Теперь прошу представиться вас.
— Майор Аринс, командир первого батальона восьмого среднего танкового полка ирианской революционной армии.
— Почему вы перешли к ним, майор Аринс?
Пленный молчал и все так же с вызовом смотрел в глаза Хоку.
— Что тебя подвигло на предательство? Ты же нишид , давал присягу, а потом воевал против своих же товарищей.
— Мои товарищи там, в лагере.
Хок отвел взгляд в сторону. Наступила пауза. Аринс уставился в пол.
— Крет! — вызвал маршал по передатчику адъютанта.
— Слушаю, господин командующий.
— Организуй сто грамм.
— Понял.
Спустя пару минут открылся люк десантного отсека гравитолета. Адъютант принес кружку с водкой и завернутый в бумагу бутерброд с ветчиной. Поставив все это на одно из сидений у амбразуры, он удалился.
— Пей и закусывай.
Пленный взглянул на принесенное и отвернулся. Хок понимал, что это проявление гордости и знал, что Аринс голоден.
— Не отказывайся. Пей. Я тут не собираюсь тебя исповедывать, объяснять, какой ты есть. Я просто хочу понять.
Несколько минут никто не произносил ни слова. Маршал ждал, а Аринс вел с собой внутреннюю борьбу и вовсе не с голодом, а с врожденной нишидской гордостью.
— Понять, — прошептал майор и, протянув скованные руки, ухватил ими кружку. Сделав резкий выдох, он залпом ее опорожнил. Потом, развернув бумагу и быстро заработав челюстями, расправился с закуской.
— Сигарету?
— Благодарю, маршал.
Хок вынул из пачки две сигареты, одну дал ему и чиркнул зажигалкой, после чего подкурил сам.
Отсек потихоньку стал заполняться дымом крепкого табака.
— Так что же тебя вынудило, майор Аринс? Почему ты их считаешь товарищами?
Пленный выпустил дым и вновь встретил изучающий взгляд Хока.
— Да, я давал присягу. Я даже любил империю. Мечтал о карьере и довольно успешно ее делал. Я служил на Нишитуре после Танковой Академии, потом год на благополучной Алкафере, потом перевелся на Ирбидору в сорок восьмую армию на повышение на должность командира батальона. Я здесь пятый год, господин маршал, пятый год. И за каждый чертов год я много чего увидел, много чего. Во мне все кипит, когда я вспоминаю, что здесь происходило, что творили бээнцы, полиция и эта тварь бешеная — недоносок Ажор. Кстати, после начала восстания, я посетил его дворец и видел его коллекцию.
— Я знаю, о чем ты, тоже видел.
— Вам не понять, господин маршал, — в его словах было полно горечи. — Черные дела Ажора вас возмущают с точки зрения морали, достоинства, чести нишида. Но вы дворянин, вы состоятельны, у вас связи, положение. Вы далеки от этого и всегда останетесь далеки. А я простой нишид... Но и я нишид. А ирианцы? Каково им? Их проблемы вообще за гранью вашего восприятия. Я жил долгие годы в иллюзии, что живу в нормальном обществе, в нормальном государстве. Ирбидора меня переродила. Было время, когда я стыдился себя — нишида. Я возненавидел империю, возненавидел БН, императора, армию, все.
Аринс снова затянулся и уставился в пол.
— Что ж, майор, это твой выбор, плох он или хорош. Надеюсь, ты не ошибся и поступил правильно.
В глазах пленного мелькнуло удивление.
— Не ожидал услышать от вас такое... Да, это мой выбор. Я сохранил свою честь.
Маршал вытащил пачку сигарет, потом запасную и передал их пленному вместе с зажигалкой.
— Бери, не отказывайся.
Пачки сигарет исчезли в карманах майора, а зажигалку он вернул.
— У ребят есть. Спасибо.
Хок очнулся от утренних воспоминаний и уставился на трещину на стене напротив стола. Ему вспомнилось многое другое. Сожженные деревни, уничтоженные ядерными ударами города. На душе стало как-то тяжело. Потом он вспомнил отчаянное упорство обреченных ирианцев. Их смертников, наносящих тяжелые потери войскам, особенно частям БН. Вспомнил эвакопункты, на которых бээнцы производили отбор, кого отправлять в миры смерти, кого расстрелять, а кого, в качестве рабов оставить на Ирбидоре и Ирпсихоре. У него было много вопросов, но кому их задать, кроме себя? Он вспомнил донесения с фронта, что экипажи истребителей бунтовщиков — профессиональные военные, что их артиллерия бьет всегда точно, атаки дерзкие и решительные, что оборона повстанцев носит упорный и ожесточенный характер, что недавняя внезапная атака танкового полка мятежников размолотила целую дивизию и еще штаб полка БН, вспомнил, что большинство повстанческих контрударов тщательно спланированы, внезапны, почти всегда скрытно подготовлены. Что это? Откуда у ирианцев столько имперской техники, оружия, боеприпасов. Всего этого явно больше, чем имела 48-я армия. Ему докладывали об опетских маркировках. И не из Опета ли прибыли сюда высокоподготовленные офицеры и спецы, чтобы стать повстанческими командирами? Что же творится в Опете? С кем он тут воюет? Империя воюет сама с собой?
Он подумал о дальнейшей судьбе пленных, о майоре Аринсе. Таких, как он ждет трибунал и расстрел. Большинство тяжелораненных из посещенного им лагеря умрут. Остальным уготованы бараки миров смерти. Наличие в лагере тяжелораненых говорило о том, что они попали в плен армейцам или черным легионерам. Бээнцы таких добивали.
Хок закрыл глаза и помассировал виски. Потом он вспомнил самодовольное лицо Цета и тупые отрешенные лица его палачей.
«А на той ли я стороне?»
Дул пронизывающий до костей ветер. Ночью температура всегда заметно падала и в купе с ветром заставляла неприятно подмерзать. Легкие мундиры черных легионеров совсем не согревали. Обычно Мэк спасался от ночного холода в гравитолете или в одном из брошенных фермерских домов или сараев или, на худой конец, в блиндаже. Но сегодня его рота находилась в карауле, охраняя покинутые ирианскими крестьянами постройки, скученные посреди неубранного поля, в которых были устроены склады боеприпасов.
Мэк совсем задубел, зубы самопроизвольно клацали, пальцы ног занемели. Если бы не сыорсть, витавшая в воздухе, возможно холод переносился бы не так болезненно. Мэк посмотрел на трофейные наручные часы. Без десяти три. До конца смены десять минут. Уже десять минут или еще аж десять минут.
Послышался неясный шорох. Он снял стэнкс с предохранителя и прислушался. Ничего. Наверно, происки ветра.
На высоте пятидесяти метров пролетел очередной патрульный гравитолет, освещая все вокруг двумя спарками мощных прожекторов. Два параллельных луча вырвали из полутьмы пространство за металлобетонитовыми столбами со «змейкой» — коварной спиральной колючей проволокой под высоким напряжением. Как всегда — никого. Да и кто там будет, если все вокруг плотно заминировано и напичкано сенсорами и детекторами движения?
Мэк пошел на новый круг, и выйдя за угол склада заметил, что из-за большой ирбидорской луны стала появляться вторая — менее крупная и более далекая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Майор Аринс, командир первого батальона восьмого среднего танкового полка ирианской революционной армии.
— Почему вы перешли к ним, майор Аринс?
Пленный молчал и все так же с вызовом смотрел в глаза Хоку.
— Что тебя подвигло на предательство? Ты же нишид , давал присягу, а потом воевал против своих же товарищей.
— Мои товарищи там, в лагере.
Хок отвел взгляд в сторону. Наступила пауза. Аринс уставился в пол.
— Крет! — вызвал маршал по передатчику адъютанта.
— Слушаю, господин командующий.
— Организуй сто грамм.
— Понял.
Спустя пару минут открылся люк десантного отсека гравитолета. Адъютант принес кружку с водкой и завернутый в бумагу бутерброд с ветчиной. Поставив все это на одно из сидений у амбразуры, он удалился.
— Пей и закусывай.
Пленный взглянул на принесенное и отвернулся. Хок понимал, что это проявление гордости и знал, что Аринс голоден.
— Не отказывайся. Пей. Я тут не собираюсь тебя исповедывать, объяснять, какой ты есть. Я просто хочу понять.
Несколько минут никто не произносил ни слова. Маршал ждал, а Аринс вел с собой внутреннюю борьбу и вовсе не с голодом, а с врожденной нишидской гордостью.
— Понять, — прошептал майор и, протянув скованные руки, ухватил ими кружку. Сделав резкий выдох, он залпом ее опорожнил. Потом, развернув бумагу и быстро заработав челюстями, расправился с закуской.
— Сигарету?
— Благодарю, маршал.
Хок вынул из пачки две сигареты, одну дал ему и чиркнул зажигалкой, после чего подкурил сам.
Отсек потихоньку стал заполняться дымом крепкого табака.
— Так что же тебя вынудило, майор Аринс? Почему ты их считаешь товарищами?
Пленный выпустил дым и вновь встретил изучающий взгляд Хока.
— Да, я давал присягу. Я даже любил империю. Мечтал о карьере и довольно успешно ее делал. Я служил на Нишитуре после Танковой Академии, потом год на благополучной Алкафере, потом перевелся на Ирбидору в сорок восьмую армию на повышение на должность командира батальона. Я здесь пятый год, господин маршал, пятый год. И за каждый чертов год я много чего увидел, много чего. Во мне все кипит, когда я вспоминаю, что здесь происходило, что творили бээнцы, полиция и эта тварь бешеная — недоносок Ажор. Кстати, после начала восстания, я посетил его дворец и видел его коллекцию.
— Я знаю, о чем ты, тоже видел.
— Вам не понять, господин маршал, — в его словах было полно горечи. — Черные дела Ажора вас возмущают с точки зрения морали, достоинства, чести нишида. Но вы дворянин, вы состоятельны, у вас связи, положение. Вы далеки от этого и всегда останетесь далеки. А я простой нишид... Но и я нишид. А ирианцы? Каково им? Их проблемы вообще за гранью вашего восприятия. Я жил долгие годы в иллюзии, что живу в нормальном обществе, в нормальном государстве. Ирбидора меня переродила. Было время, когда я стыдился себя — нишида. Я возненавидел империю, возненавидел БН, императора, армию, все.
Аринс снова затянулся и уставился в пол.
— Что ж, майор, это твой выбор, плох он или хорош. Надеюсь, ты не ошибся и поступил правильно.
В глазах пленного мелькнуло удивление.
— Не ожидал услышать от вас такое... Да, это мой выбор. Я сохранил свою честь.
Маршал вытащил пачку сигарет, потом запасную и передал их пленному вместе с зажигалкой.
— Бери, не отказывайся.
Пачки сигарет исчезли в карманах майора, а зажигалку он вернул.
— У ребят есть. Спасибо.
Хок очнулся от утренних воспоминаний и уставился на трещину на стене напротив стола. Ему вспомнилось многое другое. Сожженные деревни, уничтоженные ядерными ударами города. На душе стало как-то тяжело. Потом он вспомнил отчаянное упорство обреченных ирианцев. Их смертников, наносящих тяжелые потери войскам, особенно частям БН. Вспомнил эвакопункты, на которых бээнцы производили отбор, кого отправлять в миры смерти, кого расстрелять, а кого, в качестве рабов оставить на Ирбидоре и Ирпсихоре. У него было много вопросов, но кому их задать, кроме себя? Он вспомнил донесения с фронта, что экипажи истребителей бунтовщиков — профессиональные военные, что их артиллерия бьет всегда точно, атаки дерзкие и решительные, что оборона повстанцев носит упорный и ожесточенный характер, что недавняя внезапная атака танкового полка мятежников размолотила целую дивизию и еще штаб полка БН, вспомнил, что большинство повстанческих контрударов тщательно спланированы, внезапны, почти всегда скрытно подготовлены. Что это? Откуда у ирианцев столько имперской техники, оружия, боеприпасов. Всего этого явно больше, чем имела 48-я армия. Ему докладывали об опетских маркировках. И не из Опета ли прибыли сюда высокоподготовленные офицеры и спецы, чтобы стать повстанческими командирами? Что же творится в Опете? С кем он тут воюет? Империя воюет сама с собой?
Он подумал о дальнейшей судьбе пленных, о майоре Аринсе. Таких, как он ждет трибунал и расстрел. Большинство тяжелораненных из посещенного им лагеря умрут. Остальным уготованы бараки миров смерти. Наличие в лагере тяжелораненых говорило о том, что они попали в плен армейцам или черным легионерам. Бээнцы таких добивали.
Хок закрыл глаза и помассировал виски. Потом он вспомнил самодовольное лицо Цета и тупые отрешенные лица его палачей.
«А на той ли я стороне?»
Дул пронизывающий до костей ветер. Ночью температура всегда заметно падала и в купе с ветром заставляла неприятно подмерзать. Легкие мундиры черных легионеров совсем не согревали. Обычно Мэк спасался от ночного холода в гравитолете или в одном из брошенных фермерских домов или сараев или, на худой конец, в блиндаже. Но сегодня его рота находилась в карауле, охраняя покинутые ирианскими крестьянами постройки, скученные посреди неубранного поля, в которых были устроены склады боеприпасов.
Мэк совсем задубел, зубы самопроизвольно клацали, пальцы ног занемели. Если бы не сыорсть, витавшая в воздухе, возможно холод переносился бы не так болезненно. Мэк посмотрел на трофейные наручные часы. Без десяти три. До конца смены десять минут. Уже десять минут или еще аж десять минут.
Послышался неясный шорох. Он снял стэнкс с предохранителя и прислушался. Ничего. Наверно, происки ветра.
На высоте пятидесяти метров пролетел очередной патрульный гравитолет, освещая все вокруг двумя спарками мощных прожекторов. Два параллельных луча вырвали из полутьмы пространство за металлобетонитовыми столбами со «змейкой» — коварной спиральной колючей проволокой под высоким напряжением. Как всегда — никого. Да и кто там будет, если все вокруг плотно заминировано и напичкано сенсорами и детекторами движения?
Мэк пошел на новый круг, и выйдя за угол склада заметил, что из-за большой ирбидорской луны стала появляться вторая — менее крупная и более далекая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143