Я поступил с тобой как скотина, но не колеблясь повторю при необходимости! Потому что, я подохну без тебя! Ты должна это понять! Будешь ли повиноваться мне?! Отвечай, черт побери!
– Буду!
– Рыжая, а ты хоть немного любишь меня?
– Фрэнк, я тебя как Сида люблю! Он знал, что я только тебя еще смогу любить, вот и велел тебе жениться на мне.
– Поцелуй меня, детка.
Я поцеловала. Я его много раз целовала, потому что он не мог до конца поверить, что я его по-настоящему люблю, мне его было жалко.
Ларри и Денни я свое вынужденное вертикальное состояние выдала за внезапный приступ радикулита, который прошел за два дня. О чем я с ликованием объявила Фрэнку, но он еще три дня мариновал меня, мороча мне голову разными увертками, что надо подождать еще несколько дней, он боится своим неистовством причинить мне вред, пока я не потеряла последнее терпение и не предъявила ультиматум: или он без промедления вспоминает о своих обязанностях или… Второе не понадобилось, Фрэнк предпочел первое.
Он это потом постоянно предпочитал, потому что сказал, что ему слишком долго пришлось ждать меня, поэтому он не может позволить мне заниматься чем-либо другим.
Я объяснила Ларри и Денни, что я теперь не могу быть с ними так же часто как раньше, потому что мы с Фрэнком работаем над одним очень важным и срочным проектом по инвестициям, нам нельзя мешать, когда у нас двери закрыты. Они поворчали, но согласились.
Однако, как потом оказалось, мы в самом деле не зря старались. Я призналась Фрэнку, что беременна, в тот день, когда мы вернулись в Большой Дом, но не сразу, а после того как Фрэнк привел меня в комнату, все стены которой были увешаны разными фотографиями.
– Когда мне становилось невмоготу, я приходил сюда, – сказал Фрэнк.
Большинство фотографий я видела впервые.
– Это из тех, что не получились? А почему ты забраковал их? По моему, отличные снимки, ты прекрасно вышел.
– Да неплохо. И невооруженным глазом видно, что я, как желторотый юнец, обожаю девочку, которую стараюсь не раздавить в своих объятиях. К сожалению, тогда еще не пришло время объявить ей об этом.
– Сейчас пришло. Можешь свободно объявлять.Ну, я жду, Фрэнк Ловайс, объявляй!
– Рыжая, не знаю, что такого есть в тебе и нет в других девицах, но ты безраздельно владеешь моим сердцем с тех пор, как я тебя увидел на дороге.
– Фрэнк Ловайс, я тебя тоже люблю. Можешь теперь поцеловать, но только поцеловать, я хочу дальше посмотреть.
Фрэнк меня поцеловал, правда, из рук не выпустил.
– А эта у тебя откуда? – я спрашивала о фотографии, где я стою на скале с ветром. – Ты же ее выкинул?
– Я выкинул другую. Эту Сид таскал с собой, пока я не прикарманил его бумажник.
– Я помню, Сид говорил, что у него бумажник пропал. Фрэнк, ты вот что, обещай не сильно волноваться, потому что это дело житейское и не у меня одной. Ну, обещай, а то я сейчас не скажу.
– Черт побери, что случилось?! – спросил Фрэнк, поворачивая меня к себе лицом и впиваясь встревоженным взглядом.
– Фрэнк, я беременна!
Я, конечно, знала, что такая сногсшибательная новость на кого угодно произведет сильное впечатление, но Фрэнк как-то слишком близко принял ее к сердцу. Стал белым, на пару секунд закрыл глаза, и когда открыл их, то там было что-то очень похожее на панический, животный страх.
Этот страх у него потом постоянно появлялся до самых родов, он почему-то вбил себе в голову, что рожать мне опасно, хотя я ему тысячу раз доходчиво рассказывала, как без осложнений, легко родила Ларри и что ему вовсе не обязательно все время торчать возле моей юбки, я здорова как лошадь, но он все равно торчал, даже ушел из-за этого в отставку из губернаторов. Он сказал, что это ему уже не нужно, он получил от жизни то, что хотел, и для него теперь самое важное сохранить главное свое достояние. Я пригрозила, что в следующий раз проговорюсь о беременности не на втором, а на девятом месяце, но это на него не подействовало, и под конец он дошел до такого скандального состояния, что пролез на сами роды. Пришлось из жалости кем-нибудь для него поскорее разродиться. Это оказался хорошенький мальчик, по одному тому, как он яростно завопил, я сразу поняла, что это вылитый Фрэнк, так оно и случилось впоследствии.
Оба постоянно требовали моего исключительного внимания, я разрывалась между ними, причем, когда я терпеливо объясняла Фрэнку, что он невиданный эгоист, и сам большой, а тот маленький, он должен любить и уступать ему, потому что это его собственный сын, он заявлял, не моргнув глазом, что, разумеется, он его любит, но это нельзя ставить ни в какое сравнение с его чувством к рыженькой девочке, он имеет на нее все права, и пусть этот парень в пеленках не рассчитывает оттяпать часть из них, у него в доме полный штат нянек, не считая Ларри с Денни, которые тоже крутятся возле этого сосунка, если я думаю, что такая орава не справляется, он может ее удвоить.
И я ничего не могла поделать с его эгоизмом!
Несколько слов о Ричарде. Фрэнк сказал, что тогда он с ним не дрался, он ему просто признался, как он меня всегда любил, тот понял, что у него нет никаких шансов, и уехал, но, несмотря на благородство Твикхэма, он не позволит ему когда-нибудь в будущем сшиваться возле меня; я не должна ему звонить, потому что это негуманно, парень должен навсегда забыть меня. Я согласилась и не звонила, а только Аннабел написала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Буду!
– Рыжая, а ты хоть немного любишь меня?
– Фрэнк, я тебя как Сида люблю! Он знал, что я только тебя еще смогу любить, вот и велел тебе жениться на мне.
– Поцелуй меня, детка.
Я поцеловала. Я его много раз целовала, потому что он не мог до конца поверить, что я его по-настоящему люблю, мне его было жалко.
Ларри и Денни я свое вынужденное вертикальное состояние выдала за внезапный приступ радикулита, который прошел за два дня. О чем я с ликованием объявила Фрэнку, но он еще три дня мариновал меня, мороча мне голову разными увертками, что надо подождать еще несколько дней, он боится своим неистовством причинить мне вред, пока я не потеряла последнее терпение и не предъявила ультиматум: или он без промедления вспоминает о своих обязанностях или… Второе не понадобилось, Фрэнк предпочел первое.
Он это потом постоянно предпочитал, потому что сказал, что ему слишком долго пришлось ждать меня, поэтому он не может позволить мне заниматься чем-либо другим.
Я объяснила Ларри и Денни, что я теперь не могу быть с ними так же часто как раньше, потому что мы с Фрэнком работаем над одним очень важным и срочным проектом по инвестициям, нам нельзя мешать, когда у нас двери закрыты. Они поворчали, но согласились.
Однако, как потом оказалось, мы в самом деле не зря старались. Я призналась Фрэнку, что беременна, в тот день, когда мы вернулись в Большой Дом, но не сразу, а после того как Фрэнк привел меня в комнату, все стены которой были увешаны разными фотографиями.
– Когда мне становилось невмоготу, я приходил сюда, – сказал Фрэнк.
Большинство фотографий я видела впервые.
– Это из тех, что не получились? А почему ты забраковал их? По моему, отличные снимки, ты прекрасно вышел.
– Да неплохо. И невооруженным глазом видно, что я, как желторотый юнец, обожаю девочку, которую стараюсь не раздавить в своих объятиях. К сожалению, тогда еще не пришло время объявить ей об этом.
– Сейчас пришло. Можешь свободно объявлять.Ну, я жду, Фрэнк Ловайс, объявляй!
– Рыжая, не знаю, что такого есть в тебе и нет в других девицах, но ты безраздельно владеешь моим сердцем с тех пор, как я тебя увидел на дороге.
– Фрэнк Ловайс, я тебя тоже люблю. Можешь теперь поцеловать, но только поцеловать, я хочу дальше посмотреть.
Фрэнк меня поцеловал, правда, из рук не выпустил.
– А эта у тебя откуда? – я спрашивала о фотографии, где я стою на скале с ветром. – Ты же ее выкинул?
– Я выкинул другую. Эту Сид таскал с собой, пока я не прикарманил его бумажник.
– Я помню, Сид говорил, что у него бумажник пропал. Фрэнк, ты вот что, обещай не сильно волноваться, потому что это дело житейское и не у меня одной. Ну, обещай, а то я сейчас не скажу.
– Черт побери, что случилось?! – спросил Фрэнк, поворачивая меня к себе лицом и впиваясь встревоженным взглядом.
– Фрэнк, я беременна!
Я, конечно, знала, что такая сногсшибательная новость на кого угодно произведет сильное впечатление, но Фрэнк как-то слишком близко принял ее к сердцу. Стал белым, на пару секунд закрыл глаза, и когда открыл их, то там было что-то очень похожее на панический, животный страх.
Этот страх у него потом постоянно появлялся до самых родов, он почему-то вбил себе в голову, что рожать мне опасно, хотя я ему тысячу раз доходчиво рассказывала, как без осложнений, легко родила Ларри и что ему вовсе не обязательно все время торчать возле моей юбки, я здорова как лошадь, но он все равно торчал, даже ушел из-за этого в отставку из губернаторов. Он сказал, что это ему уже не нужно, он получил от жизни то, что хотел, и для него теперь самое важное сохранить главное свое достояние. Я пригрозила, что в следующий раз проговорюсь о беременности не на втором, а на девятом месяце, но это на него не подействовало, и под конец он дошел до такого скандального состояния, что пролез на сами роды. Пришлось из жалости кем-нибудь для него поскорее разродиться. Это оказался хорошенький мальчик, по одному тому, как он яростно завопил, я сразу поняла, что это вылитый Фрэнк, так оно и случилось впоследствии.
Оба постоянно требовали моего исключительного внимания, я разрывалась между ними, причем, когда я терпеливо объясняла Фрэнку, что он невиданный эгоист, и сам большой, а тот маленький, он должен любить и уступать ему, потому что это его собственный сын, он заявлял, не моргнув глазом, что, разумеется, он его любит, но это нельзя ставить ни в какое сравнение с его чувством к рыженькой девочке, он имеет на нее все права, и пусть этот парень в пеленках не рассчитывает оттяпать часть из них, у него в доме полный штат нянек, не считая Ларри с Денни, которые тоже крутятся возле этого сосунка, если я думаю, что такая орава не справляется, он может ее удвоить.
И я ничего не могла поделать с его эгоизмом!
Несколько слов о Ричарде. Фрэнк сказал, что тогда он с ним не дрался, он ему просто признался, как он меня всегда любил, тот понял, что у него нет никаких шансов, и уехал, но, несмотря на благородство Твикхэма, он не позволит ему когда-нибудь в будущем сшиваться возле меня; я не должна ему звонить, потому что это негуманно, парень должен навсегда забыть меня. Я согласилась и не звонила, а только Аннабел написала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39