Ты хоть скажи, за самогоном для поминок прямо сейчас идти или погодить малость?
— Малость погоди. Я еще полетаю.
Во втором вылете мы сопровождаем штурмовиков. Те наносят удар по подъездным путям и по подозрительным местам в окрестностях станции. Пытаются нащупать емкости, в которые слито горючее. Но их не видно. Все ложные цели уже разбиты, а настоящий склад ГСМ до сих пор не обнаружен. А это сейчас — задача номер один!
Но у нас сейчас другая задача: прикрыть штурмовиков от “мессеров”. А они появляются почти сразу. Нас они не видят. Наш полк растянулся “змейкой” на большой высоте, со стороны солнца от зоны, где работают штурмовики. Обрадованные немцы занимают исходное положение для атаки. Моя эскадрилья в самой выгодной позиции. Лосев командует:
— Семнадцатый! Делай!
Я вижу, что над основной группой “мессеров”, изготовившейся к атаке, ходит еще одна. Ага! Кое-чему они уже научились. Решение созревает мгновенно. Сваливаю “Як” на правое крыло и с разворотом пикирую на головную пару атакующих “мессеров”. Я не оглядываюсь, знаю, что эскадрилья идет за мной. Ведущий “мессер” не успевает среагировать и получает в мотор и кабину длинную очередь. Словно сорвавшись с подвески, он камнем рушится вниз.
До других мне дела нет. Не снижая скорости, рву ручку на себя и резко ломаю траекторию полета круто вверх. У “Яка” даже лонжероны скрипят, а у меня в глазах темнеет от перегрузки. Мелькает мысль: “А выдержат ли такой маневр молодые? Их в эскадрилье пятеро. Должны выдержать! Иначе какие они, к черту, “сохатые”!”
Пилоты верхних “мессеров” выругаться не успевают, а я уже на дистанции прицельного огня. Бью ведущего. Неточно! Трасса прошивает плоскость и фюзеляж сзади кабины. Это не смертельно, но для “мессера” этого оказывается достаточно, чтобы он запаниковал, заметался и нарушил строй всей группы. А вот и остальные мои ребята подоспели. Они бьют смешавшихся в кучу “мессеров”. Опять я опередил свою эскадрилью на одну-две секунды.
С левым разворотом ухожу еще выше, потеряв тем самым остатки запаса скорости. Ничего, сейчас в пикировании наверстаем. Но пикировать уже не на кого. Расстрелянные эскадрильи “мессеров” удирают на юго-восток. А наш полк расположился “змейкой”, но теперь уже в вертикальной плоскости. Очень удобно для атаки. Как кобра, готовая к броску. Но бросаться уже нет необходимости. “Колышки” заканчивают работу и строятся в походный порядок. Мы занимаем положение для прикрытия и ведем их домой. Быстро окидываю взглядом свою эскадрилью. Черт! Одного не хватает.
— Я — “Сохатый-17”! Звеньевые! Быстро доложить: кого нет?
И тут же получаю ответ Мидодашвили:
— Глебова Вити. Отстал на “горке”, а “мессеры” своего не упустили.
Ясно. Вот оно — то, чего я опасался.
На земле Сергей поздравляет меня:
— Ну, друже, ты свое слово держишь! Еще немного, и Волкова переплюнешь.
Мимо проходят лейтенанты Гордеев и Трошин. Оба мрачные. Гордеев говорит вполголоса:
— Да разве за ним угонишься, у него движок новый, модернизированный.
— Верно говоришь, — поддерживает его Трошин. — Разве можно так круто вверх лезть, так и в штопор недолго сорваться.
— Подожди ликовать, — говорю я Сергею. — Строй эскадрилью. Сейчас кое-кому мозги шлифовать буду.
Сергей понимающе кивает, и через пару минут я стою перед строем.
— Гордеев! Воронцов! Спичкин! Трошин! — называю я фамилии молодых летчиков. — Выйти из строя! Пять шагов вперед! Кругом!
Я стою на правом фланге. Слева у меня “старые” летчики, справа — молодежь.
— Кое-кто полагает, — начинаю я, — что раз уж мы — “сохатые”, то немцы при виде нас сами должны на землю падать, а уж стрелять по нам они тем более не смеют. А вот они, представьте себе, так не думают. Они не только сами по себе не падают, но и, мать их, еще и дерзят! Стреляют! И довольно метко. Самое страшное на войне — это считать противника слабее себя! Это значит, что ты заведомо сбит. Оставьте иллюзии, в кабинах “мессеров” не саксофонисты сидят, а истребители. Не хуже нас, между прочим. Спросите, почему мы их побеждаем? Да потому, что мы — “сохатые”. А “сохатые” сильны тогда, когда они воюют по-волковски, когда они появляются там, где их никто не ждет, когда они ходят вместе, бьют одним кулаком.
Выразительно трясу кулаком над головой, потом отгибаю мизинец и продолжаю:
— Но стоит одному пальчику от кулака отогнуться, как его тут же сломают! Это с радостью и удовольствием сделают любые истребители люфтваффе. Я уж не говорю о “Нибелунгах”, те проделают это играючи, на ходу. А вот от кулака они все побегут, и “Нибелунги” тоже. Вы думаете, почему они до сих пор живы и бьют немцев? — Я показываю на строй “ветеранов”. — Да потому, что они эту истину еще 22 июня постигли. И еще они постигли все возможности “Яка”. Они хорошо знают, как силен он на вертикальном маневре. Да, у них моторы послабее моего, потому они и отстают на одну-две секунды. Но у вас-то машины такие же, как и у меня, а вы тоже отстаете. А в воздушном бою секунда ой как дорого стоит! Вот эту секунду на наборе высоты и потерял наш товарищ, а мы потеряли его. Запомните: как бы круто вы ни шли вверх, “Як” не сорвется в штопор, если вы не потеряете скорости. Да, перегрузки будут страшные, в глазах потемнеет. Но лучше несколько секунд выдержать тяжелую перегрузку, чем долго, спокойно, без перегрузок лежать в могиле! Кому это не понятно? Молчите? Значит, понятно всем. Гвардии капитан Николаев!
— Я! — отвечает Сергей.
— С завтрашнего дня в каждый свободный час поднимай этих орлов в воздух и гоняй их на “горках” до тех пор, пока у них все, что они в столовой съедят, на парашюты не выдавится! Так, и только так! А кто не выдержит… Вон у нас “У-2” беспилотный стоит. Будет на нем постоянным летчиком. А мне здесь летающих мишеней не надо! На “Яках” воевать надо так. Опередил противника в наборе высоты — выиграл в скорости. Ты выше его, ты быстрее его. Вон он, внизу, под тобой, как на ладони. Заходи с любой стороны и бей как хочешь. Так учил нас воевать Волков, так мы и будем воевать. Я все сказал. Разойдись!
— Вот это я понимаю! — слышу я сзади голос Федорова. — Правильно, комэск! Только так и надо. Пусть у них кости трещат, а у “Яка” набор скрипит, зато и “мессеры” ни от вас не уйдут, ни за вами не угонятся. Волков как все придумал? Скорость “Яка” — пятьдесят-шестьдесят. А можно выжать больше? Можно! Так, как он сказал, — комиссар кивает в мою сторону. — И этому вы будете учиться. И чтобы не пищать! Пусть немцы пищат, когда вас увидят. Злобин, Николаев, пойдем к командиру.
— Слушай, Серега, — говорю я по пути к штабу, — может быть, молодых оставить сейчас дома? Два вылета уже сделали, нагрузка дай бог! Боюсь, не выдержат, не тренированы еще как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Малость погоди. Я еще полетаю.
Во втором вылете мы сопровождаем штурмовиков. Те наносят удар по подъездным путям и по подозрительным местам в окрестностях станции. Пытаются нащупать емкости, в которые слито горючее. Но их не видно. Все ложные цели уже разбиты, а настоящий склад ГСМ до сих пор не обнаружен. А это сейчас — задача номер один!
Но у нас сейчас другая задача: прикрыть штурмовиков от “мессеров”. А они появляются почти сразу. Нас они не видят. Наш полк растянулся “змейкой” на большой высоте, со стороны солнца от зоны, где работают штурмовики. Обрадованные немцы занимают исходное положение для атаки. Моя эскадрилья в самой выгодной позиции. Лосев командует:
— Семнадцатый! Делай!
Я вижу, что над основной группой “мессеров”, изготовившейся к атаке, ходит еще одна. Ага! Кое-чему они уже научились. Решение созревает мгновенно. Сваливаю “Як” на правое крыло и с разворотом пикирую на головную пару атакующих “мессеров”. Я не оглядываюсь, знаю, что эскадрилья идет за мной. Ведущий “мессер” не успевает среагировать и получает в мотор и кабину длинную очередь. Словно сорвавшись с подвески, он камнем рушится вниз.
До других мне дела нет. Не снижая скорости, рву ручку на себя и резко ломаю траекторию полета круто вверх. У “Яка” даже лонжероны скрипят, а у меня в глазах темнеет от перегрузки. Мелькает мысль: “А выдержат ли такой маневр молодые? Их в эскадрилье пятеро. Должны выдержать! Иначе какие они, к черту, “сохатые”!”
Пилоты верхних “мессеров” выругаться не успевают, а я уже на дистанции прицельного огня. Бью ведущего. Неточно! Трасса прошивает плоскость и фюзеляж сзади кабины. Это не смертельно, но для “мессера” этого оказывается достаточно, чтобы он запаниковал, заметался и нарушил строй всей группы. А вот и остальные мои ребята подоспели. Они бьют смешавшихся в кучу “мессеров”. Опять я опередил свою эскадрилью на одну-две секунды.
С левым разворотом ухожу еще выше, потеряв тем самым остатки запаса скорости. Ничего, сейчас в пикировании наверстаем. Но пикировать уже не на кого. Расстрелянные эскадрильи “мессеров” удирают на юго-восток. А наш полк расположился “змейкой”, но теперь уже в вертикальной плоскости. Очень удобно для атаки. Как кобра, готовая к броску. Но бросаться уже нет необходимости. “Колышки” заканчивают работу и строятся в походный порядок. Мы занимаем положение для прикрытия и ведем их домой. Быстро окидываю взглядом свою эскадрилью. Черт! Одного не хватает.
— Я — “Сохатый-17”! Звеньевые! Быстро доложить: кого нет?
И тут же получаю ответ Мидодашвили:
— Глебова Вити. Отстал на “горке”, а “мессеры” своего не упустили.
Ясно. Вот оно — то, чего я опасался.
На земле Сергей поздравляет меня:
— Ну, друже, ты свое слово держишь! Еще немного, и Волкова переплюнешь.
Мимо проходят лейтенанты Гордеев и Трошин. Оба мрачные. Гордеев говорит вполголоса:
— Да разве за ним угонишься, у него движок новый, модернизированный.
— Верно говоришь, — поддерживает его Трошин. — Разве можно так круто вверх лезть, так и в штопор недолго сорваться.
— Подожди ликовать, — говорю я Сергею. — Строй эскадрилью. Сейчас кое-кому мозги шлифовать буду.
Сергей понимающе кивает, и через пару минут я стою перед строем.
— Гордеев! Воронцов! Спичкин! Трошин! — называю я фамилии молодых летчиков. — Выйти из строя! Пять шагов вперед! Кругом!
Я стою на правом фланге. Слева у меня “старые” летчики, справа — молодежь.
— Кое-кто полагает, — начинаю я, — что раз уж мы — “сохатые”, то немцы при виде нас сами должны на землю падать, а уж стрелять по нам они тем более не смеют. А вот они, представьте себе, так не думают. Они не только сами по себе не падают, но и, мать их, еще и дерзят! Стреляют! И довольно метко. Самое страшное на войне — это считать противника слабее себя! Это значит, что ты заведомо сбит. Оставьте иллюзии, в кабинах “мессеров” не саксофонисты сидят, а истребители. Не хуже нас, между прочим. Спросите, почему мы их побеждаем? Да потому, что мы — “сохатые”. А “сохатые” сильны тогда, когда они воюют по-волковски, когда они появляются там, где их никто не ждет, когда они ходят вместе, бьют одним кулаком.
Выразительно трясу кулаком над головой, потом отгибаю мизинец и продолжаю:
— Но стоит одному пальчику от кулака отогнуться, как его тут же сломают! Это с радостью и удовольствием сделают любые истребители люфтваффе. Я уж не говорю о “Нибелунгах”, те проделают это играючи, на ходу. А вот от кулака они все побегут, и “Нибелунги” тоже. Вы думаете, почему они до сих пор живы и бьют немцев? — Я показываю на строй “ветеранов”. — Да потому, что они эту истину еще 22 июня постигли. И еще они постигли все возможности “Яка”. Они хорошо знают, как силен он на вертикальном маневре. Да, у них моторы послабее моего, потому они и отстают на одну-две секунды. Но у вас-то машины такие же, как и у меня, а вы тоже отстаете. А в воздушном бою секунда ой как дорого стоит! Вот эту секунду на наборе высоты и потерял наш товарищ, а мы потеряли его. Запомните: как бы круто вы ни шли вверх, “Як” не сорвется в штопор, если вы не потеряете скорости. Да, перегрузки будут страшные, в глазах потемнеет. Но лучше несколько секунд выдержать тяжелую перегрузку, чем долго, спокойно, без перегрузок лежать в могиле! Кому это не понятно? Молчите? Значит, понятно всем. Гвардии капитан Николаев!
— Я! — отвечает Сергей.
— С завтрашнего дня в каждый свободный час поднимай этих орлов в воздух и гоняй их на “горках” до тех пор, пока у них все, что они в столовой съедят, на парашюты не выдавится! Так, и только так! А кто не выдержит… Вон у нас “У-2” беспилотный стоит. Будет на нем постоянным летчиком. А мне здесь летающих мишеней не надо! На “Яках” воевать надо так. Опередил противника в наборе высоты — выиграл в скорости. Ты выше его, ты быстрее его. Вон он, внизу, под тобой, как на ладони. Заходи с любой стороны и бей как хочешь. Так учил нас воевать Волков, так мы и будем воевать. Я все сказал. Разойдись!
— Вот это я понимаю! — слышу я сзади голос Федорова. — Правильно, комэск! Только так и надо. Пусть у них кости трещат, а у “Яка” набор скрипит, зато и “мессеры” ни от вас не уйдут, ни за вами не угонятся. Волков как все придумал? Скорость “Яка” — пятьдесят-шестьдесят. А можно выжать больше? Можно! Так, как он сказал, — комиссар кивает в мою сторону. — И этому вы будете учиться. И чтобы не пищать! Пусть немцы пищат, когда вас увидят. Злобин, Николаев, пойдем к командиру.
— Слушай, Серега, — говорю я по пути к штабу, — может быть, молодых оставить сейчас дома? Два вылета уже сделали, нагрузка дай бог! Боюсь, не выдержат, не тренированы еще как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140