А движется великанская конница ко крутому холму, поросшему красным сосняком. Навстречу великанам на золотистых конях уже выступали прекрасные воины в алмазных чешуях, сверкая шлемами и мечами в лучах солнца. Близилась великая сеча, и сердце грустило, оттого что великанам суждено было победить, а светлым воинам пасть под тяжелыми палицами и молотами.
Мирко встряхнулся, отгоняя тревожное видение.
— Давай, что ли, вечерять станем, — предложил Ахти. Ему, видно, тоже показалось напоследок что-то смутное.
— И стану я тебе сказывать, зачем это мне Антеро понадобился.
— Время ли? — усомнился Мирко.
— Время, — отвечал Ахти. — Теперь можно.
— Что ж, сказывай.
Кряхтя, как старый дед, Мирко подсел к костру и обломанной веткой стал разгребать золу, выкатывая наружу печеные клубни и корни рогоза.
— Начну вот с чего, — неторопливо повел речь хиитола. — Антеро я помню, сколь и себя. Дома у нас через один стоят. Он меня на пять годов постарше. На улице вместе играли. На озеро это тоже вместе ходили, и в лес. Только на болото меня не брали. Антеро, может, и взял бы, а вот дед его, Тойво, и отец, Йорма, ни в какую. Секрет такой у них был родовой — болотные тропы да травы. От болота вся их странность, верно, и взялась — откуда ж еще? А как он ту бусину нашел — и вовсе как не от мира сего стал. Холмы, говорит, дескать, вижу, сосны, людей — туда жить подамся. И деда Тойво туда ж потянуло — что молодой, что старый, а два сапога — пара. Деду все тростники какие-то мерещились да камни огромные.
«Значит, правду молвил Антеро», — подумал Мирко.
— А это верно, что с дедом Тойво мудрец один из полянинов — лекарь вроде — на острова хаживал да и пропал там?
— Деды говорят, правда. Меня тогда еще на свете не было. Только кто его знает: может, и ушел тот лекарь, а может, и в трясине канул — кто ж проверял?
— А сам ты в бусину глядел?
— Глядел, а то как же, — хмыкнул Ахти. — Антеро, даром что молчун, полдеревне уши прожужжал со своей игрушкой. Что и говорить, занятная вещь, и сделана из чего-то диковинного. На ушко для стрелы такой камешек добыть бы — в самый раз. Тени какие-то видел невнятные, видения будто всякие. Только если на огонь долго смотреть, поинтереснее будет. А там… Ну, считай, лежишь на сене, голову задравши, и в небо плюешь. Но это ладно. Антеро после этого и вовсе умом тронулся. В том понятии, конечно, что ко всем деревенским да прохожим-проезжим приставать стал: дескать, где же земля такая, что ему в бусине кажется? Ну и втолковал ему, наконец, один странник, из ругиев, — он с Вольных Полей за Камень возвращался, — что это не иначе, как твои Мякищи будут, что на севере от Чети. Антеро, чудак, и засобирался.
— Ну так что? — не понимал Мирко. — И что такого?
— Погоди, — остановил его хиитола. — Я вот как раз до дела дошел. Хилка мне и вправду сестра. Вернее сказать, как сестра. У матери моей брат есть — дядя мой. А жена у него хворать сильно стала, слегла и умерла, молодая совсем. От чего — никто, даже колдуны, уразуметь не смог. Дядька, как год миновал, опять женился, тяжело бобылем бытовать. Взял вдову — у нее мужа волки зимой в лесу загрызли. Голодный зверь, известное дело, лютый. Может, и наш соратник там был — теперь не спросишь. А та уж непраздная была. Дядя и рассудил: коли дитя способна выносить — хороша жена будет. В общем сказать, не прогадал. Так Хилка мне сестрой и стала. Вернее, я ей братом стал через год.
Ахти перевел дух, глотнул воды.
— А дальше? — спросил внимательно слушавший Мирко.
— Дальше просто, — вздохнул хиитола. — Антеро — он такой, за словом в карман не полезет, истории знает всякие занятные, побасенки, да и собой пригож. И руки у него дело знают. Точно приворожил ее. Он как на дядин двор приходил, она аж дышать не могла. А как ушел он…
— Постой, — осадил Мирко. — Ишь, заторопился! Ты мне вот что скажи: сам Антеро про то знал? Да и тебе откуда все ведомо? А коли знал, он что, ей обещался в чем? И что тебя за ним понесло?
— Что-что! — огрызнулся потерявший на мгновение свою невозмутимость Ахти. — Знал, как не знать. Да про то вся деревня говорила! Обещал ли что, того не ведаю, врать не буду. Только в деревне такого не утаишь. Последнее лето они частенько вместе ночью гуляли. Антеро ее и в поле водил, и в лес, и на болото даже — все истории свои рассказывал. И в дорогу она его собирала. Ни слезинки не пролила. И ушел он. Тихо ушел, никому не сказавшись. Все равно все знали, что уходит. Чего хоронился? День, другой — все спокойно, только Хилка как в воду опущенная ходила. А на третий чуть свет прибегает на двор дядька. Бледный, от злости трясется и кричит: «Хилка на себя руки наложить хотела!» Оказалось, вышел он поутру на двор и слышит, вроде скрипнуло что у колодца. «Что это, — думает, — в такую-то рань?» И туда. Глядит: Хилка на срубе стоит, прямая — в струну вытянулась, белая как смерть, и на север смотрит, да так, будто прощается с кем. Он скорее к ней, а она услыхала и — боги, знать, уберегли — растерялась: не сразу шаг в колодец сделала — ей крыша над срубом помешала, — а приседать стала. Тут дядя ее и ухватил. А она и не вырывалась, пала без чувств.
Потом матери, моя да ее, прибежали, отходили Хилку. «Зачем, — спрашивают, — такое творишь?» А она в ответ: «Не знаю, — дескать, — худо стало, словно что внутри оборвалось, да так, что жить стало невмочь». Она и пошла к колодцу. Женщины, понятное дело, ей верить не больно стали, а сразу про Антеро подумали: что он там тебе перед уходом сказал? Что обещал? Она молчит, одно твердит: худо стало, черно стало. Вот.
Я ведь про то не зря сказал, что у Антеро вся семья чудная. Иные их вовсе за колдунов держат. Вот женщины и пошли судить-рядить, что этот Антеро сперва Хилку приворожил, а после, как уходил, заклятие наслал, чтобы мертвячку из нее сделать, а потом пользоваться.
— А ты так и поверил? — насмешливо спросил мякша.
— Поверил, не поверил, — передразнил его Ахти. — У тебя бы такое приключилось, еще не в то поверил бы! — Он опять отхлебнул воды. — Не поверил, конечно. Однако, знамо дело, женщин разумным словом не уймешь. Знай, заладили свое: сглазил, сглазил. Вот дядька с отцом ко мне и подступили: собирайся, догони и назад приведи. А коли не пойдет, всю правду из него вытряси, что это он там накануне девке натрепал.
— Ну, ты и пошел, — подытожил Мирко.
— Ты не больно-то смейся, — погрустнел Ахти. — Пошел. А кому еще идти? Да и не в том дело…
— А в чем еще? — допытывался упрямый мякша, желая услышать от парня — почитай, ровесника себе — то, что стало ему почти ясно. Допытывался, будто был ему старшим братом.
— По сердцу она мне, — выдавил наконец Ахти. — И ничего с собой поделать не могу. Вижу, что мне возле нее делать нечего, покуда Антеро жив. И сказаться не могу.
— Так что ж ты за ним отправился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Мирко встряхнулся, отгоняя тревожное видение.
— Давай, что ли, вечерять станем, — предложил Ахти. Ему, видно, тоже показалось напоследок что-то смутное.
— И стану я тебе сказывать, зачем это мне Антеро понадобился.
— Время ли? — усомнился Мирко.
— Время, — отвечал Ахти. — Теперь можно.
— Что ж, сказывай.
Кряхтя, как старый дед, Мирко подсел к костру и обломанной веткой стал разгребать золу, выкатывая наружу печеные клубни и корни рогоза.
— Начну вот с чего, — неторопливо повел речь хиитола. — Антеро я помню, сколь и себя. Дома у нас через один стоят. Он меня на пять годов постарше. На улице вместе играли. На озеро это тоже вместе ходили, и в лес. Только на болото меня не брали. Антеро, может, и взял бы, а вот дед его, Тойво, и отец, Йорма, ни в какую. Секрет такой у них был родовой — болотные тропы да травы. От болота вся их странность, верно, и взялась — откуда ж еще? А как он ту бусину нашел — и вовсе как не от мира сего стал. Холмы, говорит, дескать, вижу, сосны, людей — туда жить подамся. И деда Тойво туда ж потянуло — что молодой, что старый, а два сапога — пара. Деду все тростники какие-то мерещились да камни огромные.
«Значит, правду молвил Антеро», — подумал Мирко.
— А это верно, что с дедом Тойво мудрец один из полянинов — лекарь вроде — на острова хаживал да и пропал там?
— Деды говорят, правда. Меня тогда еще на свете не было. Только кто его знает: может, и ушел тот лекарь, а может, и в трясине канул — кто ж проверял?
— А сам ты в бусину глядел?
— Глядел, а то как же, — хмыкнул Ахти. — Антеро, даром что молчун, полдеревне уши прожужжал со своей игрушкой. Что и говорить, занятная вещь, и сделана из чего-то диковинного. На ушко для стрелы такой камешек добыть бы — в самый раз. Тени какие-то видел невнятные, видения будто всякие. Только если на огонь долго смотреть, поинтереснее будет. А там… Ну, считай, лежишь на сене, голову задравши, и в небо плюешь. Но это ладно. Антеро после этого и вовсе умом тронулся. В том понятии, конечно, что ко всем деревенским да прохожим-проезжим приставать стал: дескать, где же земля такая, что ему в бусине кажется? Ну и втолковал ему, наконец, один странник, из ругиев, — он с Вольных Полей за Камень возвращался, — что это не иначе, как твои Мякищи будут, что на севере от Чети. Антеро, чудак, и засобирался.
— Ну так что? — не понимал Мирко. — И что такого?
— Погоди, — остановил его хиитола. — Я вот как раз до дела дошел. Хилка мне и вправду сестра. Вернее сказать, как сестра. У матери моей брат есть — дядя мой. А жена у него хворать сильно стала, слегла и умерла, молодая совсем. От чего — никто, даже колдуны, уразуметь не смог. Дядька, как год миновал, опять женился, тяжело бобылем бытовать. Взял вдову — у нее мужа волки зимой в лесу загрызли. Голодный зверь, известное дело, лютый. Может, и наш соратник там был — теперь не спросишь. А та уж непраздная была. Дядя и рассудил: коли дитя способна выносить — хороша жена будет. В общем сказать, не прогадал. Так Хилка мне сестрой и стала. Вернее, я ей братом стал через год.
Ахти перевел дух, глотнул воды.
— А дальше? — спросил внимательно слушавший Мирко.
— Дальше просто, — вздохнул хиитола. — Антеро — он такой, за словом в карман не полезет, истории знает всякие занятные, побасенки, да и собой пригож. И руки у него дело знают. Точно приворожил ее. Он как на дядин двор приходил, она аж дышать не могла. А как ушел он…
— Постой, — осадил Мирко. — Ишь, заторопился! Ты мне вот что скажи: сам Антеро про то знал? Да и тебе откуда все ведомо? А коли знал, он что, ей обещался в чем? И что тебя за ним понесло?
— Что-что! — огрызнулся потерявший на мгновение свою невозмутимость Ахти. — Знал, как не знать. Да про то вся деревня говорила! Обещал ли что, того не ведаю, врать не буду. Только в деревне такого не утаишь. Последнее лето они частенько вместе ночью гуляли. Антеро ее и в поле водил, и в лес, и на болото даже — все истории свои рассказывал. И в дорогу она его собирала. Ни слезинки не пролила. И ушел он. Тихо ушел, никому не сказавшись. Все равно все знали, что уходит. Чего хоронился? День, другой — все спокойно, только Хилка как в воду опущенная ходила. А на третий чуть свет прибегает на двор дядька. Бледный, от злости трясется и кричит: «Хилка на себя руки наложить хотела!» Оказалось, вышел он поутру на двор и слышит, вроде скрипнуло что у колодца. «Что это, — думает, — в такую-то рань?» И туда. Глядит: Хилка на срубе стоит, прямая — в струну вытянулась, белая как смерть, и на север смотрит, да так, будто прощается с кем. Он скорее к ней, а она услыхала и — боги, знать, уберегли — растерялась: не сразу шаг в колодец сделала — ей крыша над срубом помешала, — а приседать стала. Тут дядя ее и ухватил. А она и не вырывалась, пала без чувств.
Потом матери, моя да ее, прибежали, отходили Хилку. «Зачем, — спрашивают, — такое творишь?» А она в ответ: «Не знаю, — дескать, — худо стало, словно что внутри оборвалось, да так, что жить стало невмочь». Она и пошла к колодцу. Женщины, понятное дело, ей верить не больно стали, а сразу про Антеро подумали: что он там тебе перед уходом сказал? Что обещал? Она молчит, одно твердит: худо стало, черно стало. Вот.
Я ведь про то не зря сказал, что у Антеро вся семья чудная. Иные их вовсе за колдунов держат. Вот женщины и пошли судить-рядить, что этот Антеро сперва Хилку приворожил, а после, как уходил, заклятие наслал, чтобы мертвячку из нее сделать, а потом пользоваться.
— А ты так и поверил? — насмешливо спросил мякша.
— Поверил, не поверил, — передразнил его Ахти. — У тебя бы такое приключилось, еще не в то поверил бы! — Он опять отхлебнул воды. — Не поверил, конечно. Однако, знамо дело, женщин разумным словом не уймешь. Знай, заладили свое: сглазил, сглазил. Вот дядька с отцом ко мне и подступили: собирайся, догони и назад приведи. А коли не пойдет, всю правду из него вытряси, что это он там накануне девке натрепал.
— Ну, ты и пошел, — подытожил Мирко.
— Ты не больно-то смейся, — погрустнел Ахти. — Пошел. А кому еще идти? Да и не в том дело…
— А в чем еще? — допытывался упрямый мякша, желая услышать от парня — почитай, ровесника себе — то, что стало ему почти ясно. Допытывался, будто был ему старшим братом.
— По сердцу она мне, — выдавил наконец Ахти. — И ничего с собой поделать не могу. Вижу, что мне возле нее делать нечего, покуда Антеро жив. И сказаться не могу.
— Так что ж ты за ним отправился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131