Полковник поджал губы и негромко ответил:
— Я извещу вас, если возникнет такая необходимость.
Кажется, наше опознание ничего не дало. Насколько мне известно, архидиакон недавно повредил голову?
— К несчастью, это так, — подтвердил Грегори. — Это я нашел его на дороге и привез домой. Может быть, поэтому он считает, что это я его ограбил, — доверительно добавил он. — Конечно, это очень неудобно. Если пойдут разговоры, мне придется продать имение. Знаете, он-то старожил, а я — пришлый, ему скорее поверят. Я уже подумывал отдать ему этот злосчастный потир, но жалко. Люблю старинные вещи — правда, не настолько, чтобы ради них убивать священников.
Что бы вы мне посоветовали в этой ситуации, полковник?
Полковник задумался. Кеннет деликатно отошел, чтобы не мешать их разговору. Архидиакон, отрешившись от всего, смотрел на потир. Частью сознания он ощущал начало некоего движения, узнавал эти признаки и ждал, светло и безмятежно. За долгую практику архидиакон приучил себя, будь то на людях или в одиночестве, за работой или на отдыхе, в разговоре или в молчании, быстро собирать все силы, чтобы переноситься туда, где творится самое действие. Там, отдавшись Предвечной Причине всего сущего, влившись в поток Божественной воли, он легко плыл среди изменчивых человеческих воль, никогда и нигде не теряя совершенства терпения, мудрости, красоты и радости. Там, в этом состоянии, не было сомнений, не было и тревог, одна лишь ясность, там все обретало новые, истинные очертания. Вот и сейчас краем глаза архидиакон видел, как фигура Персиммонса в нескольких шагах от него вдруг начала разрастаться. Нет, на самом деле он и не думал увеличиваться в размерах, это недавно произнесенные им перед Чашей слова отдавались бессмысленным эхом в мироздании? Только Промысел может бросить вызов Промыслу — все другие попытки высокопарны до глупости. Грегори тщетно рвался к незаконной власти, тщетно — и довольно мерзко, как все высокопарное. В мироздании, как и в Фардле, высокопарность считается неприличной; и Грааль, простодушно содрогнувшись, слегка наклонился вперед. Тот же импульс в ту же секунду пронзил и архидиакона и выразился точно таким же движением. Чаша и человек узнали друг друга, они встретились. И всей душой приняв и признав происшедшее, архидиакон с неожиданной прытью метнулся к выходу.
Остальные пришли в движение несколько мгновений спустя. Полковник, надумав наконец нечто, отошел вместе с Грегори в сторонку и наставлял его. Ни один из них ничего не увидел, лишь Кеннет заметил мимолетное движение, которым архидиакон схватил Чашу. Но они услышали, как он бежит, и кинулись вдогонку. Ближе всех к выходу стоял Кеннет, но и он среагировал только после того, как священник прошмыгнул мимо него. Архидиакон, привыкший преодолевать заборы и живые изгороди, мчался по дорожке. А вот Грегори с полковником на первых же шагах сбили дыхание:
Грегори звал на бегу Леддинга, полковник — священника.
Только молодой и длинноногий Кеннет нагнал беглеца на полпути к воротам. До сих пор он не знал, чью сторону занимает в этой истории, но, поравнявшись с архидиаконом, вдруг с непреложной ясностью понял: прав он или нет, никакие силы на свете не заставят его остановить этого симпатичного человека или помешать ему. Приняв решение, он сразу повеселел, в несколько прыжков достиг ворот, распахнул их, подскочил к машине герцога и открыл дверцу.
Герцог, сидя за рулем, писал стихи. Констебль Патенхем неподалеку просто спал на солнышке. Но герцог, размышляя над очередной рифмой, смотрел в сторону ворот и приготовился встретить гостей еще до того, как вопли полковника ворвались в сны констебля.
Едва архидиакон добежал до машины, Кеннет оказался рядом с водителем, захлопнул дверцу и крикнул:
— Гоните вовсю!
Констебль, пробужденный криками «Патенхем», резко выпрямился и увидел начальника, спешащего изо всех сил к воротам.
— Останови его, Патенхем! — орал тот.
Ошарашенный полицейский завертел головой. Вот машина герцога. На заднем сидении — архидиакон, на переднем, рядом с его светлостью, гость, молодой редактор из Лондона. Машина тронулась. Так кого же останавливать?
Не герцога же! Правда, по дорожке впереди полковника бежал Грегори Персиммонс, он как раз появился из-за поворота. Констебль, не долго думая, бросился ему наперерез и поймал.
— Да не меня, обезьяна чертова! — рявкнул на него Грегори.
— Машину держи, бабуин, машину! — сипел подоспевший полковник. — Задержать архидиакона!
Констебль бросил Грегори и кинулся вдогонку за машиной.
— Стой, черт тебя побери! — взвыл полковник. — Назад, кретин!
Совершенно сбитый с толку констебль вернулся на место. Грегори и полковник, отпихивая друг друга, рвались в машину.
— Гони как черт! — крикнул полковник констеблю. — Может, еще поймаем.
— Герцога, сэр? — переспросил на всякий случай ошалевший констебль.
— Этого проклятого лицемера в рясе, — крикнул полковник так, что за четверть мили архидиакон оглянулся, решительно не согласный с таким определением. — Я его сана лишу! — бесновался полковник. — За решетку упеку!
— Да поезжайте вы наконец! — сказал Грегори, с неудовольствием глядя на констебля, и тот поехал.
По английским дорогам уносился прочь Грааль. Охраняли его герцог, архидиакон и редактор, а гнались за ним владелец поместья, начальник полиции и совершенно выбитый из колеи полицейский. Наверное, это нравилось ангелам на небесах.
Во всяком случае, герцогу это нравилось. Спустя две-три минуты он осведомился у Морнингтона:
— Я полагаю, вы знаете, что мы делаем?
— Мы спасаем Святой Грааль, — ответил Морнингтон. — Ланселот, Пелеас и Пелинор, нет, я перепутал, прошу прощения, Боре, Персифаль и Галахад. Вот так правильно. Архидиакон, конечно, Галахад вам герцог, вполне подойдет роль Персифаля, вы ведь не женаты? Ну а мне остается сэр Боре. Правда, я тоже не женат, а у Борса, помнится, была семья. Впрочем, это неважно. С вами-то понятно, вы — поэт, и никем, кроме Персифаля, быть не можете. А Боре был простым работягой, вроде меня. Так что вперед, вперед в Саррас! — воскликнул Морнингтон и, повернувшись к преследовавшей машине, еще раз прокричал:
— В Саррас! Встретимся в Карбонеке!
— Господи! Да о чем это вы, наконец? — взмолился герцог.
Морнингтон собрался ответить, но его опередил архидиакон. Он наклонился вперед, к плечу герцога, и вполне светским тоном сказал:
— Милорд, мне неловко пользоваться вашим благорасположением, тем более что вам неизвестны все обстоятельства, из-за которых мы спешим. Мне неловко торопить вас…
— Да? — перебил его герцог. — А мне определенно показалось, что мы торопимся. Конечно, я могу ошибаться, но пока не имею ничего против.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62