Витали в облаках и парили…
В Москве нас, надо отдать должное, приняли с большими почестями. В аэропорту для каждого игрока стояла машина с шофером. Правительственный ЗИМ. Жены и родственники стояли на балконе в Шереметьево. Зоя приехала встречать с Андрюшкой на руках, ему два года было, и с огромным букетом лилий. А у дверей, когда мы стали выходить, нас встречала толпа народа. Прошли сквозь строй, Зоя говорит: «Вот наша машина». И я помню: лилии осыпались…
А дальше нас ждал сюрприз в советском стиле. Тронулся кортеж, поехал, на несколько сот метров растянулся. Впервые я ехал, как член правительства: нигде не останавливают, дорогу перекрывают. Привезли в Лужники. В это время был матч первенства страны, играли «Спартак» и «Локомотив». Тут меня Морозов и ошарашивает:
– Переодевайся скорей. Скоро на поле выходить.
Я говорю: «Куда там! Не могу, две ночи не спал». Еле отвертелся, а Маслака заставили. Он ведь в финале не играл. Вот и вышел на поле у «Спартака». Героический человек. Перед матчем совершили мы с кубком круг почета. Народ кричал, ликовал, аплодировал. И нам даже разрешили сесть на трибунах в ногах у правительства. Там обычно кагэбисты сидели. А тут мы, я еще взял Андрюшку на руки.
Спустя какое-то время нас пригласили в Кремль, вручать ордена. Мы уже, в принципе, знали, кому что. Козьмичу – орден Трудового Красного Знамени. Мне – Знака почета. Ордена Ленина ни у кого не было. За Олимпиаду ребятам давали, а здесь, наверное, решили, что турнир рангом ниже. И уже перед самой церемонией нам сказали:
– Товарищи, не расстраивайтесь, произошли небольшие изменения.
Оказывается, председатель президиума Верховного Совета Брежнев посчитал, что слишком жирно давать такие награды футболистам. Как мне потом рассказывали, когда ему принесли указ на подпись, он подумал и говорит:
– Бубукин? Он же мужик работящий, медаль ему «За трудовую доблесть».
На ней написано «Труд в СССР – дело чести». Всем на ранг понизил.
От ЦК комсомола дали по грамоте и сказали, какие-то льготы будут у того, кто вторую такую получит. Не удалось. Вторую я получил уже от Верховного Совета России за подписью Хасбулатова. К столетию футбола за вклад… и так далее. А какие льготы за комсомольскую грамоту положены, не знаю, однако помню, что в кремлевскую столовую с ней не впускали.
9. Сержант сверхсрочной службы
Сезон 1961 года я провел в ЦСКА. Тогда насильственный призыв в армейский клуб еще не практиковался, а переходы вообще были запрещены. Только в крайнем случае – переезд из города в город или когда тренеры сами отпускали ненужного игрока. Исключение составляет пятьдесят четвертый год, когда восстанавливали реабилитированный ЦДСА. Тогда многие футболисты пришли по собственному желанию, невзирая на мнение клубного руководства.
Но после чемпионата Европы Хрущев спросил министра обороны Гречко:
– Что ж это, армия у нас такая сильная, а футбольная команда у тебя слабая?
Гречко ответил, что не может насильно тащить игроков. И Никита Сергеевич дал ему добро, разрешил брать любого, кто изъявит желание служить в Вооруженных Силах. После этого и стали использовать призыв в Вооруженные Силы как средство для усиления ЦСКА. А какое там желание, если в Конституции написано, что защита Родины – обязанность каждого гражданина. Не желаешь играть в футбол – будешь два года рыть окопы в вечной мерзлоте.
Со мной дело обстояло сложнее. Я уже отслужил срочную службу в ВВС, но все равно меня всеми средствами пытались «заставить захотеть» пойти на сверхсрочную. В «Локомотиве» меня прятали: то я в санатории, то еще где-нибудь. Так продолжалось до тех пор, пока не позвонил сам Всеволод Михайлович Бобров.
– Валентин, когда-то вы мальчишками пришли ко мне с Исаевым. Я очень рад, что ты вырос в хорошего футболиста. Не буду долго тянуть резину, я принимаю команду. Помоги и ты мне. Руководство предложило и просило, чтобы мы дали результат. Чтобы команда прозвучала так, как она звучала в сороковые-пятидесятые годы. Для этого все условия есть. Если нужно жилье или что другое – все будет. Сделаем тебя офицером, льготы дадим. Будешь получать еще и за погоны.
Жилье меня не интересовало, потому что «Локомотив» дал двухкомнатную квартиру. Получал я тоже вроде неплохо. К тому же, клубный патриотизм – сколько лет отдал команде, хотел уж до конца и доиграть. Но против просьбы своего кумира устоять не мог, тем более, что он всерьез нацелился на чемпионство. Дал я Боброву свое согласие, но предупредил, что будет большой скандал. Всесильный министр, партия, общественность. И действительно. Газеты уже начали писать, что мне вот-вот запретят играть, что чуть ли не заслуженного с меня снимают. Но что мог поделать даже Бещев против Хрущева. И в конце шестидесятого года на вручении медали сам Георгадзе мне сказал, чтобы я не волновался, вопрос уладили.
Взывали и к моей совести. Помню в «Гудке» была статья, что я являюсь эталоном как воспитанник «Локомотива», на меня смотрит молодежь и так далее. Словом, попал в нехорошую ситуацию, потому что по природе я человек бесконфликтный. Но сделанного не воротишь. Отдали Боброву паспорта, и через несколько дней меня сделали сержантом сверхсрочной службы – сразу из солдат в офицеры произвести не могли. А Витя Понедельник чего-то замешкался. Он решал вопрос с жильем. Пока ему показывали квартиру здесь, у поселка Сокол, пришло шокирующее сообщение. Всеволода Михайловича сняли и тренером назначили Константина Ивановича Бескова. А за что да почему – не знаю. Мы уже не железнодорожники, а люди военные. Довели до нас приказ главного политического управления об освобождении Боброва и назначении его главным тренером Вооруженных Сил. А дальше извольте исполнять приказ – играть под руководством Бескова.
Сначала я особо не расстраивался, потому что Константин Иванович очень сильный футболист и тренер. Работать с ним было интересно. Очень много занимались теорией. В плане ведения игры у него было много хитростей. Не просто шаблонные фразы: «атаковать большими силами» или «создать преимущество на правом фланге за счет подключения того-то». Он до мелочей разжевывал взаимодействие атакующих звеньев. Даже Аркадьев не давал этого. Борис Андреевич говорил, например, сыграть в стенку. А что такое стенка вроде бы как и само собой понятно. Бесков же постоянно ходил по полю с макетом. На тренировке свистнет, все подбегают, и он начинает детально разбирать положение партнера, положение страхующего, как перевести центр тяжести противника на нужную ногу.
Кроме того, у него была железная дисциплина. Он не прощал никому нарушения режима. Следил за питанием, чтобы врач четко рассчитывал калорийные нормы. Сапожника с собой возил, для того чтобы у игроков бутсы были всегда хорошо пошиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
В Москве нас, надо отдать должное, приняли с большими почестями. В аэропорту для каждого игрока стояла машина с шофером. Правительственный ЗИМ. Жены и родственники стояли на балконе в Шереметьево. Зоя приехала встречать с Андрюшкой на руках, ему два года было, и с огромным букетом лилий. А у дверей, когда мы стали выходить, нас встречала толпа народа. Прошли сквозь строй, Зоя говорит: «Вот наша машина». И я помню: лилии осыпались…
А дальше нас ждал сюрприз в советском стиле. Тронулся кортеж, поехал, на несколько сот метров растянулся. Впервые я ехал, как член правительства: нигде не останавливают, дорогу перекрывают. Привезли в Лужники. В это время был матч первенства страны, играли «Спартак» и «Локомотив». Тут меня Морозов и ошарашивает:
– Переодевайся скорей. Скоро на поле выходить.
Я говорю: «Куда там! Не могу, две ночи не спал». Еле отвертелся, а Маслака заставили. Он ведь в финале не играл. Вот и вышел на поле у «Спартака». Героический человек. Перед матчем совершили мы с кубком круг почета. Народ кричал, ликовал, аплодировал. И нам даже разрешили сесть на трибунах в ногах у правительства. Там обычно кагэбисты сидели. А тут мы, я еще взял Андрюшку на руки.
Спустя какое-то время нас пригласили в Кремль, вручать ордена. Мы уже, в принципе, знали, кому что. Козьмичу – орден Трудового Красного Знамени. Мне – Знака почета. Ордена Ленина ни у кого не было. За Олимпиаду ребятам давали, а здесь, наверное, решили, что турнир рангом ниже. И уже перед самой церемонией нам сказали:
– Товарищи, не расстраивайтесь, произошли небольшие изменения.
Оказывается, председатель президиума Верховного Совета Брежнев посчитал, что слишком жирно давать такие награды футболистам. Как мне потом рассказывали, когда ему принесли указ на подпись, он подумал и говорит:
– Бубукин? Он же мужик работящий, медаль ему «За трудовую доблесть».
На ней написано «Труд в СССР – дело чести». Всем на ранг понизил.
От ЦК комсомола дали по грамоте и сказали, какие-то льготы будут у того, кто вторую такую получит. Не удалось. Вторую я получил уже от Верховного Совета России за подписью Хасбулатова. К столетию футбола за вклад… и так далее. А какие льготы за комсомольскую грамоту положены, не знаю, однако помню, что в кремлевскую столовую с ней не впускали.
9. Сержант сверхсрочной службы
Сезон 1961 года я провел в ЦСКА. Тогда насильственный призыв в армейский клуб еще не практиковался, а переходы вообще были запрещены. Только в крайнем случае – переезд из города в город или когда тренеры сами отпускали ненужного игрока. Исключение составляет пятьдесят четвертый год, когда восстанавливали реабилитированный ЦДСА. Тогда многие футболисты пришли по собственному желанию, невзирая на мнение клубного руководства.
Но после чемпионата Европы Хрущев спросил министра обороны Гречко:
– Что ж это, армия у нас такая сильная, а футбольная команда у тебя слабая?
Гречко ответил, что не может насильно тащить игроков. И Никита Сергеевич дал ему добро, разрешил брать любого, кто изъявит желание служить в Вооруженных Силах. После этого и стали использовать призыв в Вооруженные Силы как средство для усиления ЦСКА. А какое там желание, если в Конституции написано, что защита Родины – обязанность каждого гражданина. Не желаешь играть в футбол – будешь два года рыть окопы в вечной мерзлоте.
Со мной дело обстояло сложнее. Я уже отслужил срочную службу в ВВС, но все равно меня всеми средствами пытались «заставить захотеть» пойти на сверхсрочную. В «Локомотиве» меня прятали: то я в санатории, то еще где-нибудь. Так продолжалось до тех пор, пока не позвонил сам Всеволод Михайлович Бобров.
– Валентин, когда-то вы мальчишками пришли ко мне с Исаевым. Я очень рад, что ты вырос в хорошего футболиста. Не буду долго тянуть резину, я принимаю команду. Помоги и ты мне. Руководство предложило и просило, чтобы мы дали результат. Чтобы команда прозвучала так, как она звучала в сороковые-пятидесятые годы. Для этого все условия есть. Если нужно жилье или что другое – все будет. Сделаем тебя офицером, льготы дадим. Будешь получать еще и за погоны.
Жилье меня не интересовало, потому что «Локомотив» дал двухкомнатную квартиру. Получал я тоже вроде неплохо. К тому же, клубный патриотизм – сколько лет отдал команде, хотел уж до конца и доиграть. Но против просьбы своего кумира устоять не мог, тем более, что он всерьез нацелился на чемпионство. Дал я Боброву свое согласие, но предупредил, что будет большой скандал. Всесильный министр, партия, общественность. И действительно. Газеты уже начали писать, что мне вот-вот запретят играть, что чуть ли не заслуженного с меня снимают. Но что мог поделать даже Бещев против Хрущева. И в конце шестидесятого года на вручении медали сам Георгадзе мне сказал, чтобы я не волновался, вопрос уладили.
Взывали и к моей совести. Помню в «Гудке» была статья, что я являюсь эталоном как воспитанник «Локомотива», на меня смотрит молодежь и так далее. Словом, попал в нехорошую ситуацию, потому что по природе я человек бесконфликтный. Но сделанного не воротишь. Отдали Боброву паспорта, и через несколько дней меня сделали сержантом сверхсрочной службы – сразу из солдат в офицеры произвести не могли. А Витя Понедельник чего-то замешкался. Он решал вопрос с жильем. Пока ему показывали квартиру здесь, у поселка Сокол, пришло шокирующее сообщение. Всеволода Михайловича сняли и тренером назначили Константина Ивановича Бескова. А за что да почему – не знаю. Мы уже не железнодорожники, а люди военные. Довели до нас приказ главного политического управления об освобождении Боброва и назначении его главным тренером Вооруженных Сил. А дальше извольте исполнять приказ – играть под руководством Бескова.
Сначала я особо не расстраивался, потому что Константин Иванович очень сильный футболист и тренер. Работать с ним было интересно. Очень много занимались теорией. В плане ведения игры у него было много хитростей. Не просто шаблонные фразы: «атаковать большими силами» или «создать преимущество на правом фланге за счет подключения того-то». Он до мелочей разжевывал взаимодействие атакующих звеньев. Даже Аркадьев не давал этого. Борис Андреевич говорил, например, сыграть в стенку. А что такое стенка вроде бы как и само собой понятно. Бесков же постоянно ходил по полю с макетом. На тренировке свистнет, все подбегают, и он начинает детально разбирать положение партнера, положение страхующего, как перевести центр тяжести противника на нужную ногу.
Кроме того, у него была железная дисциплина. Он не прощал никому нарушения режима. Следил за питанием, чтобы врач четко рассчитывал калорийные нормы. Сапожника с собой возил, для того чтобы у игроков бутсы были всегда хорошо пошиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52