Силкок, переходя шлюз по верхней кромке ворот, упал в воду вниз головой, ударился в полете о планширь баржи, и течением его затянуло в закрывавшийся затвор шлюза. Сам же Силкок хвастал — даже после того, как его спасли, — что он не в состоянии вспомнить всех своих врагов. С Биллом Джейксоном он никогда не встречался, к тому же Блэар по собственному опыту знал, что Билл не умеет плавать. Спасение Силкока ничего не дало, разве что жулик остался жив да ладони Блэара все еще горели от каната.
Вначале пони в шахте, теперь вот Силкок. В этом городке нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Можно было беззаботно резвиться на зеленой лужайке и в одно мгновение оказаться поглощенным землей, как будто вода и шахты были живыми. Блэар представил себе, как тысячи нитей неразрывно связывают его со всем находящимся в поле зрения. Святой Блэар, покровитель всех бесследно пропавших. Смешно.
Налив стаканчик, он вышел с ним в гостиную и уселся за доклад комиссии по расследованию причин катастрофы. Ни фамилия, ни имя Харви не упоминались среди списка жертв взрыва на шахте Хэнни, хотя Блэар был уверен, что это имя уже где-то ему раньше встречалось. Он просмотрел список выживших в катастрофе. И там никакого Харви не было. Потом список свидетелей. Тоже никакого Харви. Тем более странными показались ему слова Силкока, что те, кто работает с Биллом Джейксоном, не грязны и с ними можно играть в карты. На шахте таких быть не могло. Даже работавшие на поверхности машинисты подъемной машины и сцепщики вагонеток тоже были черны от угольной пыли.
Но стоял ли за этими словами какой-то смысл? Силкока с Мэйпоулом ничто не соединяло, за исключением одного-единственного разговора после игры в регби; к тому же викарий отверг предложения, которые могли быть тогда ему сделаны.
Блэар отложил в сторону доклад комиссии и принялся изучать переданный ему Левереттом список тех, кто прошел через «Дом для женщин, падших впервые». Продемонстрированное Розой Мулине умение накладывать швы невозможно приобрести, зашивая раз в год рождественскую гусыню. Розу этому явно учили. Однако не в «Доме»: имя Мулине в списке не упоминалось.
Блэар почувствовал себя в тупике. За весь минувший день он добился лишь того, что приобрел себе еще одного врага в лице начальника полиции Муна. Верно заметил тогда Эрншоу: у Блэара просто талант наживать себе врагов. Еще один пустой день, отмеченный только появлением Силкока и еще более похожим на чудо появлением Роуленда. Который побывал у дикарей. И перед которым теперь все преклонялись. И который сейчас уже, наверное, в Лондоне.
Горилл открыли всего тридцать лет назад. Первую гориллью шкуру привезли в Англию десять лет назад. А теперь вот уже даже в Уигане есть горилльи лапы. И еще есть обломки кораблекрушения, пережитого человеком — неудачником «ниггером Блэаром». Обломки, не омываемые прибоем где-нибудь на песчаном побережье Занзибара, а болтающиеся на привязи у епископа.
Почему вообще он должен кого-то разыскивать?! Никому, кроме него, нет до Мэйпоула абсолютно никакого дела. Он же не сыщик и не святой — покровитель викариев. В жизни не занимался ничем подобным.
Блэар вернулся в спальню за новой порцией бренди. Чтобы не любоваться опять собственным отражением в окне, он убавил свет, и взгляду его предстали бегущие по небу и словно наваливающиеся на город тяжелые, рваные, грязные облака. Теперь ему стали видны и склянки, тускло поблескивавшие в окнах аптеки, и горы оловянной посуды, что громоздились в витрине хозяйственного магазина, и манекены в лавке модистки, смотревшие на улицу слепыми глазами. В кустах рядом с магазином модистки в свете уличного фонаря поблескивало что-то металлическое. Сперва Блэар подумал, что отблеск исходит от оброненной на землю монетки, но тут сверкающее нечто шевельнулось, и он понял, что на самом деле это обитый медью мысок шахтерского клога.
Блэар отступил от окна в глубь комнаты и постоял так минут десять, наблюдая; глаза его привыкли к темноте, и он различил в кустах чьи-то ноги. Для удовлетворения естественных человеческих потребностей столько времени явно не требовалось. Стоявший на улице не курил; значит, он не хотел себя обнаружить. Конечно, этим человеком мог быть кто угодно; но если в кустах прятался Билл Джейксон, тем лучше: так, по крайней мере, Блэар мог знать, где Джейксон находится. И, пока сам Блэар оставался бы в «Минорке», словно корабль в порту, он мог чувствовать себя в полной безопасности: Джейксон не стал бы ломиться в двери самой респектабельной в Уигане гостиницы.
Блэар налил себе стаканчик бренди и попытался целиком сосредоточиться на дневнике Мэйпоула. Глядя на тесно посаженные, переплетающиеся между собой строчки, он представил себе согнувшегося над страницей рослого викария, словно гиганта, корпящего над кружевной вышивкой. Блэару так и не удалось пока расшифровать заляпанные чернильными пятнами записи, датированные 13 и 14 января; единственной причиной полагать, что над их расшифровкой стоило поломать голову, был тот факт, что строчки именно этих записей были перекручены особенно сложным образом. Распутанные, они не складывались ни в какой осмысленный текст; но Блэар повторял себе, что Мэйпоул был всего лишь викарием, а не привыкшим изворачиваться и хитрить шахтером. Строчки напоминали Блэару так называемый «шифр Цезаря», когда буквы меняются местами и группируются по четыре; средний по сложности код, расшифровку его надо начинать со сдвоенных и наиболее часто повторяющихся букв, с чаще всего встречающихся комбинаций. В данном случае трудность заключалась в том, что отдельные буквосочетания выглядели так, словно были написаны на каком-то другом языке. Решив не обращать внимания на группы и перечитывая строки снова и снова так, чтобы нащупать в них какой-то ритм, Блэар почувствовал вдруг, что его внутренний голос улавливает нечто знакомое; потом несколько первых коротких буквосочетаний подсказали ему одну из гласных, та — имя, а уже оно раскрыло и ключ, давший возможность прочесть все остальное.
«Царь Соломон любил многих иноплеменных женщин, не одну лишь дочь фараона, но и женщин моавитянских, аммонитских, сидонских, хеттских».
Что ж, значит, словопрения религиозных фанатиков, невольным слушателем которых Блэару пришлось быть в детстве, не прошли для него даром. Немножечко бренди, и дело пойдет.
«Видимо, иноплеменные жены его обратили его сердце и к другим богам, потому что царь Соломон поклонялся Астарте, богине сидонцев, и Милькому, этому омерзению всех аммонитян».
«Омерзение всех аммонитян? Такие слова хорошо бы писать на адвокатских визитках вместо титулов, — подумал Блэар. — Наверное, Мильком мог бы без труда составить компанию Нателлу, Липтроту, Хоптону и Мику».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Вначале пони в шахте, теперь вот Силкок. В этом городке нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Можно было беззаботно резвиться на зеленой лужайке и в одно мгновение оказаться поглощенным землей, как будто вода и шахты были живыми. Блэар представил себе, как тысячи нитей неразрывно связывают его со всем находящимся в поле зрения. Святой Блэар, покровитель всех бесследно пропавших. Смешно.
Налив стаканчик, он вышел с ним в гостиную и уселся за доклад комиссии по расследованию причин катастрофы. Ни фамилия, ни имя Харви не упоминались среди списка жертв взрыва на шахте Хэнни, хотя Блэар был уверен, что это имя уже где-то ему раньше встречалось. Он просмотрел список выживших в катастрофе. И там никакого Харви не было. Потом список свидетелей. Тоже никакого Харви. Тем более странными показались ему слова Силкока, что те, кто работает с Биллом Джейксоном, не грязны и с ними можно играть в карты. На шахте таких быть не могло. Даже работавшие на поверхности машинисты подъемной машины и сцепщики вагонеток тоже были черны от угольной пыли.
Но стоял ли за этими словами какой-то смысл? Силкока с Мэйпоулом ничто не соединяло, за исключением одного-единственного разговора после игры в регби; к тому же викарий отверг предложения, которые могли быть тогда ему сделаны.
Блэар отложил в сторону доклад комиссии и принялся изучать переданный ему Левереттом список тех, кто прошел через «Дом для женщин, падших впервые». Продемонстрированное Розой Мулине умение накладывать швы невозможно приобрести, зашивая раз в год рождественскую гусыню. Розу этому явно учили. Однако не в «Доме»: имя Мулине в списке не упоминалось.
Блэар почувствовал себя в тупике. За весь минувший день он добился лишь того, что приобрел себе еще одного врага в лице начальника полиции Муна. Верно заметил тогда Эрншоу: у Блэара просто талант наживать себе врагов. Еще один пустой день, отмеченный только появлением Силкока и еще более похожим на чудо появлением Роуленда. Который побывал у дикарей. И перед которым теперь все преклонялись. И который сейчас уже, наверное, в Лондоне.
Горилл открыли всего тридцать лет назад. Первую гориллью шкуру привезли в Англию десять лет назад. А теперь вот уже даже в Уигане есть горилльи лапы. И еще есть обломки кораблекрушения, пережитого человеком — неудачником «ниггером Блэаром». Обломки, не омываемые прибоем где-нибудь на песчаном побережье Занзибара, а болтающиеся на привязи у епископа.
Почему вообще он должен кого-то разыскивать?! Никому, кроме него, нет до Мэйпоула абсолютно никакого дела. Он же не сыщик и не святой — покровитель викариев. В жизни не занимался ничем подобным.
Блэар вернулся в спальню за новой порцией бренди. Чтобы не любоваться опять собственным отражением в окне, он убавил свет, и взгляду его предстали бегущие по небу и словно наваливающиеся на город тяжелые, рваные, грязные облака. Теперь ему стали видны и склянки, тускло поблескивавшие в окнах аптеки, и горы оловянной посуды, что громоздились в витрине хозяйственного магазина, и манекены в лавке модистки, смотревшие на улицу слепыми глазами. В кустах рядом с магазином модистки в свете уличного фонаря поблескивало что-то металлическое. Сперва Блэар подумал, что отблеск исходит от оброненной на землю монетки, но тут сверкающее нечто шевельнулось, и он понял, что на самом деле это обитый медью мысок шахтерского клога.
Блэар отступил от окна в глубь комнаты и постоял так минут десять, наблюдая; глаза его привыкли к темноте, и он различил в кустах чьи-то ноги. Для удовлетворения естественных человеческих потребностей столько времени явно не требовалось. Стоявший на улице не курил; значит, он не хотел себя обнаружить. Конечно, этим человеком мог быть кто угодно; но если в кустах прятался Билл Джейксон, тем лучше: так, по крайней мере, Блэар мог знать, где Джейксон находится. И, пока сам Блэар оставался бы в «Минорке», словно корабль в порту, он мог чувствовать себя в полной безопасности: Джейксон не стал бы ломиться в двери самой респектабельной в Уигане гостиницы.
Блэар налил себе стаканчик бренди и попытался целиком сосредоточиться на дневнике Мэйпоула. Глядя на тесно посаженные, переплетающиеся между собой строчки, он представил себе согнувшегося над страницей рослого викария, словно гиганта, корпящего над кружевной вышивкой. Блэару так и не удалось пока расшифровать заляпанные чернильными пятнами записи, датированные 13 и 14 января; единственной причиной полагать, что над их расшифровкой стоило поломать голову, был тот факт, что строчки именно этих записей были перекручены особенно сложным образом. Распутанные, они не складывались ни в какой осмысленный текст; но Блэар повторял себе, что Мэйпоул был всего лишь викарием, а не привыкшим изворачиваться и хитрить шахтером. Строчки напоминали Блэару так называемый «шифр Цезаря», когда буквы меняются местами и группируются по четыре; средний по сложности код, расшифровку его надо начинать со сдвоенных и наиболее часто повторяющихся букв, с чаще всего встречающихся комбинаций. В данном случае трудность заключалась в том, что отдельные буквосочетания выглядели так, словно были написаны на каком-то другом языке. Решив не обращать внимания на группы и перечитывая строки снова и снова так, чтобы нащупать в них какой-то ритм, Блэар почувствовал вдруг, что его внутренний голос улавливает нечто знакомое; потом несколько первых коротких буквосочетаний подсказали ему одну из гласных, та — имя, а уже оно раскрыло и ключ, давший возможность прочесть все остальное.
«Царь Соломон любил многих иноплеменных женщин, не одну лишь дочь фараона, но и женщин моавитянских, аммонитских, сидонских, хеттских».
Что ж, значит, словопрения религиозных фанатиков, невольным слушателем которых Блэару пришлось быть в детстве, не прошли для него даром. Немножечко бренди, и дело пойдет.
«Видимо, иноплеменные жены его обратили его сердце и к другим богам, потому что царь Соломон поклонялся Астарте, богине сидонцев, и Милькому, этому омерзению всех аммонитян».
«Омерзение всех аммонитян? Такие слова хорошо бы писать на адвокатских визитках вместо титулов, — подумал Блэар. — Наверное, Мильком мог бы без труда составить компанию Нателлу, Липтроту, Хоптону и Мику».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123