Они избегают людей и огня. Только если волки очень голодны, они еще могут напасть на лошадь, но мы, я думаю, в полной безопасности.
— А лошади? — не унимался Каландрилл, все еще не выпуская лука. — Лошади наши в безопасности?
— Да, пока они близко к нам и к огню, — заверил его Брахт. — Те волки, чьи завывания ты слышишь, без труда набьют себе брюхо в холмах, где полно живности. А мой жеребец — я тебе уже говорил — сумеет за себя постоять.
Каландрилл склонил голову перед уверенностью кернийца. Его собственные познания о волках как хищниках сводились в основном к тому, что говорят о них люди. В Секке он мало охотился, предпочитая всем увлечениям научные книги. Он по большей части отказывался от настойчивых приглашений отца и брата присоединиться к ним в охотничьих забавах, откуда они временами возвращались с убитым волком и с бесконечными рассказами о жестокости этого зверя. Брахт знает, успокаивал себя Каландрилл; но, несмотря на это, ему было трудно уснуть под аккомпанемент волчьей стаи, и он всю ночь не выпускал из рук ни меча, ни лука.
На рассвете Каландрилл лишний раз убедился в правоте Брахта — с лошадьми было все в порядке, и поблизости не было видно ни одного волчьего следа. Каландрилл в который уже раз был вынужден признать, что жизни можно и нужно учиться не только по книгам; жизнь надо наблюдать и изучать и вне библиотечных стен дворцов с их учеными диссертациями. Сидя на корточках меж деревьев, он вдруг сообразил, что уже более года не держал в руках книгу, если не считать тех мгновений, когда бегло знакомился с библиотекой Варента ден Тарля. К своему удивлению, он отметил, что это не очень его расстраивает. Еще год назад ему показалось бы немыслимым, что толстенные тома, в которые он был так влюблен, свитки и папирусы и огромные фолианты в кожаных переплетах, составлявшие некогда большую и, без сомнения, самую главную часть его жизни, будут представляться ему не более чем туманным воспоминанием, оставленным далеко позади, как стены Секки, как Надама, как насмешки Тобиаса и презрение отца. Он встал, с улыбкой потянулся, прислушиваясь к пению птиц на деревьях и узнавая неизмеримо больше голосов, чем в тот давний-давний день, когда он выехал из ворот Секки навстречу свободе, о существовании которой и не подозревал.
Он все еще улыбался, когда, вернувшись к костру, принял из рук Брахта и с удовольствием выпил чашку чаю. Становилось светлее, и солнечные лучи желто-голубыми стрелами пронзали кроны деревьев.
— Ты, я смотрю, доволен жизнью, — заметила Катя.
Каландрилл с улыбкой кивнул.
— Истинно. — Обводя рукой бивак, он добавил: — Так жить можно.
— Очень хорошо, что ты так думаешь, — сухо заметил Брахт. — Подобной жизни у тебя еще будет вдоволь. К ночи мы окажемся на лугах, то есть во владениях ни Ларрхынов. Вот там кому-то из нас придется дежурить всю ночь — на случай нападения волков, только двуногих.
— Неужели лыкарды настолько жестоки? — спросил он.
Брахт кивнул.
— Еще как жестоки, — заметил он. — Боюсь, что теперь, когда ни Ларрхынами заправляет Джехенне, они стали самым жестоким родом в этих землях.
Но даже столь грозные слова не испортили Каландриллу настроения, и он принялся напевать какую-то давно забытую мелодию. Сняв шатер, он пристроил его на вьючную лошадь, оседлал гнедого и отправился замыкающим за Брахтом, поведшим их небольшой караван в лес.
Они ехали все утро, сначала по лесу, затем среди скал, где рос только кустарник. Наконец выбрались к ручью и по нему, петляя меж скал и ущелий, — к горному амфитеатру, посреди которого поблескивало голубизной озеро, в чьем зеркале отражались окружавшие его ели. Они остановились перекусить, а затем вновь забрались на узкий хребет, откуда перед ними открылся вид на последние скалы горной гряды, за которыми, теряясь в дымке, начинались зеленые луга, расколотые пополам, словно топором, горами. Вот там они и выйдут на равнину.
Между узким хребтом, по которому они шли, и последней линией холмов рос густой лес; тропа едва освещалась солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь густое переплетение сучьев. Воздух здесь был настоян на смоле; от монотонного жужжания насекомых клонило ко сну. Холмов за стволами деревьев видно не было, и неожиданно для себя путники оказались на краю обрыва. Солнце уже начало опускаться за горизонт, и Брахт заявил, что, как только они пересекут лощину, сразу станут лагерем. И он направил туда своего вороного.
Однако конь нервно заржал, откинул голову и забил копытами; вьючная лошадь тоже заржала и натянула повод. Гнедой под Каландриллом неожиданно задрожал всем телом и встал на дыбы, едва не сбросив его с себя. Брахт выругался, вороной прянул; Катин конь тоже упирался, отказываясь заходить в ущелье. Каландрилл натянул повод, пытаясь обуздать разнервничавшееся животное и удержаться в седле. Но гнедой, прижимая уши, дико вращал глазами, грыз удила, бил копытом о камень и хрипел, и юноша позволил ему чуть отойти назад. Животное несколько успокоилось. Катя последовала примеру Каландрилла и встала рядом с ним. Отойдя от темного камня, ее мерин тоже успокоился. Глаза Каландрилла и Кати встретились. Оба были сильно озадачены. Они посмотрели на Брахта, пытавшегося заставить жеребца идти вперед.
— Там что-то есть, — крикнул Каландрилл. — И лошади чувствуют это.
— Иди к нам, — позвала его Катя.
Ругаясь на чем свет стоит, Брахт развернул вороного и подъехал к ним. Вьючная лошадь, дико вращавшая глазами, без промедления бросилась вслед за вороным.
— Что это может быть? — резко спросил керниец, разворачиваясь в седле и вглядываясь в черную тень. — Я ничего не видел.
— Видимо, это с другой стороны камня, — предположил Каландрилл.
Брахт наклонился вперед и погладил жеребца по шее. Вороной еще раз дернул головой и успокоился.
Вьючная лошадь отошла от камня настолько, насколько ей позволяла привязь, и, трясясь всем телом, прижалась к другим животным.
— Там что-то есть, — повторила за Каландриллом Катя, дотрагиваясь до сабли.
Брахт вгляделся в темный проход.
— Либо мы теряем еще два дня и вновь поднимаемся на холмы, а оттуда спускаемся к главному перевалу, либо проезжаем здесь, — сурово сказал керниец. — А скоро стемнеет.
Брахт был прав: солнце низко нависало над западными вершинами; очень скоро теснина погрузится в темень. Каландриллу не хотелось проезжать здесь ночью.
— Может, остановимся здесь и поедем дальше утром, когда поднимется солнце?
Он выжидательно посмотрел на Брахта, а потом на Катю.
— Если там что-то есть, то, скорее всего, оно объявится ночью, — покачал головой Брахт. — А здесь ничуть не безопаснее, чем там.
— К тому же время — наш враг, — поддержала его Катя, хотя и без особого энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— А лошади? — не унимался Каландрилл, все еще не выпуская лука. — Лошади наши в безопасности?
— Да, пока они близко к нам и к огню, — заверил его Брахт. — Те волки, чьи завывания ты слышишь, без труда набьют себе брюхо в холмах, где полно живности. А мой жеребец — я тебе уже говорил — сумеет за себя постоять.
Каландрилл склонил голову перед уверенностью кернийца. Его собственные познания о волках как хищниках сводились в основном к тому, что говорят о них люди. В Секке он мало охотился, предпочитая всем увлечениям научные книги. Он по большей части отказывался от настойчивых приглашений отца и брата присоединиться к ним в охотничьих забавах, откуда они временами возвращались с убитым волком и с бесконечными рассказами о жестокости этого зверя. Брахт знает, успокаивал себя Каландрилл; но, несмотря на это, ему было трудно уснуть под аккомпанемент волчьей стаи, и он всю ночь не выпускал из рук ни меча, ни лука.
На рассвете Каландрилл лишний раз убедился в правоте Брахта — с лошадьми было все в порядке, и поблизости не было видно ни одного волчьего следа. Каландрилл в который уже раз был вынужден признать, что жизни можно и нужно учиться не только по книгам; жизнь надо наблюдать и изучать и вне библиотечных стен дворцов с их учеными диссертациями. Сидя на корточках меж деревьев, он вдруг сообразил, что уже более года не держал в руках книгу, если не считать тех мгновений, когда бегло знакомился с библиотекой Варента ден Тарля. К своему удивлению, он отметил, что это не очень его расстраивает. Еще год назад ему показалось бы немыслимым, что толстенные тома, в которые он был так влюблен, свитки и папирусы и огромные фолианты в кожаных переплетах, составлявшие некогда большую и, без сомнения, самую главную часть его жизни, будут представляться ему не более чем туманным воспоминанием, оставленным далеко позади, как стены Секки, как Надама, как насмешки Тобиаса и презрение отца. Он встал, с улыбкой потянулся, прислушиваясь к пению птиц на деревьях и узнавая неизмеримо больше голосов, чем в тот давний-давний день, когда он выехал из ворот Секки навстречу свободе, о существовании которой и не подозревал.
Он все еще улыбался, когда, вернувшись к костру, принял из рук Брахта и с удовольствием выпил чашку чаю. Становилось светлее, и солнечные лучи желто-голубыми стрелами пронзали кроны деревьев.
— Ты, я смотрю, доволен жизнью, — заметила Катя.
Каландрилл с улыбкой кивнул.
— Истинно. — Обводя рукой бивак, он добавил: — Так жить можно.
— Очень хорошо, что ты так думаешь, — сухо заметил Брахт. — Подобной жизни у тебя еще будет вдоволь. К ночи мы окажемся на лугах, то есть во владениях ни Ларрхынов. Вот там кому-то из нас придется дежурить всю ночь — на случай нападения волков, только двуногих.
— Неужели лыкарды настолько жестоки? — спросил он.
Брахт кивнул.
— Еще как жестоки, — заметил он. — Боюсь, что теперь, когда ни Ларрхынами заправляет Джехенне, они стали самым жестоким родом в этих землях.
Но даже столь грозные слова не испортили Каландриллу настроения, и он принялся напевать какую-то давно забытую мелодию. Сняв шатер, он пристроил его на вьючную лошадь, оседлал гнедого и отправился замыкающим за Брахтом, поведшим их небольшой караван в лес.
Они ехали все утро, сначала по лесу, затем среди скал, где рос только кустарник. Наконец выбрались к ручью и по нему, петляя меж скал и ущелий, — к горному амфитеатру, посреди которого поблескивало голубизной озеро, в чьем зеркале отражались окружавшие его ели. Они остановились перекусить, а затем вновь забрались на узкий хребет, откуда перед ними открылся вид на последние скалы горной гряды, за которыми, теряясь в дымке, начинались зеленые луга, расколотые пополам, словно топором, горами. Вот там они и выйдут на равнину.
Между узким хребтом, по которому они шли, и последней линией холмов рос густой лес; тропа едва освещалась солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь густое переплетение сучьев. Воздух здесь был настоян на смоле; от монотонного жужжания насекомых клонило ко сну. Холмов за стволами деревьев видно не было, и неожиданно для себя путники оказались на краю обрыва. Солнце уже начало опускаться за горизонт, и Брахт заявил, что, как только они пересекут лощину, сразу станут лагерем. И он направил туда своего вороного.
Однако конь нервно заржал, откинул голову и забил копытами; вьючная лошадь тоже заржала и натянула повод. Гнедой под Каландриллом неожиданно задрожал всем телом и встал на дыбы, едва не сбросив его с себя. Брахт выругался, вороной прянул; Катин конь тоже упирался, отказываясь заходить в ущелье. Каландрилл натянул повод, пытаясь обуздать разнервничавшееся животное и удержаться в седле. Но гнедой, прижимая уши, дико вращал глазами, грыз удила, бил копытом о камень и хрипел, и юноша позволил ему чуть отойти назад. Животное несколько успокоилось. Катя последовала примеру Каландрилла и встала рядом с ним. Отойдя от темного камня, ее мерин тоже успокоился. Глаза Каландрилла и Кати встретились. Оба были сильно озадачены. Они посмотрели на Брахта, пытавшегося заставить жеребца идти вперед.
— Там что-то есть, — крикнул Каландрилл. — И лошади чувствуют это.
— Иди к нам, — позвала его Катя.
Ругаясь на чем свет стоит, Брахт развернул вороного и подъехал к ним. Вьючная лошадь, дико вращавшая глазами, без промедления бросилась вслед за вороным.
— Что это может быть? — резко спросил керниец, разворачиваясь в седле и вглядываясь в черную тень. — Я ничего не видел.
— Видимо, это с другой стороны камня, — предположил Каландрилл.
Брахт наклонился вперед и погладил жеребца по шее. Вороной еще раз дернул головой и успокоился.
Вьючная лошадь отошла от камня настолько, насколько ей позволяла привязь, и, трясясь всем телом, прижалась к другим животным.
— Там что-то есть, — повторила за Каландриллом Катя, дотрагиваясь до сабли.
Брахт вгляделся в темный проход.
— Либо мы теряем еще два дня и вновь поднимаемся на холмы, а оттуда спускаемся к главному перевалу, либо проезжаем здесь, — сурово сказал керниец. — А скоро стемнеет.
Брахт был прав: солнце низко нависало над западными вершинами; очень скоро теснина погрузится в темень. Каландриллу не хотелось проезжать здесь ночью.
— Может, остановимся здесь и поедем дальше утром, когда поднимется солнце?
Он выжидательно посмотрел на Брахта, а потом на Катю.
— Если там что-то есть, то, скорее всего, оно объявится ночью, — покачал головой Брахт. — А здесь ничуть не безопаснее, чем там.
— К тому же время — наш враг, — поддержала его Катя, хотя и без особого энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131