Убедившись, что их никто не слышит, Хэннан взглядом разрешил ему говорить:
— Сэр, я просматривал записи камер наблюдения за последние полчаса в лагере номер два. Я думаю, сэр, вам стоит посмотреть…
Сол, поджав губы, посмотрел на протянутый ему диск, потом с тем же недовольным выражением лица взял его и вложил в воспроизводящий слот. На экране замелькали полосы настройки, потом появился опознавательный код камеры наблюдения и точное время записи: 9:56, четыре минуты до очередной смены охраны.
Поначалу Сол не увидел ничего тревожного: вышка охраны на границе барьерного поля, два охранника в бронекостюмах, подъезжающая бронемашина со сменой. Камера чуть повернулась: и в зону обзора попали трое килрачей, с вызывающим видом наблюдающие за охраной. («С полуночи у каждой стоят „коты“, — громким шепотом сказал капрал. — Двое, трое, а пару раз пятеро стояло. Словно ждут чего-то, сэр!»). Пару секунд камера следила за килрачами, а потом повернула в сторону людей. Крупным планом всплыло лицо самого высокого охранника. Включился звук:
— …чего эти морды тут торчат?
— А хрен их разберет, — с видимым безразличием пожал плечами второй. — Торчат себе и торчат. Может, щенков унюхали (Сол в ярости сжал кулаки, последними словами проклиная тупоголовое «быдло», распускающее языки) и теперь страдают?
— А—а, это… Но ничего, скоро, как я слышал, их отсюда заберут и промоют мозги, чтобы из зверюшек диких сделать зверюшек цивилизованных! — и загоготал, похрюкивая от восторга собственным юмором. А камера плавно пошла обратно и вновь показала пару килрачей, застывших в напряженной позе. Пару, потому что третий быстро шел, почти бежал к баракам. «Боже, что же эти идиоты натворили?!» — ужаснулся Сол, подумав, что килрачам в лагерях довелось всю ночь выслушивать подобные реплики. И принимать каждую всерьез!
Экран на мгновение потемнел, пока компьютер обрабатывал следующую запись, а потом явил вид лагеря с высоты птичьего полета; цифры в углу экрана показывали, что эту запись сделали пятнадцать минут назад.
Онемевший от удивления Сол смотрел на ровные концентрические круги, образованные вставшими рядом килрачами: весь центр лагеря был скрыт тысячами «котов», а внутри этих кругов стояло пять одиноких фигур: четыре, взявшие друг друга за руки, образовали ромб, а пятая стояла точно посередине.
— В остальных лагерях все то же самое: те же круги, та же фигура в центре, — тихо сказал капрал. — Я подумал, вам стоит это видеть!
— И правильно сделал, — свистящим шепотом отозвался Сол. — Не знаю, что это, но вряд ли они будут весь день напролет молитвы распев…
В этот миг земля под ногами дрогнула!
*16*
10:27
Старый Рокахх стоял в центре безгласной толпы и с наслаждением чувствовал, как волны силы катились к нему. Тысячи собрались, чтобы поделиться с ним, объединиться друг с другом, и в эти краткие мгновения, пока чудовищный вал еще был покорен ему, он всей душей наслаждался этой мощью. В повседневной жизни Рокахх вряд ли бы смог поднять усилием воли что-то более тяжелое, нежели простая книга, но теперь психофизическая энергия, ничтожная у каждого в отдельности, сливалась воедино и приумножала сама себя.
Четверо помощников стояли рядом с Рокаххом, терпеливо помогая ему обуздывать страшный и величественный поток силы. Они все вызвались добровольцами, как он, и все они знали, какая судьба их ждет; как и многих вокруг. В ту секунду, когда направляемый ими поток энергии обретет свободу, его яростная мощь погасит их сознания, точно свечу на ветру, взорвет разум безумием, смертельно сильной болью. Это была цена за запредельную силу, скопившуюся сейчас вокруг них, цена за прикосновение к секретам природы, ревниво охранявшим себя от посторонних. Но Рокахх с чистым сердцем шагнул вперед, обрекая себя на мучительную гибель: его жизнь подходила к концу, а у детей все еще было впереди.
Сила клокотала, бурлила, в предвкушении обещанной свободы; с каждой секундой напор рос, и становилось все труднее удерживать ее в подчинении. Рокахх чувствовал тысячи сознаний, душ, вставших плечо к плечу и опустошавших себя без остатка, чувствовал их боль и страх, их ярость и гнев. Ему казалось, что он — это они все, что их вера, их решимость — отточенный меч, звонко поющий на ветру, и весь мир только ждет удара, чтобы покорно склониться перед ними.
Потоки силы скользили вокруг, нащупывали родственные им, прослеживали их, стремясь найти источник. Рокахх чувствовал заградительный барьер, окружавший их, чувствовал незримые нити, тянущиеся от него далеко за холмы, в глубокую подземную пещеру, в сердцевину могучего реактора.
И Рокахх — нет, уже не Рокахх, а настоящий великан со звенящим на ветру мечом — грозно распрямился над реактором. Все исчезло, пропало без вести, весь мир канул в небытие, оставив после себя только их вдвоем. И меч, с радостной песней рушащийся вниз!
"Прощайте, братья! — успел выкрикнуть без слов Рокахх, прежде чем ужасающий отзвук удара долетел до него. — «Спасите детей!»
«Мы спасем их!» — уверенно ответил рушащийся на него хаос. — «Спасем…»
Сначала был легкий толчок. Он прокатился по каменным сводам, стряхнул копившуюся пыль, всколыхнул стылую, темную воду в небольших озерах.
Потом родился грохочущий гул. Широкие, извилистые трещины побежали по стенам, раскалывая сталагмиты, вычерчивая узоры на отшлифованных за тысячелетия текущей водой стенах.
Потом пришел свет.
Совсем немногие видели это. Над горизонтом поднялась узкая, ослепительно-белая полоса, вздулась, вспучилась вверх. На долгую секунду застыла…
Засверкала…
Погасла…
А потом пришел всколыхнувший земную твердь удар!
*17*
Воскресенье, 10:37
Кипящая волна ярости и гнева катилась на хлипкие человеческие постройки, лишившиеся в одночасье защиты заградительного поля и автоматических тяжелых плазмоизлучателей, и считанные секунды оставались до мига, когда волна распадется на тысячи отдельных лоскутьев, когда рассеются связывавшие их нити. "Кольцо ", слившее души в единую реку, не могло исчезнуть в одночасье, и теперь сжигающая каждого ярость, многократно приумноженная, гнала орду берсеркеров вперед.
Четыре сотни тел лежали позади, в центре лагеря. Высвободившаяся мощь стребовала высокую цену — несмотря на все усилия утихомирить, отразить ее ярость больше трех сотен расстались с жизнью в мгновение. Остальным повезло меньше — им предстояло умирать в одиночестве, искалеченным, изувеченным страшной болью.
Сознания бурлили, сливаясь друг с другом и вновь расплетаясь. Мгновения текли словно часы, и До'ош крохотным участком рассудка, чудом не поддавшимся безумию, ужаснулся чудовищной силе, которую они выпустили на волю. И пусть ей оставалось бушевать всего ничего — но и этого хватили с лихвой, чтобы швырнуть десять тысяч килрачей в самоубийственный рейд, напитать их жаждой, страстью крушить, убивать, рвать на части врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Сэр, я просматривал записи камер наблюдения за последние полчаса в лагере номер два. Я думаю, сэр, вам стоит посмотреть…
Сол, поджав губы, посмотрел на протянутый ему диск, потом с тем же недовольным выражением лица взял его и вложил в воспроизводящий слот. На экране замелькали полосы настройки, потом появился опознавательный код камеры наблюдения и точное время записи: 9:56, четыре минуты до очередной смены охраны.
Поначалу Сол не увидел ничего тревожного: вышка охраны на границе барьерного поля, два охранника в бронекостюмах, подъезжающая бронемашина со сменой. Камера чуть повернулась: и в зону обзора попали трое килрачей, с вызывающим видом наблюдающие за охраной. («С полуночи у каждой стоят „коты“, — громким шепотом сказал капрал. — Двое, трое, а пару раз пятеро стояло. Словно ждут чего-то, сэр!»). Пару секунд камера следила за килрачами, а потом повернула в сторону людей. Крупным планом всплыло лицо самого высокого охранника. Включился звук:
— …чего эти морды тут торчат?
— А хрен их разберет, — с видимым безразличием пожал плечами второй. — Торчат себе и торчат. Может, щенков унюхали (Сол в ярости сжал кулаки, последними словами проклиная тупоголовое «быдло», распускающее языки) и теперь страдают?
— А—а, это… Но ничего, скоро, как я слышал, их отсюда заберут и промоют мозги, чтобы из зверюшек диких сделать зверюшек цивилизованных! — и загоготал, похрюкивая от восторга собственным юмором. А камера плавно пошла обратно и вновь показала пару килрачей, застывших в напряженной позе. Пару, потому что третий быстро шел, почти бежал к баракам. «Боже, что же эти идиоты натворили?!» — ужаснулся Сол, подумав, что килрачам в лагерях довелось всю ночь выслушивать подобные реплики. И принимать каждую всерьез!
Экран на мгновение потемнел, пока компьютер обрабатывал следующую запись, а потом явил вид лагеря с высоты птичьего полета; цифры в углу экрана показывали, что эту запись сделали пятнадцать минут назад.
Онемевший от удивления Сол смотрел на ровные концентрические круги, образованные вставшими рядом килрачами: весь центр лагеря был скрыт тысячами «котов», а внутри этих кругов стояло пять одиноких фигур: четыре, взявшие друг друга за руки, образовали ромб, а пятая стояла точно посередине.
— В остальных лагерях все то же самое: те же круги, та же фигура в центре, — тихо сказал капрал. — Я подумал, вам стоит это видеть!
— И правильно сделал, — свистящим шепотом отозвался Сол. — Не знаю, что это, но вряд ли они будут весь день напролет молитвы распев…
В этот миг земля под ногами дрогнула!
*16*
10:27
Старый Рокахх стоял в центре безгласной толпы и с наслаждением чувствовал, как волны силы катились к нему. Тысячи собрались, чтобы поделиться с ним, объединиться друг с другом, и в эти краткие мгновения, пока чудовищный вал еще был покорен ему, он всей душей наслаждался этой мощью. В повседневной жизни Рокахх вряд ли бы смог поднять усилием воли что-то более тяжелое, нежели простая книга, но теперь психофизическая энергия, ничтожная у каждого в отдельности, сливалась воедино и приумножала сама себя.
Четверо помощников стояли рядом с Рокаххом, терпеливо помогая ему обуздывать страшный и величественный поток силы. Они все вызвались добровольцами, как он, и все они знали, какая судьба их ждет; как и многих вокруг. В ту секунду, когда направляемый ими поток энергии обретет свободу, его яростная мощь погасит их сознания, точно свечу на ветру, взорвет разум безумием, смертельно сильной болью. Это была цена за запредельную силу, скопившуюся сейчас вокруг них, цена за прикосновение к секретам природы, ревниво охранявшим себя от посторонних. Но Рокахх с чистым сердцем шагнул вперед, обрекая себя на мучительную гибель: его жизнь подходила к концу, а у детей все еще было впереди.
Сила клокотала, бурлила, в предвкушении обещанной свободы; с каждой секундой напор рос, и становилось все труднее удерживать ее в подчинении. Рокахх чувствовал тысячи сознаний, душ, вставших плечо к плечу и опустошавших себя без остатка, чувствовал их боль и страх, их ярость и гнев. Ему казалось, что он — это они все, что их вера, их решимость — отточенный меч, звонко поющий на ветру, и весь мир только ждет удара, чтобы покорно склониться перед ними.
Потоки силы скользили вокруг, нащупывали родственные им, прослеживали их, стремясь найти источник. Рокахх чувствовал заградительный барьер, окружавший их, чувствовал незримые нити, тянущиеся от него далеко за холмы, в глубокую подземную пещеру, в сердцевину могучего реактора.
И Рокахх — нет, уже не Рокахх, а настоящий великан со звенящим на ветру мечом — грозно распрямился над реактором. Все исчезло, пропало без вести, весь мир канул в небытие, оставив после себя только их вдвоем. И меч, с радостной песней рушащийся вниз!
"Прощайте, братья! — успел выкрикнуть без слов Рокахх, прежде чем ужасающий отзвук удара долетел до него. — «Спасите детей!»
«Мы спасем их!» — уверенно ответил рушащийся на него хаос. — «Спасем…»
Сначала был легкий толчок. Он прокатился по каменным сводам, стряхнул копившуюся пыль, всколыхнул стылую, темную воду в небольших озерах.
Потом родился грохочущий гул. Широкие, извилистые трещины побежали по стенам, раскалывая сталагмиты, вычерчивая узоры на отшлифованных за тысячелетия текущей водой стенах.
Потом пришел свет.
Совсем немногие видели это. Над горизонтом поднялась узкая, ослепительно-белая полоса, вздулась, вспучилась вверх. На долгую секунду застыла…
Засверкала…
Погасла…
А потом пришел всколыхнувший земную твердь удар!
*17*
Воскресенье, 10:37
Кипящая волна ярости и гнева катилась на хлипкие человеческие постройки, лишившиеся в одночасье защиты заградительного поля и автоматических тяжелых плазмоизлучателей, и считанные секунды оставались до мига, когда волна распадется на тысячи отдельных лоскутьев, когда рассеются связывавшие их нити. "Кольцо ", слившее души в единую реку, не могло исчезнуть в одночасье, и теперь сжигающая каждого ярость, многократно приумноженная, гнала орду берсеркеров вперед.
Четыре сотни тел лежали позади, в центре лагеря. Высвободившаяся мощь стребовала высокую цену — несмотря на все усилия утихомирить, отразить ее ярость больше трех сотен расстались с жизнью в мгновение. Остальным повезло меньше — им предстояло умирать в одиночестве, искалеченным, изувеченным страшной болью.
Сознания бурлили, сливаясь друг с другом и вновь расплетаясь. Мгновения текли словно часы, и До'ош крохотным участком рассудка, чудом не поддавшимся безумию, ужаснулся чудовищной силе, которую они выпустили на волю. И пусть ей оставалось бушевать всего ничего — но и этого хватили с лихвой, чтобы швырнуть десять тысяч килрачей в самоубийственный рейд, напитать их жаждой, страстью крушить, убивать, рвать на части врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30