Он высоко задрал голову на подушке, чтобы ее растрепанные волосы не щекотали ему нос и рот. Он не закрывал глаза. Сегодня темнота была не для сна, и он крепко прижимал к себе незнакомку, околдованный теплом и молочным ароматом ее тела, горьковатым запахом жидкости, которую они пролили на простыни, женской удивительной хрупкостью. Его ладонь то заполнялась ее телом, то пустела в ритм ее дыханию. Он пытался сосредоточиться, запечатлеть в своей памяти реальность ее плоти, чтобы удержать ее после того, как она уйдет. Но его мысли разбегались. Райдер не мог понять, почему появление в его постели этой женщины из другой страны пробудило в нем столько воспоминаний.
По здравому размышлению, сейчас имело значение только соприкосновение их тел. Но он лежал в сырой от их пота постели и вспоминал вечеринки и тревожные, довольно-таки редкие радости молодости, проведенной в маленьком городке, в стороне от больших дорог. Смешливых девчонок, собиравшихся на автостоянке у мелочной лавки, и яростные схватки школьных спортивных команд, приносящих недолговечную славу городам, упустившим свой шанс во всем остальном. Неловкие, жадные, страстные поцелуи, длившиеся бесконечно, пока наконец - неожиданно, внезапно - истомившаяся девчонка не соглашалась на любовь. Слова тут бессильны. Нет на Земле места более одинокого и более необъятного, чем Небраска октябрьским вечером.
Иногда девчонки делали вид, будто не понимают, куда ты клонишь, а другие все знали на удивление хорошо. Менялись только названия телевизионных шоу да модели модных машин, да и те, если вдуматься, тоже не менялись. Райдер не мог понять, откуда у русской женщины из убогого гостиничного номера взялось столько силы, чтобы заставить его вновь почувствовать запах давно ушедших субботних вечеров, увидеть былые промахи и поражения, свои и других, таких, как он.
Ему вспомнилась девчушка, которая, набравшись смелости, твердо сказала ему, что пойдет с ним, что она всегда будет любить только его одного. И она тоже сейчас лежала рядом с ним, ближе чем на расстоянии вытянутой руки, и он снова видел белизну ее ног в машине, поздно ночью остановившейся далеко от города, от всего мира. Только минуту назад он неловко вошел в нее, и она хватала его за плечи и кричала, боясь помочь ему, боясь не пустить его, потому что она любила его, и только его, и навсегда его одного, и ее голые ноги казались такими белыми под флюоресцирующими облаками, а глаза ее, влажные и темные, смотрели вдаль, а голова лежала на сиденье машины. «Дети, - подумал он, улыбаясь тихой грустной улыбкой, - всего лишь дети». И он вновь услышал голос, повторявший без конца: «Только ты, только ты…» Вспомнил темные волосы и холодный степной ветер, который пытался прорваться внутрь машины и проучить их. Он помнил, как испуганно отдернулась ее детская рука, случайно дотронувшись до него. Он помнил ее прекрасно, до мельчайших подробностей, ее храбрость женщины и скромность девочки из хорошей семьи. Потом ее волнение, не догадаются ли родители обо всем - по ее платью или по глазам. Только вот имени ее он не помнил.
Изящная, совсем не похожая на ту девчонку женщина, что лежала сейчас в его постели, пробормотала во сне какое-то иностранное слово и слегка пошевелилась, тем самым вернув ему яркие воспоминания об их совсем не такой далекой и гораздо менее невинной близости. «Нет, - подумал он. - Я слишком уж строго сужу». Как раз ее попытки казаться многоопытной и делали ее в его глазах до смешного невинной. В его комнате, после первых поцелуев, когда они поняли друг друга без слов, она начала исполнять жалкий в своей неумелости стриптиз, корча гримаски из дешевого фильма, закрывая глаза в пародии на самозабвение, в то же время явно стараясь не повредить ничего из предметов своего туалета. В скудном освещении она казалась не столько бесстыдной, сколько отчаявшейся, замерзшей и худой в своем белье. Он заключил ее в объятия скорее для того, чтобы остановить, нежели в порыве страсти.
Однако, прижавшись к нему, она ожила. На стадии, предшествующей сексу, она вела себя с полным бесстыдством и почти с яростью. Там, где он предпочел бы нежность и неторопливую ласку, она спешила, игнорируя его заботливость. Казалось, она хотела поскорее исчерпать свой запас заученных приемов и вела себя почти с мужской прямолинейностью в очевидной уверенности, что по-настоящему важен только сам финал. Занимаясь любовью, она мало думала о нем, словно он был только орудием ее удовольствия. Она сильно кусалась и до боли впивалась сильными тонкими пальцами ему в ягодицы, пока он наконец не оттолкнул ее руки. Она быстро двигалась, не желая прислушиваться к его ритму. То было не соревнование, как с американкой. Скорее давний голод, подстегиваемый страхом, что она получит слишком мало. Русская оказалась сухой, неумелой любовницей, в близости с ней не было богатства чувств. Просто кости терлись о кость, потом короткий обманчивый восторг и опустошенность. Теплое, усталое дыхание, короткое движение бедер, после которого они вновь разъединились. И затем - ощущение прижавшихся к нему спины и ягодиц - женщины такой худой, что ее тело могло бы принадлежать ребенку.
Неожиданный шум в коридоре заставил его вздрогнуть. Кто-то яростно бранился по-английски, а в ответ женский голос бросал русские слова. Очень бережно Райдер снял руку с груди женщины и закрыл ей ухо.
Да, она сухая, неумелая любовница. И, глядя на вещи трезво, он чувствовал, что он интересен ей не как человек, а просто как американец. Но - не важно. В этой пустыне постельного белья он - ее защитник, призванный оберегать ее от любой боли.
Скандал стих, удаляясь вдаль по коридору. Райдер пожалел тех, кому приходилось выяснять отношения подобным образом. В душе у него царил мир, и даже неприятная сцена в компьютерном дознавательном центре потеряла в его памяти остроту. Он больше не думал о войне. Война и так скоро вернется. Но сейчас еще несколько часов он хотел держать в объятиях эту незнакомку.
Женщина прижалась к нему, устраиваясь поудобнее. Его тело отозвалось, и он провел рукой но ее волосам вниз, до твердых косточек ключиц. Его рука ненадолго задержалась на ее мягкой груди, затем скользнула по животу, пока его пальцы не достигли влажного треугольника волос. Он погрузил палец во влагу, оставшуюся после их недавней любви, и женщина начала поворачиваться к нему, зажав его руку между бедрами. В бледнеющей темноте он увидел, что ее глаза широко открыты. Она приоткрыла для поцелуя губы, дохнув на него застоявшимся запахом выкуренных сигарет. Тихо засмеялась, непонятно почему. Потом обняла его, освободив его руку.
***
Валя давно уже лежала без сна, притворяясь спящей и оценивая про себя мужчину, которому только что отдалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
По здравому размышлению, сейчас имело значение только соприкосновение их тел. Но он лежал в сырой от их пота постели и вспоминал вечеринки и тревожные, довольно-таки редкие радости молодости, проведенной в маленьком городке, в стороне от больших дорог. Смешливых девчонок, собиравшихся на автостоянке у мелочной лавки, и яростные схватки школьных спортивных команд, приносящих недолговечную славу городам, упустившим свой шанс во всем остальном. Неловкие, жадные, страстные поцелуи, длившиеся бесконечно, пока наконец - неожиданно, внезапно - истомившаяся девчонка не соглашалась на любовь. Слова тут бессильны. Нет на Земле места более одинокого и более необъятного, чем Небраска октябрьским вечером.
Иногда девчонки делали вид, будто не понимают, куда ты клонишь, а другие все знали на удивление хорошо. Менялись только названия телевизионных шоу да модели модных машин, да и те, если вдуматься, тоже не менялись. Райдер не мог понять, откуда у русской женщины из убогого гостиничного номера взялось столько силы, чтобы заставить его вновь почувствовать запах давно ушедших субботних вечеров, увидеть былые промахи и поражения, свои и других, таких, как он.
Ему вспомнилась девчушка, которая, набравшись смелости, твердо сказала ему, что пойдет с ним, что она всегда будет любить только его одного. И она тоже сейчас лежала рядом с ним, ближе чем на расстоянии вытянутой руки, и он снова видел белизну ее ног в машине, поздно ночью остановившейся далеко от города, от всего мира. Только минуту назад он неловко вошел в нее, и она хватала его за плечи и кричала, боясь помочь ему, боясь не пустить его, потому что она любила его, и только его, и навсегда его одного, и ее голые ноги казались такими белыми под флюоресцирующими облаками, а глаза ее, влажные и темные, смотрели вдаль, а голова лежала на сиденье машины. «Дети, - подумал он, улыбаясь тихой грустной улыбкой, - всего лишь дети». И он вновь услышал голос, повторявший без конца: «Только ты, только ты…» Вспомнил темные волосы и холодный степной ветер, который пытался прорваться внутрь машины и проучить их. Он помнил, как испуганно отдернулась ее детская рука, случайно дотронувшись до него. Он помнил ее прекрасно, до мельчайших подробностей, ее храбрость женщины и скромность девочки из хорошей семьи. Потом ее волнение, не догадаются ли родители обо всем - по ее платью или по глазам. Только вот имени ее он не помнил.
Изящная, совсем не похожая на ту девчонку женщина, что лежала сейчас в его постели, пробормотала во сне какое-то иностранное слово и слегка пошевелилась, тем самым вернув ему яркие воспоминания об их совсем не такой далекой и гораздо менее невинной близости. «Нет, - подумал он. - Я слишком уж строго сужу». Как раз ее попытки казаться многоопытной и делали ее в его глазах до смешного невинной. В его комнате, после первых поцелуев, когда они поняли друг друга без слов, она начала исполнять жалкий в своей неумелости стриптиз, корча гримаски из дешевого фильма, закрывая глаза в пародии на самозабвение, в то же время явно стараясь не повредить ничего из предметов своего туалета. В скудном освещении она казалась не столько бесстыдной, сколько отчаявшейся, замерзшей и худой в своем белье. Он заключил ее в объятия скорее для того, чтобы остановить, нежели в порыве страсти.
Однако, прижавшись к нему, она ожила. На стадии, предшествующей сексу, она вела себя с полным бесстыдством и почти с яростью. Там, где он предпочел бы нежность и неторопливую ласку, она спешила, игнорируя его заботливость. Казалось, она хотела поскорее исчерпать свой запас заученных приемов и вела себя почти с мужской прямолинейностью в очевидной уверенности, что по-настоящему важен только сам финал. Занимаясь любовью, она мало думала о нем, словно он был только орудием ее удовольствия. Она сильно кусалась и до боли впивалась сильными тонкими пальцами ему в ягодицы, пока он наконец не оттолкнул ее руки. Она быстро двигалась, не желая прислушиваться к его ритму. То было не соревнование, как с американкой. Скорее давний голод, подстегиваемый страхом, что она получит слишком мало. Русская оказалась сухой, неумелой любовницей, в близости с ней не было богатства чувств. Просто кости терлись о кость, потом короткий обманчивый восторг и опустошенность. Теплое, усталое дыхание, короткое движение бедер, после которого они вновь разъединились. И затем - ощущение прижавшихся к нему спины и ягодиц - женщины такой худой, что ее тело могло бы принадлежать ребенку.
Неожиданный шум в коридоре заставил его вздрогнуть. Кто-то яростно бранился по-английски, а в ответ женский голос бросал русские слова. Очень бережно Райдер снял руку с груди женщины и закрыл ей ухо.
Да, она сухая, неумелая любовница. И, глядя на вещи трезво, он чувствовал, что он интересен ей не как человек, а просто как американец. Но - не важно. В этой пустыне постельного белья он - ее защитник, призванный оберегать ее от любой боли.
Скандал стих, удаляясь вдаль по коридору. Райдер пожалел тех, кому приходилось выяснять отношения подобным образом. В душе у него царил мир, и даже неприятная сцена в компьютерном дознавательном центре потеряла в его памяти остроту. Он больше не думал о войне. Война и так скоро вернется. Но сейчас еще несколько часов он хотел держать в объятиях эту незнакомку.
Женщина прижалась к нему, устраиваясь поудобнее. Его тело отозвалось, и он провел рукой но ее волосам вниз, до твердых косточек ключиц. Его рука ненадолго задержалась на ее мягкой груди, затем скользнула по животу, пока его пальцы не достигли влажного треугольника волос. Он погрузил палец во влагу, оставшуюся после их недавней любви, и женщина начала поворачиваться к нему, зажав его руку между бедрами. В бледнеющей темноте он увидел, что ее глаза широко открыты. Она приоткрыла для поцелуя губы, дохнув на него застоявшимся запахом выкуренных сигарет. Тихо засмеялась, непонятно почему. Потом обняла его, освободив его руку.
***
Валя давно уже лежала без сна, притворяясь спящей и оценивая про себя мужчину, которому только что отдалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94