Чтобы избежать такого унижения, многие не показывались в Вальдисе долгие годы. Иные так и не вернулись.
Таул не мог даже предположить, когда сможет явиться на суд. Задача, поставленная перед ним, почти невыполнима, но, не решив ее, он не сможет предстать перед орденом. Ему казалось, что прошло уже много лет с тех пор, как Тирен послал его в путь. Он до сих пор помнил слова главы рыцарей: «Ступай к мудрецу Бевлину, что живет на севере. Я верю: ты выполнишь то, о чем он просит». Таул переживал тогда трудное время. Лишь знание, что он еще нужен кому-то, да еще — что греха таить — призрак грядущей славы удерживали его в жизни.
Действительность сильно отличается от мечты. Все дальнейшие годы, кроме последнего, Таул провел в бесплодных поисках: он ездил по Обитаемым Землям и повсюду расспрашивал о мальчике, который чем-то отличался бы от других.
Ему рассказывали о шестипалых мальчиках, желтоглазых мальчиках, мальчиках, снедаемых безумием. Таул перевидал несчетное число таких мальчиков, но каждый раз что-то подсказывало ему, что перед ним не тот, кого он ищет.
Наконец он прибыл в Рорн, совсем пав духом и считая свою затею безнадежной. На беду, он явился с расспросами куда не следовало и был схвачен властями. Принадлежать к рыцарям Вальдиса стало опасно — рыцари больше не пользовались любовью. Что бы ни стряслось в том или ином городе, вину неизменно возлагали на них — и неурожай в Ланхольте, и убытки рорнских купцов. Таул тяжело вздохнул. Он вдоволь наслушался, как рыцари наживают деньги, какие суровые требования предъявляют к религии и как рвутся к власти. Если рыцари пали так низко, то в этом должен быть повинен их глава, а Таул не желал слушать ничего такого о Тирене.
Таул был многим обязан главе ордена. Тот был добр к нему. Лишь благодаря Тирену Таул сумел вступить в орден — он, простой парень с болот, не имеющий богатой родни, которая платила бы за его обучение. Тирен помог Таулу в худшее время его жизни. Когда все казалось бессмысленным и вина непосильным бременем отягощала душу, Тирен послал его к Бевлину, и жизнь Таула обрела смысл.
Шарканье чьих-то ног вернуло Таула к настоящему. За ним кто-то шел. Таул украдкой нащупал нож — холодная смертоносная гладкость подействовала успокаивающе. За неделю он значительно окреп и готов был сразиться в случае необходимости.
Он спокойно продолжал путь, стараясь не ускорять шаг, иначе преследователь поймет, что Таул знает о нем. Шаги позади звучали еле слышно — его тень, должно быть, обута в тряпичные башмаки. Таул угрюмо усмехнулся. Небольшое удовольствие ходить по этим улицам на тонких матерчатых подметках.
Ему пришлось сбавить ход — он был не вполне уверен, что правильно следует указаниям Меган. Переулок вроде тот самый, но она говорила, что слева от него отходит другой, а этот идет прямо вперед без всяких ответвлений. По коже у Таула пробежали мурашки. Затем легкое дуновение, блеск стали — и преследователь кинулся на него.
Таул обернулся, одним изящным движением обнажив свой длинный нож. У противника была кривая сабля. Таул видел такие и прежде и знал, что в умелых руках это оружие смертоносно. Враг замахнулся, заставив его отступить. Новый неистовый взмах — и новый скачок назад. Перед следующим ударом Таул, улучив момент, полоснул противника по руке и вызвал обильное кровотечение. Нападающий на один лишь роковой миг отвлекся — в следующее мгновение нож Таула пронзил ему грудь.
Это был чистый удар — Таул не любил тех, кто затягивал бой, без нужды нанося противнику заведомо мучительные раны. Убитый упал, обливаясь кровью, и его кривая сабля звякнула о камень.
Таула слегка пошатывало. Давно не приходилось ему сражаться с оружием в руках. Никакого восторга от своей победы он не испытывал — он лишь сделал то, что следовало сделать.
Он осмотрел саблю. Она сильно затупилась — ее хозяин явно не зарабатывал себе на хлеб убийством. Вор, должно быть, к тому же дошедший до крайности. Таул поднял клинок, подивившись его тяжести. Сабля станет пригляднее, если наточить ее и отполировать. Возможно, он сумеет продать ее и тем выручить какие-то деньги на проезд. Таул заткнул саблю за пояс, позаботившись, чтобы она не бросалась в глаза.
Теперь предстояло найти нужный переулок. Таул решил пройти до конца тот, по которому шел, но с раздражением увидел впереди тупик. Он повернул назад — и тут кто-то огрел его по голове. Таул схватился за нож, но повторный сокрушительный удар погрузил его во тьму.
* * *
Джек медленно оправлялся от своей гнилой горячки и мог уже ходить по шалашу, не испытывая головокружения.
Выздоровлению, безусловно, способствовали многочисленные снадобья и мази Фалька, а еще более, по мнению Джека, великолепная еда, которой кормил его Фальк. Каждый день подавалось либо жаркое, либо жареный кролик, либо репа в густой мясной подливе. Джек всю жизнь провел на кухне замка, но такой вкусноты никогда не едал. На долю пекарского ученика обычно оставалась только жидкая кашица — ну и вдоволь хлеба, конечно.
Джек чувствовал себя почти виноватым за то, что получает такое удовольствие от еды. Он ведь пустился в далекий путь, чтобы найти родных своей матери — на поиски приключений, во всяком случае, — а сам сидит в этой теплой берлоге и уплетает за обе щеки.
Каждый день Фальк приносил свежую провизию и принимался за стряпню: резал лук и морковь, обдирал кроликов, молол специи. Он явно находил радость в своих простых трудах, и Джек восхищался им. Джек и сам прежде испытывал подобное удовлетворение от своей работы в замке, но с возрастом мечты и стремление к лучшей доле отняли у него это чувство.
Ему не нравилось сидеть сложа руки, и он предлагал Фальку свою помощь.
— Нет, — отвечал тот. — Мне приятно работать с дарами природы, и стряпать я люблю. Я беру лишь столько, сколько мне нужно, и ничто у меня не пропадает даром. Кости от жаркого пойдут в завтрашний суп, яблочную кожуру я высушу.
Джек, не зная, что на это сказать, предложил испечь хлеб.
— Ты еще слаб, мальчик. С этим придется подождать. Притом у меня только эта печурка — какая из нее пекарня?
— Я мог бы напечь лепешек, — просительно сказал Джек — ему и правда недоставало хлеба.
— Хорошо, Джек, я вижу, тебе непременно хочется как-то отблагодарить меня, и я поступил бы нехорошо, если б не позволил тебе этого. — Фальк умел сказать так, что Джек не находил слов в ответ.
В следующий раз Фальк принес муку и яйца, а Джек принялся замешивать лепешки. За этим занятием он осознал, что его прежняя жизнь осталась позади. Хлеб ему, возможно, придется печь еще не раз, но прошлого уже не вернешь. Быть может, он и поступит в подмастерья к пекарю где-нибудь далеко на востоке — но Джек больше не питал уверенности, что ему этого хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Таул не мог даже предположить, когда сможет явиться на суд. Задача, поставленная перед ним, почти невыполнима, но, не решив ее, он не сможет предстать перед орденом. Ему казалось, что прошло уже много лет с тех пор, как Тирен послал его в путь. Он до сих пор помнил слова главы рыцарей: «Ступай к мудрецу Бевлину, что живет на севере. Я верю: ты выполнишь то, о чем он просит». Таул переживал тогда трудное время. Лишь знание, что он еще нужен кому-то, да еще — что греха таить — призрак грядущей славы удерживали его в жизни.
Действительность сильно отличается от мечты. Все дальнейшие годы, кроме последнего, Таул провел в бесплодных поисках: он ездил по Обитаемым Землям и повсюду расспрашивал о мальчике, который чем-то отличался бы от других.
Ему рассказывали о шестипалых мальчиках, желтоглазых мальчиках, мальчиках, снедаемых безумием. Таул перевидал несчетное число таких мальчиков, но каждый раз что-то подсказывало ему, что перед ним не тот, кого он ищет.
Наконец он прибыл в Рорн, совсем пав духом и считая свою затею безнадежной. На беду, он явился с расспросами куда не следовало и был схвачен властями. Принадлежать к рыцарям Вальдиса стало опасно — рыцари больше не пользовались любовью. Что бы ни стряслось в том или ином городе, вину неизменно возлагали на них — и неурожай в Ланхольте, и убытки рорнских купцов. Таул тяжело вздохнул. Он вдоволь наслушался, как рыцари наживают деньги, какие суровые требования предъявляют к религии и как рвутся к власти. Если рыцари пали так низко, то в этом должен быть повинен их глава, а Таул не желал слушать ничего такого о Тирене.
Таул был многим обязан главе ордена. Тот был добр к нему. Лишь благодаря Тирену Таул сумел вступить в орден — он, простой парень с болот, не имеющий богатой родни, которая платила бы за его обучение. Тирен помог Таулу в худшее время его жизни. Когда все казалось бессмысленным и вина непосильным бременем отягощала душу, Тирен послал его к Бевлину, и жизнь Таула обрела смысл.
Шарканье чьих-то ног вернуло Таула к настоящему. За ним кто-то шел. Таул украдкой нащупал нож — холодная смертоносная гладкость подействовала успокаивающе. За неделю он значительно окреп и готов был сразиться в случае необходимости.
Он спокойно продолжал путь, стараясь не ускорять шаг, иначе преследователь поймет, что Таул знает о нем. Шаги позади звучали еле слышно — его тень, должно быть, обута в тряпичные башмаки. Таул угрюмо усмехнулся. Небольшое удовольствие ходить по этим улицам на тонких матерчатых подметках.
Ему пришлось сбавить ход — он был не вполне уверен, что правильно следует указаниям Меган. Переулок вроде тот самый, но она говорила, что слева от него отходит другой, а этот идет прямо вперед без всяких ответвлений. По коже у Таула пробежали мурашки. Затем легкое дуновение, блеск стали — и преследователь кинулся на него.
Таул обернулся, одним изящным движением обнажив свой длинный нож. У противника была кривая сабля. Таул видел такие и прежде и знал, что в умелых руках это оружие смертоносно. Враг замахнулся, заставив его отступить. Новый неистовый взмах — и новый скачок назад. Перед следующим ударом Таул, улучив момент, полоснул противника по руке и вызвал обильное кровотечение. Нападающий на один лишь роковой миг отвлекся — в следующее мгновение нож Таула пронзил ему грудь.
Это был чистый удар — Таул не любил тех, кто затягивал бой, без нужды нанося противнику заведомо мучительные раны. Убитый упал, обливаясь кровью, и его кривая сабля звякнула о камень.
Таула слегка пошатывало. Давно не приходилось ему сражаться с оружием в руках. Никакого восторга от своей победы он не испытывал — он лишь сделал то, что следовало сделать.
Он осмотрел саблю. Она сильно затупилась — ее хозяин явно не зарабатывал себе на хлеб убийством. Вор, должно быть, к тому же дошедший до крайности. Таул поднял клинок, подивившись его тяжести. Сабля станет пригляднее, если наточить ее и отполировать. Возможно, он сумеет продать ее и тем выручить какие-то деньги на проезд. Таул заткнул саблю за пояс, позаботившись, чтобы она не бросалась в глаза.
Теперь предстояло найти нужный переулок. Таул решил пройти до конца тот, по которому шел, но с раздражением увидел впереди тупик. Он повернул назад — и тут кто-то огрел его по голове. Таул схватился за нож, но повторный сокрушительный удар погрузил его во тьму.
* * *
Джек медленно оправлялся от своей гнилой горячки и мог уже ходить по шалашу, не испытывая головокружения.
Выздоровлению, безусловно, способствовали многочисленные снадобья и мази Фалька, а еще более, по мнению Джека, великолепная еда, которой кормил его Фальк. Каждый день подавалось либо жаркое, либо жареный кролик, либо репа в густой мясной подливе. Джек всю жизнь провел на кухне замка, но такой вкусноты никогда не едал. На долю пекарского ученика обычно оставалась только жидкая кашица — ну и вдоволь хлеба, конечно.
Джек чувствовал себя почти виноватым за то, что получает такое удовольствие от еды. Он ведь пустился в далекий путь, чтобы найти родных своей матери — на поиски приключений, во всяком случае, — а сам сидит в этой теплой берлоге и уплетает за обе щеки.
Каждый день Фальк приносил свежую провизию и принимался за стряпню: резал лук и морковь, обдирал кроликов, молол специи. Он явно находил радость в своих простых трудах, и Джек восхищался им. Джек и сам прежде испытывал подобное удовлетворение от своей работы в замке, но с возрастом мечты и стремление к лучшей доле отняли у него это чувство.
Ему не нравилось сидеть сложа руки, и он предлагал Фальку свою помощь.
— Нет, — отвечал тот. — Мне приятно работать с дарами природы, и стряпать я люблю. Я беру лишь столько, сколько мне нужно, и ничто у меня не пропадает даром. Кости от жаркого пойдут в завтрашний суп, яблочную кожуру я высушу.
Джек, не зная, что на это сказать, предложил испечь хлеб.
— Ты еще слаб, мальчик. С этим придется подождать. Притом у меня только эта печурка — какая из нее пекарня?
— Я мог бы напечь лепешек, — просительно сказал Джек — ему и правда недоставало хлеба.
— Хорошо, Джек, я вижу, тебе непременно хочется как-то отблагодарить меня, и я поступил бы нехорошо, если б не позволил тебе этого. — Фальк умел сказать так, что Джек не находил слов в ответ.
В следующий раз Фальк принес муку и яйца, а Джек принялся замешивать лепешки. За этим занятием он осознал, что его прежняя жизнь осталась позади. Хлеб ему, возможно, придется печь еще не раз, но прошлого уже не вернешь. Быть может, он и поступит в подмастерья к пекарю где-нибудь далеко на востоке — но Джек больше не питал уверенности, что ему этого хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140