Вот Гильда подошла к очагу, сняла с крюка котелок и отлила воды в таз. Разбавила холодной.
— Умывайтесь.
Стрелок стянул куртку, кинул на скамью, опустил руки в теплую воду. Когда охотник умылся, Гильда подала ему полотенце, принесла отцовскую куртку и плащ.
— Откуда вы? В таком виде…
Стрелок не ответил. Устало опустил голову на руки. Только сейчас он ощутил, до какой степени измучен. Сильнее всего терзало сознание неудачи. Он не сумел освободить Аннабел. Теперь Артур удвоит и утроит охрану. Слабым утешением служит то, что все решила случайность. Или лорд Гаральд ошибся, или Артур отменил Совет… Неважно: он сам должен, обязан был предусмотреть любую случайность.
Гильда приготовила тесто для лепешек и взялась разделывать рыбу. Стрелок смотрел, как сыплется на стол серебристая чешуя.
Наступит утро, вернутся Оружейник и Менестрель, все соберутся вокруг стола. Что он им скажет?
Гильда больше не задавала вопросов. Жарила лепешки и ждала. Просто ждала, когда Стрелок вскинет голову и объявит, что у него готов новый план.
Лепешки поднимались и благоухали, их аромат растекался по всему дому. Вскоре запахло жареной рыбой. Гильда приготовила большое блюдо, и тут дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась заспанная Плясунья.
— Гильда, чем это так вкусно пахнет? — спросила она сонным голосом. Потерла кулачком глаза и наконец заметила Стрелка. Радостно вскрикнула: — Не могли разбудить! Вот так всегда, — посетовала она. — Гильда узнает новости первой, а я…
— Если воображаешь, будто я много узнала, — Гильда поставила в центр стола блюдо с жареной рыбой, — то ошибаешься. Со мной беседовали так же оживленно, как с поленницей или обеденным столом.
Плясунья схватила горячую лепешку, ойкнула, уронила на стол и затрясла в воздухе обожженными пальцами. Стрелок невесело засмеялся.
— Прости, — сказал он Гильде. — Но у меня мало хороших новостей. Расскажите лучше, как жили это время.
Девушки переглянулись. Плясунья вновь потянулась к лепешке.
— У нас тоже мало хороших новостей, — сообщила она, перекидывая лепешку из руки в руку.
— Что такое? — встревожился Стрелок.
— Нет, все живы… — она сделала крохотную паузу, достаточную для того, чтобы у Стрелка упало сердце, — и здоровы.
— Давай уж без предисловий, — посоветовала Гильда.
— Понимаешь, мы не хотели сидеть нахлебниками на шее у ее отца, — продолжала Плясунья. — Я-то помогала по хозяйству, а от музыкантов проку не было. Вот они и собрались выйти в город, заработать немного…
— Прежде надо было заплатить за позволение играть, — перебил Стрелок.
— В том-то и дело. Я потому и не пошла с ними, чтобы не выглядело представлением. Они решили играть поодиночке где-нибудь на площади, в тавернах…
— Ну и… — поторопил Стрелок.
— Поначалу это им удавалось. Только все же приходилось платить…
— Кому?
— Не знаю. Каким-то людям… Они собирали дань с нищих, а заодно и с музыкантов.
— Много отбирали? — сквозь зубы спросил Стрелок.
— Да… Но это было еще не страшно, все-таки им кое-что оставалось. А потом… Однажды они явились очень поздно, в порванной одежде, все в синяках…
Стрелок поднялся. Плясунья смотрела не на него, а на свои пальцы, крошившие лепешку.
— Не знаю хорошенько, что случилось: то ли Скрипач не заплатил, то ли заплатил, а с него вновь потребовали деньги и он отказался… Их избили, но мало этого…
Плясунья вновь замолчала. Стрелку казалось, будто пауза никогда не кончится. «Шварк-шварк», — Гильда терла закопченный котел. Потрескивали дрова в очаге. Барабанили по ставням дождевые капли. Плясунья вскинула глаза на Стрелка:
— У Скрипача сломали скрипку.
* * *
Едва дождавшись, пока рассветет, Плясунья кинулась будить музыкантов.
— Вставайте, — приговаривала она, барабаня в дверь. — Стрелок вернулся.
Одновременно Гильда впустила в дом Оружейника и Менестреля. Певец тотчас угодил в объятия Стрелка. Охотник пристально и пытливо оглядывал его: оправился ли от болезни? Менестрель по-прежнему был худ, в лице не хватало краски, но глаза насмешливо щурились, голос звучал звонко и бодро.
— Давненько не виделись.
— Двадцать дней.
— Для меня — год. После темницы я и глаз открыть не мог.
— Это я виноват. Ты предупреждал.
— Я и сам мог бы поостеречься. Ехал открыто, останавливался в тавернах, вот и угодил в западню.
— Тебя догнали люди Артура?
— Представь, я и не заподозрил ничего. Начиналось как обычная трактирная драка… Объявили зачинщиком. Лишь когда в столицу повезли, догадался. Тогда-то обмер, понял: за тебя крепко возьмутся… Бежать не удалось. О твоих подвигах мне рассказали. — Он кивнул на Гильду.
— Какие там подвиги… — Стрелок отмахнулся, обменялся рукопожатием с Оружейником.
Плясунья упорно стучалась в комнату музыкантов. Отворил Флейтист.
— Стрелок? Вернулся? — Он ринулся по лестнице, на ходу натягивая куртку.
Внизу звучал хор радостных голосов, смеялась Гильда. Плясунья не побежала за Флейтистом. Медленно переступила порог комнаты. Скрипач, одетый, сидел у окна. Руки его праздно лежали на коленях. Плясунью он окинул равнодушным взглядом. Она осторожно приблизилась — так подходят к тяжело больному. Постояла рядом, сказала:
— Стрелок вернулся.
— Я слышал, — откликнулся Скрипач, глядя в окно.
— Не хочешь его повидать?
— За столом увидимся, — равнодушно промолвил Скрипач.
Плясунья рассердилась, но постаралась сдержаться. Скрипач сделал над собой усилие, спросил:
— Удалось ему освободить королеву?
Судя по тону, судьба королевы занимала его так же сильно, как результат прошлогодних петушиных боев.
— Нет, не удалось.
Скрипач кивнул, словно именно этого и ожидал. Плясунья прошлась по комнате, окинула взглядом развороченные постели, подняла валявшийся на полу скомканный плащ.
— Я все думаю, как бы вела себя, если бы сломала ногу и не могла танцевать. Не представляю, чтобы сидела в бездействии. Я бы придумывала новые упражнения, разминала и разминала ногу…
— А останься ты на всю жизнь хромой?
Плясунья задохнулась. Вымолвила после паузы:
— Ты руки не лишился.
Скрипач не ответил. Плясунья не уходила.
— Бесполезно сидеть вот так, исполнившись жалости к себе. Задаваться вопросом: что я совершил, в чем провинился? За что такие беды? Пребывать в уверенности: мир несправедлив.
— А что, справедлив? — разжал губы Скрипач.
— Делай его справедливым.
— Может подскажешь, как?
— Меня восхищает Гильда, — отозвалась Плясунья. — Она не кричит в отчаянии: мир плох, изменить его я не в силах. Не пытается угадать: будет ли от ее трудов толк, или за них и браться не стоит? Просто делает то, что может сделать. Гильда уверена: если от нее потребуется большее, силы найдутся.
— Уговорила, с завтрашнего дня начну расписывать чашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Умывайтесь.
Стрелок стянул куртку, кинул на скамью, опустил руки в теплую воду. Когда охотник умылся, Гильда подала ему полотенце, принесла отцовскую куртку и плащ.
— Откуда вы? В таком виде…
Стрелок не ответил. Устало опустил голову на руки. Только сейчас он ощутил, до какой степени измучен. Сильнее всего терзало сознание неудачи. Он не сумел освободить Аннабел. Теперь Артур удвоит и утроит охрану. Слабым утешением служит то, что все решила случайность. Или лорд Гаральд ошибся, или Артур отменил Совет… Неважно: он сам должен, обязан был предусмотреть любую случайность.
Гильда приготовила тесто для лепешек и взялась разделывать рыбу. Стрелок смотрел, как сыплется на стол серебристая чешуя.
Наступит утро, вернутся Оружейник и Менестрель, все соберутся вокруг стола. Что он им скажет?
Гильда больше не задавала вопросов. Жарила лепешки и ждала. Просто ждала, когда Стрелок вскинет голову и объявит, что у него готов новый план.
Лепешки поднимались и благоухали, их аромат растекался по всему дому. Вскоре запахло жареной рыбой. Гильда приготовила большое блюдо, и тут дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась заспанная Плясунья.
— Гильда, чем это так вкусно пахнет? — спросила она сонным голосом. Потерла кулачком глаза и наконец заметила Стрелка. Радостно вскрикнула: — Не могли разбудить! Вот так всегда, — посетовала она. — Гильда узнает новости первой, а я…
— Если воображаешь, будто я много узнала, — Гильда поставила в центр стола блюдо с жареной рыбой, — то ошибаешься. Со мной беседовали так же оживленно, как с поленницей или обеденным столом.
Плясунья схватила горячую лепешку, ойкнула, уронила на стол и затрясла в воздухе обожженными пальцами. Стрелок невесело засмеялся.
— Прости, — сказал он Гильде. — Но у меня мало хороших новостей. Расскажите лучше, как жили это время.
Девушки переглянулись. Плясунья вновь потянулась к лепешке.
— У нас тоже мало хороших новостей, — сообщила она, перекидывая лепешку из руки в руку.
— Что такое? — встревожился Стрелок.
— Нет, все живы… — она сделала крохотную паузу, достаточную для того, чтобы у Стрелка упало сердце, — и здоровы.
— Давай уж без предисловий, — посоветовала Гильда.
— Понимаешь, мы не хотели сидеть нахлебниками на шее у ее отца, — продолжала Плясунья. — Я-то помогала по хозяйству, а от музыкантов проку не было. Вот они и собрались выйти в город, заработать немного…
— Прежде надо было заплатить за позволение играть, — перебил Стрелок.
— В том-то и дело. Я потому и не пошла с ними, чтобы не выглядело представлением. Они решили играть поодиночке где-нибудь на площади, в тавернах…
— Ну и… — поторопил Стрелок.
— Поначалу это им удавалось. Только все же приходилось платить…
— Кому?
— Не знаю. Каким-то людям… Они собирали дань с нищих, а заодно и с музыкантов.
— Много отбирали? — сквозь зубы спросил Стрелок.
— Да… Но это было еще не страшно, все-таки им кое-что оставалось. А потом… Однажды они явились очень поздно, в порванной одежде, все в синяках…
Стрелок поднялся. Плясунья смотрела не на него, а на свои пальцы, крошившие лепешку.
— Не знаю хорошенько, что случилось: то ли Скрипач не заплатил, то ли заплатил, а с него вновь потребовали деньги и он отказался… Их избили, но мало этого…
Плясунья вновь замолчала. Стрелку казалось, будто пауза никогда не кончится. «Шварк-шварк», — Гильда терла закопченный котел. Потрескивали дрова в очаге. Барабанили по ставням дождевые капли. Плясунья вскинула глаза на Стрелка:
— У Скрипача сломали скрипку.
* * *
Едва дождавшись, пока рассветет, Плясунья кинулась будить музыкантов.
— Вставайте, — приговаривала она, барабаня в дверь. — Стрелок вернулся.
Одновременно Гильда впустила в дом Оружейника и Менестреля. Певец тотчас угодил в объятия Стрелка. Охотник пристально и пытливо оглядывал его: оправился ли от болезни? Менестрель по-прежнему был худ, в лице не хватало краски, но глаза насмешливо щурились, голос звучал звонко и бодро.
— Давненько не виделись.
— Двадцать дней.
— Для меня — год. После темницы я и глаз открыть не мог.
— Это я виноват. Ты предупреждал.
— Я и сам мог бы поостеречься. Ехал открыто, останавливался в тавернах, вот и угодил в западню.
— Тебя догнали люди Артура?
— Представь, я и не заподозрил ничего. Начиналось как обычная трактирная драка… Объявили зачинщиком. Лишь когда в столицу повезли, догадался. Тогда-то обмер, понял: за тебя крепко возьмутся… Бежать не удалось. О твоих подвигах мне рассказали. — Он кивнул на Гильду.
— Какие там подвиги… — Стрелок отмахнулся, обменялся рукопожатием с Оружейником.
Плясунья упорно стучалась в комнату музыкантов. Отворил Флейтист.
— Стрелок? Вернулся? — Он ринулся по лестнице, на ходу натягивая куртку.
Внизу звучал хор радостных голосов, смеялась Гильда. Плясунья не побежала за Флейтистом. Медленно переступила порог комнаты. Скрипач, одетый, сидел у окна. Руки его праздно лежали на коленях. Плясунью он окинул равнодушным взглядом. Она осторожно приблизилась — так подходят к тяжело больному. Постояла рядом, сказала:
— Стрелок вернулся.
— Я слышал, — откликнулся Скрипач, глядя в окно.
— Не хочешь его повидать?
— За столом увидимся, — равнодушно промолвил Скрипач.
Плясунья рассердилась, но постаралась сдержаться. Скрипач сделал над собой усилие, спросил:
— Удалось ему освободить королеву?
Судя по тону, судьба королевы занимала его так же сильно, как результат прошлогодних петушиных боев.
— Нет, не удалось.
Скрипач кивнул, словно именно этого и ожидал. Плясунья прошлась по комнате, окинула взглядом развороченные постели, подняла валявшийся на полу скомканный плащ.
— Я все думаю, как бы вела себя, если бы сломала ногу и не могла танцевать. Не представляю, чтобы сидела в бездействии. Я бы придумывала новые упражнения, разминала и разминала ногу…
— А останься ты на всю жизнь хромой?
Плясунья задохнулась. Вымолвила после паузы:
— Ты руки не лишился.
Скрипач не ответил. Плясунья не уходила.
— Бесполезно сидеть вот так, исполнившись жалости к себе. Задаваться вопросом: что я совершил, в чем провинился? За что такие беды? Пребывать в уверенности: мир несправедлив.
— А что, справедлив? — разжал губы Скрипач.
— Делай его справедливым.
— Может подскажешь, как?
— Меня восхищает Гильда, — отозвалась Плясунья. — Она не кричит в отчаянии: мир плох, изменить его я не в силах. Не пытается угадать: будет ли от ее трудов толк, или за них и браться не стоит? Просто делает то, что может сделать. Гильда уверена: если от нее потребуется большее, силы найдутся.
— Уговорила, с завтрашнего дня начну расписывать чашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136