Потом спросила глухим голосом:
— Кто ты такой? Кто тебя прислал?
— Я уже сказал, я магун, никто меня не присылал. Я вообще не шел в Виеку. Мы должны были ночью под стенами проплыть.
— На юг, на Желтые Поля? — Она недобро прищурилась. — И далеко? Не до самого же устья Пренда?
— Именно до устья, а потом — за море. Я получил работу на галере. Не языческой, не смотри так. Генза все еще держит у Мрачного моря несколько колоний. В истоках реки у меня захромал конь, вот я и пересел к сплавщикам леса. Это быстрее и дешевле, хоть ретман не скрывал, что не совсем легально. Кажется, у вас здесь введено эмбарго на сплав леса.
— Я от политики сторонюсь. — Она говорила медленно, внимательно глядя на него. — Бордели должны быть вне политики, не считаешь? Но с другой стороны… За контрабандистов ратуша платит. Почему бы мне не донести на тебя?
— Потому что ты добрая девушка. Да и я тоже вне политики. А на плоту плыл, чтобы получить работу и на хлеб заработать, потому что как тебе, так и мне наша работа не особенно по душе и хлеб сладким не покажется. И наконец: я магун. Это означает, что моя дружба оправдывает себя гораздо лучше, чем неприязнь.
— До первых петухов еще есть немного времени, — глянула она на висящую над прилавком клепсидру. — Ратуша заперта, спешить некуда. Продолжай, Дебрен.
— История короткая и прозаичная: плотогоны взяли плату за проезд, а потом решили, что этого мало. Поэтому ночью напали на меня спящего, веревку с камнем на шею накинули и в воду спихнули. Имущество мое поплыло на юг по реке, а я догоняю его пешком. Третий день.
— И много было? Ты богатый господинчик?
— Одежда, волшебная палочка, несколько грошей серебром. Ну и книги. В основном речь о них.
— Догадываюсь, ты не мчишься так яро за «Королевной и семью бесстыжими краснолюдами» Флинтуса или чем-то подобным. — Она снова принялась вытаскивать занозы из ноги. — Каков хозяин, таковы и книги. Твои наверняка о чарах. А значит, немало стоят.
— Похоже, ты разбираешься в литературе. Только той профессиональной, которую мама Дюннэ в порядке профусовершенствования вам читает, или так, в общем?
— В общем. А что касается твоего напрямую не высказанного вопроса: нет, я не тружусь здесь в классической для длинноногих девок роли. Длинноваты, понимаешь, у меня ноги-то, только клиентов отпугивать. Официально я — привратница. В этом я разбираюсь, как ты, вероятно, заметил. — Дебрен перестал растирать послюнявленным пальцем шишку, а может, букву «о» на лбу и неискренне улыбнулся. — Видишь ли, здесь есть отсталые горожане, девушек не уважают. Любят начать трах-тарараханье с нескольких тычков и тем и кончить, а это товар портит и цену сбивает.
— Просвещенный Восток нашел нужный рецепт, — заметил Дебрен. — Хороший вышибала с толстой палкой творит чудеса.
— И здесь так было, пока Церковь не вмешалась. Когда появился новый епископ, года три тому, так сразу же заявил, что надобно божий порядок блюсти и с моральным разложением он в два счета покончит. Ну и запретил парней в борделях держать, поскольку-де мужская проституция — сатанинский вымысел, и бороться с ним надо крепче, чем с язычеством. Я думаю, он пересолил, потому что ежели парням нравится в мужской компании водку хлестать, драться и мечами размахивать там, куда баб не допускают, так они, наверно, и в постели неплохо друг с дружкой управляются. Но судиться с преосвященным я не стану, потому что нам, женщинам, от этого только польза одна. Во-первых, некоторые из-за отсутствия мужской клубнички к женам вернулись, а во-вторых, много рабочих мест освободилось. Ну а поскольку власть, как всякая власть, дурна и слепа, постольку вообще-то пригожие парнишечки продолжают втихаря задницу подставлять. Зато всех конюхов, прислугу, вышибал и барменов на улицу выгнали. Девки все в синяках ходили, клиенты взбесились. Так я и получила работу. В самое время, потому как военная рана еще не затянулась, а денежки испарились. Была сила, опыт, ну и юбку носила, вот мама Дюннэ меня и приветила. Платят мало, но я не жалуюсь. Зато у них в подвале мойня есть.
— Понимаю. — Он не без сожаления оторвал глаза от ее колена, поднял выше, поглядел на первого в его жизни человека, который при выборе места работы руководствовался наличием мойни. Или хотя бы так необычно шутил. — А шрамы — после стрелы? — Она зло прищурилась и натянула рубашку пониже. — Прости, не мое дело.
— Верно. Мои шрамы, раны и бабские кровотечения тебя никак не касаются. Ты — магун, твоя неприязнь не окупается, так что оцени мой жест, отправляйся в конюшню и проспись как следует. До утра. Один и на сене, зато с удовольствием. И без забот. Я решила не отправлять тебя в ратушу. От конюшни иди прямо и налево, найдешь и без магии. По запаху. Спокойной ночи, Дебрен.
— Спокойной ночи, княжна.
— И еще вот что. Во-первых, не колдуй, пока ты здесь. Даже если это будут совершенно невинные чары. А во-вторых, как только тебя утром петухи разбудят, отряхни солому и отправляйся своей дорогой. Не желаю тебе зла, но мы здесь последнее время не любим чароходцев. Подкину тебе кусок хлеба, может, какую-нибудь обувку. Клиенты немало оставляют, ты удивишься. Но не заходи сказать «до свидания». Мы видимся в последний раз. Не обижайся. И не выходи из конюшни до восхода солнца. Пообещай.
— Не выйду.
Лошадей в конюшне не было, зато сена — хоть отбавляй. Конюшня соседствовала с жилым помещением. Дебрен взобрался по лестнице на перекрытие, на ощупь, без колдовства, отыскал участок стены потеплее и принялся устраивать себе уютное гнездышко. Похоже, не первый: вначале нащупал ногой бутылку, правда, пустую, но еще явно отдающую травяным ликером, сладкой дрянью, по непонятным причинам пользующейся у городских девушек славой напитка истинно светской публики, а потом, уже повесив на стропило насквозь промокшие штаны, еще и дырявую подседельную попону. Попона была старая, почти ничего не стоила, но перед тем, как принести сюда, ее кто-то выстирал. Сейчас от нее несло мышами, женским потом и по меньшей мере тремя мужиками. Дебрен завернулся в нее, зарылся в сено и мгновенно уснул.
Он не мог сказать, что его разбудило. Крыша конюшни, мало того что ее все время обстукивали пальцы дождя, была покрыта глиняной черепицей, надо было здорово наколдовать, чтобы установить, где висит луна и сколько времени прошло с тех пор, как он видел слабый отсвет над углом частокола. Во всяком случае, было совершенно темно. Спал он недолго. Слишком недолго, чтобы слабое посапывание могло его разбудить.
Он лежал не шевелясь. Вслушивался. Больше в ауру этого места, немые шепотки, кружащие в темноте, чем в поскрипыванье досок и приглушенные постанывания где-то внизу. Появилось что-то, чего до того не было.
— Ооооох… миленький… ооох, так… так… — Голос был скорее женский, нежели девичий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Кто ты такой? Кто тебя прислал?
— Я уже сказал, я магун, никто меня не присылал. Я вообще не шел в Виеку. Мы должны были ночью под стенами проплыть.
— На юг, на Желтые Поля? — Она недобро прищурилась. — И далеко? Не до самого же устья Пренда?
— Именно до устья, а потом — за море. Я получил работу на галере. Не языческой, не смотри так. Генза все еще держит у Мрачного моря несколько колоний. В истоках реки у меня захромал конь, вот я и пересел к сплавщикам леса. Это быстрее и дешевле, хоть ретман не скрывал, что не совсем легально. Кажется, у вас здесь введено эмбарго на сплав леса.
— Я от политики сторонюсь. — Она говорила медленно, внимательно глядя на него. — Бордели должны быть вне политики, не считаешь? Но с другой стороны… За контрабандистов ратуша платит. Почему бы мне не донести на тебя?
— Потому что ты добрая девушка. Да и я тоже вне политики. А на плоту плыл, чтобы получить работу и на хлеб заработать, потому что как тебе, так и мне наша работа не особенно по душе и хлеб сладким не покажется. И наконец: я магун. Это означает, что моя дружба оправдывает себя гораздо лучше, чем неприязнь.
— До первых петухов еще есть немного времени, — глянула она на висящую над прилавком клепсидру. — Ратуша заперта, спешить некуда. Продолжай, Дебрен.
— История короткая и прозаичная: плотогоны взяли плату за проезд, а потом решили, что этого мало. Поэтому ночью напали на меня спящего, веревку с камнем на шею накинули и в воду спихнули. Имущество мое поплыло на юг по реке, а я догоняю его пешком. Третий день.
— И много было? Ты богатый господинчик?
— Одежда, волшебная палочка, несколько грошей серебром. Ну и книги. В основном речь о них.
— Догадываюсь, ты не мчишься так яро за «Королевной и семью бесстыжими краснолюдами» Флинтуса или чем-то подобным. — Она снова принялась вытаскивать занозы из ноги. — Каков хозяин, таковы и книги. Твои наверняка о чарах. А значит, немало стоят.
— Похоже, ты разбираешься в литературе. Только той профессиональной, которую мама Дюннэ в порядке профусовершенствования вам читает, или так, в общем?
— В общем. А что касается твоего напрямую не высказанного вопроса: нет, я не тружусь здесь в классической для длинноногих девок роли. Длинноваты, понимаешь, у меня ноги-то, только клиентов отпугивать. Официально я — привратница. В этом я разбираюсь, как ты, вероятно, заметил. — Дебрен перестал растирать послюнявленным пальцем шишку, а может, букву «о» на лбу и неискренне улыбнулся. — Видишь ли, здесь есть отсталые горожане, девушек не уважают. Любят начать трах-тарараханье с нескольких тычков и тем и кончить, а это товар портит и цену сбивает.
— Просвещенный Восток нашел нужный рецепт, — заметил Дебрен. — Хороший вышибала с толстой палкой творит чудеса.
— И здесь так было, пока Церковь не вмешалась. Когда появился новый епископ, года три тому, так сразу же заявил, что надобно божий порядок блюсти и с моральным разложением он в два счета покончит. Ну и запретил парней в борделях держать, поскольку-де мужская проституция — сатанинский вымысел, и бороться с ним надо крепче, чем с язычеством. Я думаю, он пересолил, потому что ежели парням нравится в мужской компании водку хлестать, драться и мечами размахивать там, куда баб не допускают, так они, наверно, и в постели неплохо друг с дружкой управляются. Но судиться с преосвященным я не стану, потому что нам, женщинам, от этого только польза одна. Во-первых, некоторые из-за отсутствия мужской клубнички к женам вернулись, а во-вторых, много рабочих мест освободилось. Ну а поскольку власть, как всякая власть, дурна и слепа, постольку вообще-то пригожие парнишечки продолжают втихаря задницу подставлять. Зато всех конюхов, прислугу, вышибал и барменов на улицу выгнали. Девки все в синяках ходили, клиенты взбесились. Так я и получила работу. В самое время, потому как военная рана еще не затянулась, а денежки испарились. Была сила, опыт, ну и юбку носила, вот мама Дюннэ меня и приветила. Платят мало, но я не жалуюсь. Зато у них в подвале мойня есть.
— Понимаю. — Он не без сожаления оторвал глаза от ее колена, поднял выше, поглядел на первого в его жизни человека, который при выборе места работы руководствовался наличием мойни. Или хотя бы так необычно шутил. — А шрамы — после стрелы? — Она зло прищурилась и натянула рубашку пониже. — Прости, не мое дело.
— Верно. Мои шрамы, раны и бабские кровотечения тебя никак не касаются. Ты — магун, твоя неприязнь не окупается, так что оцени мой жест, отправляйся в конюшню и проспись как следует. До утра. Один и на сене, зато с удовольствием. И без забот. Я решила не отправлять тебя в ратушу. От конюшни иди прямо и налево, найдешь и без магии. По запаху. Спокойной ночи, Дебрен.
— Спокойной ночи, княжна.
— И еще вот что. Во-первых, не колдуй, пока ты здесь. Даже если это будут совершенно невинные чары. А во-вторых, как только тебя утром петухи разбудят, отряхни солому и отправляйся своей дорогой. Не желаю тебе зла, но мы здесь последнее время не любим чароходцев. Подкину тебе кусок хлеба, может, какую-нибудь обувку. Клиенты немало оставляют, ты удивишься. Но не заходи сказать «до свидания». Мы видимся в последний раз. Не обижайся. И не выходи из конюшни до восхода солнца. Пообещай.
— Не выйду.
Лошадей в конюшне не было, зато сена — хоть отбавляй. Конюшня соседствовала с жилым помещением. Дебрен взобрался по лестнице на перекрытие, на ощупь, без колдовства, отыскал участок стены потеплее и принялся устраивать себе уютное гнездышко. Похоже, не первый: вначале нащупал ногой бутылку, правда, пустую, но еще явно отдающую травяным ликером, сладкой дрянью, по непонятным причинам пользующейся у городских девушек славой напитка истинно светской публики, а потом, уже повесив на стропило насквозь промокшие штаны, еще и дырявую подседельную попону. Попона была старая, почти ничего не стоила, но перед тем, как принести сюда, ее кто-то выстирал. Сейчас от нее несло мышами, женским потом и по меньшей мере тремя мужиками. Дебрен завернулся в нее, зарылся в сено и мгновенно уснул.
Он не мог сказать, что его разбудило. Крыша конюшни, мало того что ее все время обстукивали пальцы дождя, была покрыта глиняной черепицей, надо было здорово наколдовать, чтобы установить, где висит луна и сколько времени прошло с тех пор, как он видел слабый отсвет над углом частокола. Во всяком случае, было совершенно темно. Спал он недолго. Слишком недолго, чтобы слабое посапывание могло его разбудить.
Он лежал не шевелясь. Вслушивался. Больше в ауру этого места, немые шепотки, кружащие в темноте, чем в поскрипыванье досок и приглушенные постанывания где-то внизу. Появилось что-то, чего до того не было.
— Ооооох… миленький… ооох, так… так… — Голос был скорее женский, нежели девичий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97