Она не могла больше… и тем не менее, когда спазмы начались вновь, она сумела. Пришла новая боль — жуткая, обжигающая, всеобъемлющая, неподвластная никакой воле. А потом она вдруг исчезла — столь же мгновенно, как и накатила, — и ощущение удивительной теплоты затопило всю ее целиком. Боли не было. Красный туман рассеялся без следа. Ушла необходимость тужиться. Она осталась в живых, и вокруг было тихо, пропал даже этот тоненький писк.
Тишина.
И освобождение.
— У тебя родился мальчик, — сообщила ей Шеджхан. И в голосе ее звучало сомнение.
Да хоть песик, подумала Даня. Она родила. Родила. Избавилась от твари, вторгшейся в ее тело. Она вновь услышала крик — тонкий, неровный, но уже несколько окрепший. Ей хотелось, чтобы повитухи вынесли чудовище вон, но они, напротив, уложили ее на спину, подсунув под нее подушки, и вручили ей рожденную ею тварь.
Она взглянула на ребенка, и время остановилось. Младенец шевельнулся на ее руках, умолк и поглядел на нее серьезными глазами. Младенец. Ее собственный.
Младенец. Сын.
Она не могла отвести от него взгляда.
Мир затаил дыхание, и все его звуки оставались где-то очень далеко, за гранью обволакивающей ее тишины. Молча смотрела она в глаза сыну, и тот отвечал ей тем же. Ребенок шевельнулся, моргнул, снова моргнул.
Никакое не чудовище. И совсем не похож на нее. Ни когтей, ни чешуи, ни клыков, ни шипов.
Она проглотила комок, подошедший вдруг к ее горлу; глаза ее наполнились влагой, мешавшей смотреть.
Ее сын. Человек.
Бездонные голубые глаза ребенка пристально разглядывали ее; мягкие розовые губы сложились в крошечный бутон нежного цветка. На каждой руке у него было по пять крошечных пальчиков и столько же на каждой ноге… Мягкое тельце, с нормальными человеческими руками и ногами. Совершенное человеческое тело, и его родила она. Сабиры изувечили ее, погубили, но не сумели искалечить ее сына.
Она осторожно прикоснулась чешуйчатым когтистым пальцем к маленькой ладошке, и крохотные пальчики обхватили его. Младенец крепко держался за ее руку, заглядывал прямо в душу, и его любовь, любовь, которой она сопротивлялась все эти месяцы беременности, от которой стойко отгораживалась, заполнила ее целиком. Он был даром, ниспосланным ей свыше. Он стал ее наградой за все перенесенные страдания. Чудесный младенец.
Она поднесла ребенка к соску, выступавшему на чешуйчатой груди, и он принялся сосать. И при этом смотрел на нее. Свободная ладошка младенца сжималась и разжималась, но другая не выпускала ее палец.
— У него нет никаких чешуек, — сказала Шеджхан. — И хвоста. И когтей тоже. И на взгляд он кажется… мягким. Все это вырастет у него потом?
— Нет. — Даня ласково провела пальцем по гладкой, нежной щечке. — Не будет ни чешуек, ни когтей. Ни хвоста.
Она подняла взгляд.
— Вы не принесете для него одеяльце? Прошу вас!
Крошечные мягкие ладони ребенка повторяли форму ее кистей, какими они были когда-то. И в круглых, обращенных сейчас к ней глазах она подметила сходство со своими собственными… теми, что в последний раз смотрели на нее из зеркала в Доме Галвеев.
Она держала малыша с трепетом, опасаясь, что ее чешуйчатый покров может оцарапать его, страшась нанести случайную рану грубыми когтями! Она не могла, не смела даже подумать о таком. Дитя казалось ей существом волшебным, куда более чудесным, чем все, что она видела или знала прежде. Как могла она думать, что ненавидит его? Как могла она мечтать избавиться от него?
Какая-то часть ее смотрела на ребенка с ревностью. В конце концов он был человеком, и именно человеком она хотела снова стать и не могла этого сделать. Человеком. Но все остальное в ней повторяло: «Он мой! Мой сын. Мой прекрасный сын».
Где-то на задворках ее ума, голос, не принадлежащий ей самой, зашептал: Даня? Ты слышишь меня? Ты слушаешь ?
Луэркас. Она не слышала его голоса с тех пор, как тело ее сделалось слишком неуклюжим для путешествий в Ин-Каммерею, тайный Дом Бесовских призраков, куда когда-то привел ее незримый собеседник, ибо лишь там она могла разговаривать с ним, не опасаясь, что их разговор подслушают духи, которые потом не оставят в покое ни ее, ни младенца.
Я слышу тебя , произнесла она в уме, не желая говорить вслух в присутствии повитух.
Луэркас казался довольным. Ты молодец, Даня. Великолепный младенец! Куда лучше, чем я ожидал. Отличный парень. Просто загляденье.
Даня приняла комплимент без комментариев. Она удивилась тому, что не слишком рада слышать голос духа, спасшего ей жизнь. Скрывая свое противоречивое отношение к нему и не желая обидеть Луэркаса, она ответила: Я рада твоему возвращению. Мне тебя не хватало. Я боялась, что ты бросил меня.
Ты мой друг. Ты — мое окно в мир живых. И мне тоже не хватало тебя все это время, пока я не мог разговаривать с тобой. Но я не покину тебя, Даня. Никогда не покину тебя.
Нет, не покинет. Он всегда будет с ней, будет заботиться о ней, оберегать и в конце концов поможет отомстить Сабирам, Галвеям и тому миру, что погубил ее. Она знала это… ощущала собственным нутром. Она будет с восторгом слушать его спокойный голос, вновь обращающийся к ее душе. Так и должно быть. И скорее всего так будет.
Я знаю, что ты мой друг. Она поглядела на младенца, лежащего у нее на руках, очаровательного младенца, которого она не хотела прежде, и выбросила из головы все сомнения относительно Луэркаса. Разве не чудесный ребенок?
Луэркас торопливо ответил: Самый прекрасный ребенок из всех, которых мне доводилось видеть.
Глава 26

Склонившись над изготовленным Дугхаллом зрительным стеклом, Ри наблюдал за кузеном Криспином, расхаживавшим по Дому с важностью параглеза, что вовсе не подобало бы младшему Волку. Нетрудно было заметить почтение, выказывавшееся Криспину остальными Волками — по крайней мере в глаза — и сразу же после его ухода сменявшееся на их лицах страхом и отвращением.
Что же произошло в Доме во время его отсутствия? Что могло дать Криспину такую власть? Почему каждый из Волков, увидев его, преклоняет колено и прижимает руку к сердцу?
Произошли горькие, злые перемены; Ри понимал это. Его кузен Криспин сделался Драконом, или стал одержимым духом Дракона, или же помогал Дракону… Дугхалл не сумел определить, что сделалось с душой Криспина, когда Зеркало Душ поместило дух Дракона в его тело. Однако после того, как Ри тщательно подстроил сцену убийства в собственной комнате, оставив улики, указывающие на Криспина, его брата Анвина и их прихвостня и кузена Эндрю, Семья должна была отречься от Криспина; его должны были казнить на Площади Наказаний задолго до того, как Дракон получил возможность воспользоваться его телом.
Позади него появился Дугхалл.
— Ну как, еще не увидел его?
Повернувшись, Ри ощутил, как позвоночник его кольнуло в десятке мест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97