— Ну?!!
— Хватит! — Ладонь Феликса с треском врезалась в столешницу. — Прекратить! Отпусти его! Немедленно!
Секунду-другую Бальтазар продолжал смотреть в налитые кровью глаза Огюстена, а потом отшвырнул пухлого француза и, тяжело дыша, опустился на стул.
— Какой вы, однако, агрессивный… — выдавил с кривой полуулыбкой Огюстен, потирая шею. — В вашем возрасте это вредно…
— Еще один такой инцидент, — внушительно сказал Феликс, — и я вас выгоню. Обоих. Учтите на будущее.
— Учтем, — уже почти весело сказал Огюстен. — Непременно учтем, правда, сеньор Бальтазар?
Испанец в два жадных глотка осушил бокал с вином и буркнул:
— Извини, Феликс. Я погорячился…
— Папа? — раздался у Феликса за спиной чуть испуганный голос Йозефа.
Феликс обернулся. Йозеф стоял в одной ночной рубашке и смешном колпаке с помпоном. Он был бледен, и рука, сжимавшая подсвечник, слегка дрожала.
— Да? — удивленно спросил Феликс. — В чем дело, сынок? Мы вас разбудили, да? Ты прости, мы тут слегка развоевались…
— Папа, — сказал Йозеф. — У Агнешки жар. Надо сходить за доктором.
7
Обычно укладывание Агнешки спать — дело, казалось бы, нехитрое и привычное — превращалось в процедуру настолько долгую, сложную и трудоемкую, что когда сегодняшним вечером внучка сама изъявила желание отправиться в постель, Феликс посчитал, что причиной этого намерения стала давняя боязнь темноты, которой девочка страдала с трехлетнего возраста — боязнь сильная, доходящая порой до панического ужаса, и, увы, запущенная по воле Ильзы и Йозефа, не позволивших Феликсу «искалечить детскую психику изуверскими методами героев» и отучить Агнешку испытывать страх перед потемками раз и навсегда.
Но сейчас, проходя в свой кабинет мимо комнаты Агнешки и замирая под дверью, откуда доносились тихие стоны и горячечное бормотание, перемежаемое успокаивающим воркованием Ильзы, Феликс ругал себя на чем свет стоит и мысленно давал себе пинка за то, что не смог отличить хворь от испуга и еще посмел подтрунивать над занемогшей внучкой! Побороть чувство вины и перестать корить себя Феликс мог только одним способом, а именно — безотлагательно приведя в внучке доктора, и именно за этим он и направлялся в свой кабинет. При всем своем скепсисе касательно прогнозов Огюстена, Феликс все же хотел свести риск к минимуму и самым старательным образом подготовиться к вылазке в Город.
Войдя в кабинет, он первым делом выволок из-под стола дорожный сундук и достал из него старую лампу «летучую мышь» и пузырек с загустевшим маслом. Фитиль занялся неохотно, и от запаха нагретого металла и горелого масла у Феликса защемило сердце. Эта лампа, как и любой другой предмет, извлеченный из окованного железом сундука, могла разбудить такое количество совершенно неуместных сейчас воспоминаний, что Феликс поспешил задуть огонек и отставить «летучую мышь» в сторонку, приступив к сосредоточенному переворачиванию содержимого сундука. Память его не подвела: на самом дне, под холстиной, к тихой радости Феликса обнаружились меховые унты, которые он тут же и обул.
Теперь следовало подумать об оружии. Мысль о мече он отбросил сразу: в такой мороз человек с подрезанными сухожилиями (обычный способ гуманного вразумления уличной швали) к утру гарантированно превратился бы в труп, а убийство людей Феликсу всегда претило, и поэтому он остановил свой выбор на короткой и гибкой дубинке из кожи носорога, привезенной из Африки и усовершенствованной путем закладывания свинчатки в ударную часть. Одного взмаха этой вещицей хватало, чтобы нокаутировать быка, но проблема заключалась в том, что у толпы слишком много голов, чтобы каждую можно было отоварить в порядке очереди — а именно столкновения с толпой Феликс опасался куда больше, чем всех бандитов вместе взятых.
В другой ситуации он бы еще, пожалуй, поразмыслил над этой проблемой, но сейчас, когда за стеной металась в бреду его внучка, он действовал без колебаний. За ровными рядами обтянутых в сафьян томиков подарочного издания «Анналов» в задней стенке книжного шкафа был укрыт тайник, который он не открывал со Дня Героя. Комбинацией замка была дата рождения Агнешки…
«Сигизмунд мне голову оторвет», — хмуро подумал Феликс, вытягивая увесистый фолиант. Ключ от него был приклеен кусочком липкой ленты для мух к нижней поверхности письменного стола. «Кто бы мог подумать, что самое мощное и самое секретное оружие героев может понадобиться для таких прозаических целей, как распугивание толпы… Что творится с этим миром?!» — спросил себя Феликс и открыл фолиант.
Скорее всего, это была идея Сигизмунда — придать футляру для оружия форму книги; старик любил распространяться о силе, даруемой знаниями… Разумеется, никаких страниц в фолианте не было, а была подкладка наподобие той, в которой покоились эсток и дага Феликса. Только углубления в этой подкладке были необычными: два продолговатых по бокам и два — круглое и грушеобразное — посередине. В круглом лежала маленькая коробочка, заполненная свинцовыми шариками размером с фалангу большого пальца; а грушеобразное углубление заполнял собой пенал из выскобленного оленьего рога, настолько тонкий, что сквозь полупрозрачные стенки был виден иссиня-черный зернистый порошок. Но вовсе не свинцовые шарики, и даже не загадочный порошок Сигизмунд велел беречь как зеницу ока: два предмета, уложенные в продолговатые углубления подкладки, и формой напоминающие ложа ручных арбалетов с продольными трубками там, где полагалось быть углублению для стрелы, и были тем самым чудо-оружием героев.
…Первые огнестрелы были фитильными и жутко неудобными в обращении: герои прихватывали их с собой только в том случае, если предстояла встреча с гиппогрифом, ценохоркой или другой массивной тварью, убивать которую вручную — запаришься; но лет десять назад нюрнбергский мастер, имя которого было большей тайной, чем родословная Бальтазара, не только навострился делать компактные и легкие огнестрелы, но и изобрел пружинно-колесцовый замок, который позволял держать по взведенному огнестрелу в каждой руке и стрелять два раза подряд — и тогда эти шумные, но грозные устройства стали применяться героями и против магов. Феликсу порой казалось, что именно изобретение огнестрела приблизило кончину магов, хотя, конечно же, это не объясняло, почему перестали рождаться новые маги… Черный порошок, в просторечии — порох, выдавал героям Сигизмунд лично, и узнать его, пороха, состав и способ приготовления было невозможно; ну а шарики-пули каждый герой отливал самостоятельно.
Эта пара огнестрелов слегка отличалась от той, что Феликс потерял в Каринхале: и рукоятки были изогнуты сильнее, и стволы — чуточку короче, но клейма на стволах (коронованная змея, фирменный знак таинственного оружейника) и — самое главное — замки оставались точно такими же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Хватит! — Ладонь Феликса с треском врезалась в столешницу. — Прекратить! Отпусти его! Немедленно!
Секунду-другую Бальтазар продолжал смотреть в налитые кровью глаза Огюстена, а потом отшвырнул пухлого француза и, тяжело дыша, опустился на стул.
— Какой вы, однако, агрессивный… — выдавил с кривой полуулыбкой Огюстен, потирая шею. — В вашем возрасте это вредно…
— Еще один такой инцидент, — внушительно сказал Феликс, — и я вас выгоню. Обоих. Учтите на будущее.
— Учтем, — уже почти весело сказал Огюстен. — Непременно учтем, правда, сеньор Бальтазар?
Испанец в два жадных глотка осушил бокал с вином и буркнул:
— Извини, Феликс. Я погорячился…
— Папа? — раздался у Феликса за спиной чуть испуганный голос Йозефа.
Феликс обернулся. Йозеф стоял в одной ночной рубашке и смешном колпаке с помпоном. Он был бледен, и рука, сжимавшая подсвечник, слегка дрожала.
— Да? — удивленно спросил Феликс. — В чем дело, сынок? Мы вас разбудили, да? Ты прости, мы тут слегка развоевались…
— Папа, — сказал Йозеф. — У Агнешки жар. Надо сходить за доктором.
7
Обычно укладывание Агнешки спать — дело, казалось бы, нехитрое и привычное — превращалось в процедуру настолько долгую, сложную и трудоемкую, что когда сегодняшним вечером внучка сама изъявила желание отправиться в постель, Феликс посчитал, что причиной этого намерения стала давняя боязнь темноты, которой девочка страдала с трехлетнего возраста — боязнь сильная, доходящая порой до панического ужаса, и, увы, запущенная по воле Ильзы и Йозефа, не позволивших Феликсу «искалечить детскую психику изуверскими методами героев» и отучить Агнешку испытывать страх перед потемками раз и навсегда.
Но сейчас, проходя в свой кабинет мимо комнаты Агнешки и замирая под дверью, откуда доносились тихие стоны и горячечное бормотание, перемежаемое успокаивающим воркованием Ильзы, Феликс ругал себя на чем свет стоит и мысленно давал себе пинка за то, что не смог отличить хворь от испуга и еще посмел подтрунивать над занемогшей внучкой! Побороть чувство вины и перестать корить себя Феликс мог только одним способом, а именно — безотлагательно приведя в внучке доктора, и именно за этим он и направлялся в свой кабинет. При всем своем скепсисе касательно прогнозов Огюстена, Феликс все же хотел свести риск к минимуму и самым старательным образом подготовиться к вылазке в Город.
Войдя в кабинет, он первым делом выволок из-под стола дорожный сундук и достал из него старую лампу «летучую мышь» и пузырек с загустевшим маслом. Фитиль занялся неохотно, и от запаха нагретого металла и горелого масла у Феликса защемило сердце. Эта лампа, как и любой другой предмет, извлеченный из окованного железом сундука, могла разбудить такое количество совершенно неуместных сейчас воспоминаний, что Феликс поспешил задуть огонек и отставить «летучую мышь» в сторонку, приступив к сосредоточенному переворачиванию содержимого сундука. Память его не подвела: на самом дне, под холстиной, к тихой радости Феликса обнаружились меховые унты, которые он тут же и обул.
Теперь следовало подумать об оружии. Мысль о мече он отбросил сразу: в такой мороз человек с подрезанными сухожилиями (обычный способ гуманного вразумления уличной швали) к утру гарантированно превратился бы в труп, а убийство людей Феликсу всегда претило, и поэтому он остановил свой выбор на короткой и гибкой дубинке из кожи носорога, привезенной из Африки и усовершенствованной путем закладывания свинчатки в ударную часть. Одного взмаха этой вещицей хватало, чтобы нокаутировать быка, но проблема заключалась в том, что у толпы слишком много голов, чтобы каждую можно было отоварить в порядке очереди — а именно столкновения с толпой Феликс опасался куда больше, чем всех бандитов вместе взятых.
В другой ситуации он бы еще, пожалуй, поразмыслил над этой проблемой, но сейчас, когда за стеной металась в бреду его внучка, он действовал без колебаний. За ровными рядами обтянутых в сафьян томиков подарочного издания «Анналов» в задней стенке книжного шкафа был укрыт тайник, который он не открывал со Дня Героя. Комбинацией замка была дата рождения Агнешки…
«Сигизмунд мне голову оторвет», — хмуро подумал Феликс, вытягивая увесистый фолиант. Ключ от него был приклеен кусочком липкой ленты для мух к нижней поверхности письменного стола. «Кто бы мог подумать, что самое мощное и самое секретное оружие героев может понадобиться для таких прозаических целей, как распугивание толпы… Что творится с этим миром?!» — спросил себя Феликс и открыл фолиант.
Скорее всего, это была идея Сигизмунда — придать футляру для оружия форму книги; старик любил распространяться о силе, даруемой знаниями… Разумеется, никаких страниц в фолианте не было, а была подкладка наподобие той, в которой покоились эсток и дага Феликса. Только углубления в этой подкладке были необычными: два продолговатых по бокам и два — круглое и грушеобразное — посередине. В круглом лежала маленькая коробочка, заполненная свинцовыми шариками размером с фалангу большого пальца; а грушеобразное углубление заполнял собой пенал из выскобленного оленьего рога, настолько тонкий, что сквозь полупрозрачные стенки был виден иссиня-черный зернистый порошок. Но вовсе не свинцовые шарики, и даже не загадочный порошок Сигизмунд велел беречь как зеницу ока: два предмета, уложенные в продолговатые углубления подкладки, и формой напоминающие ложа ручных арбалетов с продольными трубками там, где полагалось быть углублению для стрелы, и были тем самым чудо-оружием героев.
…Первые огнестрелы были фитильными и жутко неудобными в обращении: герои прихватывали их с собой только в том случае, если предстояла встреча с гиппогрифом, ценохоркой или другой массивной тварью, убивать которую вручную — запаришься; но лет десять назад нюрнбергский мастер, имя которого было большей тайной, чем родословная Бальтазара, не только навострился делать компактные и легкие огнестрелы, но и изобрел пружинно-колесцовый замок, который позволял держать по взведенному огнестрелу в каждой руке и стрелять два раза подряд — и тогда эти шумные, но грозные устройства стали применяться героями и против магов. Феликсу порой казалось, что именно изобретение огнестрела приблизило кончину магов, хотя, конечно же, это не объясняло, почему перестали рождаться новые маги… Черный порошок, в просторечии — порох, выдавал героям Сигизмунд лично, и узнать его, пороха, состав и способ приготовления было невозможно; ну а шарики-пули каждый герой отливал самостоятельно.
Эта пара огнестрелов слегка отличалась от той, что Феликс потерял в Каринхале: и рукоятки были изогнуты сильнее, и стволы — чуточку короче, но клейма на стволах (коронованная змея, фирменный знак таинственного оружейника) и — самое главное — замки оставались точно такими же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85