Она ушла. И не успела Валя натянуть на себя одежду, как появилась еще одна молодая женщина. Ее нетерпеливо тащила за собой толстая тетка в халате, которая могла бы приходиться родной сестрой той, что подняла Валю.
Вновь прибывшая оказалась бесцветной блондинкой, гораздо менее яркой и живой, чем Валентина, ее волосам и цвету лица не хватало тех красок, которые ищут мужчины в женщинах. Однако кто-то же ее захотел. Девушка смотрела сквозь Валю. Она еще не вернулась в реальный мир. Ее кожа была бледной до прозрачности, как будто после потери большого количества крови. Повинуясь медсестре, она рухнула на грязную койку, как сама Валя незадолго до того, не замечая ни Валентину, ни вообще никого на целом свете, и уставилась немигающим взглядом в потолок.
Валя прислонилась к стене, чтобы натянуть чулок. Медсестра удалилась. Девушка осторожно ощупала себя, словно опасаясь найти в себе какую-то страшную перемену. Потом ее нижняя губа задрожала. Сперва Валя решила, что та хочет что-то сказать, возможно, попросить помощи. Но она просто начала рыдать — долговязый подросток, раздавленный миром взрослых.
Валентина отвела глаза, не желая связываться. Но, отвернувшись, она наткнулась на взгляд плотной невысокой женщины, чьи волосатые икры свисали с края кровати. Черноволосая, за тридцать, с усами. Похожая на грузинку. На ее лице виднелись шрамы от болезни, но в остальном она выглядела совершенно здоровой, словно только что после приятной прогулки. Она ухмыльнулась Вале, как будто той всего-навсего измерили температуру.
— Кто не может терпеть последствия, тому не следует торопиться раздвигать ноги, — заявила она с легким акцентом, с видом превосходства кивая в сторону несчастной девушки, сменившей Валентину на койке. — Все не прочь повеселиться, только никому не хочется платить.
Валя с усилием оторвала от нее взгляд и нетвердым шагом побрела прочь по проходу между кроватями. Но чем сильнее она старалась ничего не видеть, тем больше она замечала. Она попыталась не отрывать глаз от пола, но вид грязи, подтеков, щербин и трещин лишь усилил в ней чувство беспомощности. Почему они не могут вымыть пол? Это же антисанитария. Едва держась на подкашивающихся ногах, она вдруг с пугающей отчетливостью увидела свое будущее. Еще одна безликая больница. Еще одна кровать с грязными простынями, но не настолько грязными, чтобы персонал вынужден был их поменять. Еще один…
Разве это жизнь?
С трудом волоча за собой сумку с кое-какими необходимыми вещами, Валя встала в очередь к окошку регистратуры. Она глубоко вздохнула, пытаясь побороть тошноту, но только наполнила легкие зловонным больничным воздухом. Она чувствовала, как пот струится по ее телу, собирается в капельки на лбу. Валентина подумала, что вот сейчас упадет, забьется в судорогах. Тогда они увидят. Тогда они поймут…
Но ничего не произошло. Очередь медленно тянулась, и наконец она очутилась перед окошком. За столом сидела женщина с затянутыми в узел волосами, и кожа туго обтягивала острые черты ее лица, в котором не было места ни доброте, ни состраданию. Она не отрывала взгляда от бумаг.
— Фамилия?
— Бабрышкина, Валентина Ивановна.
— Есть жалобы?
Валя на миг представила себе, что случится, если она скажет сидящей перед ней женщине, как плохо она себя чувствует, как сильно ей хочется еще немного полежать.
— Нет.
— Распишитесь здесь, товарищ.
Валя наклонилась вперед. Перед ней простиралась бездна, и она становилась все глубже и шире с каждой новой мыслью, с каждым новым движением. Ей почти хотелось почувствовать на ногах страшную влагу, чтобы они позволили ей отдохнуть еще чуть-чуть.
Она подписала бланк.
— И еще здесь, товарищ. В двух местах.
Валя не нашла в себе силы прочитать содержание бланков. Она расписалась, где сказано, охваченная желанием поскорее уйти отсюда.
Все так же не отрывая глаз от стола, регистраторша произнесла:
— Следующая.
Нарицкий ждал ее в конце квартала, облокотившись на автомобиль. Еще не разглядев выражения его лица, Валя уже знала, что сейчас он очень гордится собой. За то, что так долго ждал ее. Валентину начало мутить от одной мысли о Нарицком, и ей на мгновение показалось удивительным, как только она могла позволить ему прикасаться к себе, обладать собой.
Но как ни жалела она себя, все же не следовало кривить душой. Ей нравилось его общество. И в постели с ним ей было хорошо. По сравнению с прямолинейным Юрием, Нарицкий в сексе отличался гораздо большей изобретательностью.
Нарицкий был вульгарный тип. И в сексе ей это нравилось.
Нарицкий был красивым мужчиной, но ее привлекло вовсе не это. Она могла бы обойтись и без секса. И она не помчалась по мужикам, едва Юра уехал в Среднюю Азию. Но Нарицкий показался ей ее шансом, последним шансом.
Когда-то и Юрий показался Валентине таким шансом. Молодая дура. А она-то считала себя такой мудрой. Офицер, мол, никогда не останется без работы. А Юра был такой умный, настоящий идеал офицера. Все предрекали ему блестящее будущее. Но о каком будущем может идти речь в этой стране…
«Эх, офицеры, офицеры, — с презрением подумала Валя. — Жизнь серая, как армейская шинель». В разваливающейся стране, где все давно уже прогнило, где ничего не работало, где не осуществлялись никакие планы, Юра казался таким сильным, надежным, способным обеспечить ей достойную жизнь. Но как обманчива оказалась внешность! Под грубой офицерской формой он скрывал беззащитную, жалкую любовь. Кому нужна его слюнявая преданность? Доверчивый слабак. А ей нужна от него твердость. Все мужчины — размазни.
«А кто же тогда я?» — спросила себя Валя.
Вот и Нарицкий. С улыбкой в пол-лица. Рядом с новенькой машиной. Не слишком уж шикарной — Нарицкий не такой дурак. Нарицкий вообще очень не глуп, но куда делся весь его ум в нужный момент?
Их познакомила подруга. «Присмотрись к нему. Работает с иностранцами. Деловой человек. Ну, сама понимаешь. Ничего незаконного. Ну, то есть ничего серьезного, понимаешь? На худой конец у него могущественные друзья. Но он ищет хорошую переводчицу с английского языка. Заработаешь немного денег, в свободное от работы время, поправишь свои дела. И он может доставать чудесные вещи. Вот посмотри…»
«Чудесные вещи. На мужчин-то я не больно падка, — подумала Валя. — У меня слабость к красивым тряпкам». Когда все рухнуло, у нее мелькнуло желание уничтожить все то, что давал ей Нарицкий. Но, подобно мимолетному испугу, это настроение быстро прошло, точнее, она его подавила. Она знала, что у нее никогда не хватит сил изорвать, изрезать и выкинуть то, что вносило хоть какие-то краски в ее серую жизнь.
А как же Юрий? Я плохая баба, Юра. Я лгала тебе. И, когда ты встал перед выбором, ты выбрал свою расчудесную армию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179