заговори сейчас, ибо через полчаса так или иначе, а канарейкой разольешься. Я в частные детективы поступил не оттого, что брезговал испачкать руки. Можешь побеседовать со мною немедля — в целости и сохранности. Можешь сознаться чуток позже — но изуродованная донельзя. Выбирай сама.
На заднем сиденье зашевелились, послышался тонкий голосок:
— Мама, он это сделает! Он это сделает, мы уже убедились! Расскажи!
— Дэйв, — неторопливо изрекла Женевьева, — ты хотя бы представляешь, чего просишь?
— Начисто не представляю, но мне и безразлично. Лишь бы документы требовались кому-то, обладающему кораблем или самолетом. Ну и, возможно, тоненькой пачкой денег, имеющих законное обращение в стране, куда я удеру.
— Это... совершенно секретные сведения, государственная тайна! Разработки моего мужа!
— Ну и что? — хмыкнул я. — Уже слишком поздно. То есть болтать о патриотизме в поздний вечерний час попросту неприлично.
Дженни умолкла. Я выжидал. Пенелопа ерзала позади.
— Инвернесс, — негромко сказала Женевьева. Спешить не полагалось ни в коем разе. Я числился Давидом Клевенджером. Я понятия не имел, где располагается паршивый заштатный городок. Мэтту Хелму, конечно, все пояснили загодя, но Давид Клевенджер не был столь хорошо осведомлен.
Я вытащил дорожную карту, включил освещение, отыскал индекс.
— Инвернесс... Инвернесс... В квадрате “джей-шесть”... Ба, на самом берегу океана! Ирландочка, ты, сдается не солгала. Но Инвернесс велик...
— На почтамте, — после краткой паузы ответствовала Женевьева.
— А-а-а... Переслала себе самой, до востребования. Умница. А на какое имя? Ответа не послышалось.
— Слушай! — прошипел я сквозь крепко стиснутые, чтобы не ухмыльнуться, зубы: — Лучше не играй в прятки. Не то приложу палочкой-выручалочкой по башке! Помнишь, как тому несчастному бандюге приложил?
Точно прося помощи либо совета, Женевьева обернулась к дочери. Пенни поспешно произнесла:
— Скажи все, мама. В конце концов, мистер Клевенджер прав, мы увязли в болоте всем скопом. Клевенджеру нужно исчезнуть, нам нужны его машина и защита.
Женевьева громко вздохнула.
— Оберон, — сказала она, глядя в ветровое стекло. — Анна Оберон.
— Вот оно что! — прошептал я с хорошо разыгранным удивлением. — Прошу извинить, мадам Оберон, погорячился... Инвернесс...
Теперь я мог открыто и преспокойно пользоваться всеми наличными сведениями — кроме Гастона Мюйра, конечно.
— И вы извините за беспокойство, мисс Дрелль. Пенелопа выглядела не лучшим образом: немного встряхнуть ее все-таки привелось. Девочка смотрела серьезными, сощуренными, какими-то беззащитными глазами. Ах, да ведь очки, надломленные Фентоном и наскоро приведенные в порядок, пострадали сызнова — уже от моей руки. Вряд ли Пенни по-прежнему считала меня героем. Я, правда, побил двух больших и нехороших бяк, но и малюсенькую девочку тряс без пощады, словно фокстерьер крысу.
— Плохо видишь без очков? — осведомился я. — Ну-ка, давай сюда, починю еще разок. На время хватит.
Замотав головой, Пенелопа вцепилась в ридикюль, куда накануне сунула соскочившие с носа очки. Милостей от Клевенджера девочка не принимала. Знала, что я пытаюсь убаюкать собственную совесть — и только.
Я отобрал ридикюль, вытащил пострадавшее оптическое приспособление. Пострадало оно чувствительно — дужка отлетела, другая держалась на честном слове, — и все же исправимо.
Расшатавшуюся часть я привинтил и укрепил кончиком ножа. Часть отлетевшую следовало приклеить липкой лентой, каковая сыскалась в отделении для перчаток. Завершив труды, я вынул носовой платок, тщательно вытер захватанные пальцами линзы. Проверил на просвет — не осталось ли жирных пятен?
В машине отчего-то было очень тихо. Никто не шевелился. Глядя сквозь начисто выдраенные стекла, я припомнил очки, найденные в прицепном домике. Их стекла имели семь или восемь диоптрий. А эта пара не вполне соответствовала рецепту. Верней, вообще не соответствовала.
Ибо линзы отсутствовали начисто. Наличествовали обычнейшие, слегка притемненные, совершенно плоские стекляшки.
Глава 19
Наконец, я уловил проворное, чуть слышное движение. На заднем сиденье переместилась Пенелопа. Рука девочки поднялась и навела что-то прямо в мой затылок. Это я понимал и не оборачиваясь. Чем именно грозят, узнаю через минутку — ежели, разумеется, проживу столь долго. Покуда же следовало опомниться и хоть немного привести в порядок взвихрившиеся мысли.
Я разглядывал никчемные очки. Пенелопа Дрелль страдала близорукостью. Это установили неопровержимо и давно. А ничего прочего достоверно выяснить не потрудились... Безумие, согласен. И все же. Мак не позаботился снабдить меня точными приметами Пенелопы. Да и Грегори наверняка не имел о них понятия!
Матушка и дочка на двадцать четыре часа ускользнули из-под нашей опеки в горах Британской Колумбии. Агент, расколотивший автомобильное днище о камни, как пить дать не проверил, та ли самая пара возвратилась или произошли некоторые перемены в личном составе. Это выглядело единственным резонным объяснением.
И, в конце концов, кому стукнет в голову пристально изучать очкастую девицу-недотепу со стальными скобками на зубах, растущих вкривь и вкось. И кто заподозрит подобное существо, если речь идет о шпионаже крупнейшего калибра? Соглядатаи сосредоточивались на матери, а недостойное чадо вниманием обходили...
Чрезвычайно остроумный и своеобразный замысел — как и все прочие подробности этой затеи. Гениальная подмена.
Потом — ежели уцелею — припомню все непостижимые странности материнского поведения, так изумившие меня в гостинице, подивлюсь, как не сумел разглядеть и решить непостижимо — сложного уравнения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42