— взглянула она на него с облегчением.
— Нет.
Илья отпустил руль и, чинно сложив руки на коленях, посмотрел на нее в упор.
Неведомая, могучая волна ворочала сердце туда-сюда, распирала изнутри, и невозможно было это выносить, невозможно.
— Я куплю тебе все, что нужно, — проговорил он и не узнал свой голос в этот момент, — считай, что в порыве филантропии. И больше мы это обсуждать не будем.
Кажется, он хотел сказать не совсем это.
То есть, совсем не это.
Но жалость, обрушившаяся Ниагарским водопадом на душу, забурлила, замутила разум. Жалость, господи, которую он не признавал никогда и не испытывал, все с тем же привычным цинизмом считая, что жалеть — недостойно.
Недостойно кого или чего?
Ему хотелось коснуться ее волос, прижаться к ней, разгладить губами печальный изгиб ее рта и эти внезапные горькие морщинки на лбу.
План обольщения мог бы сработать еще быстрей. Все получилось бы проще.
Только не было уже никакого плана, не было предвкушения и яростной атаки, готовой каждую секунду выплеснуться на золотистую кожу, на запах тонкого сильного тела, на сияние изумрудного взгляда. Еще минуту назад Илья едва сдерживался, удивляясь собственному нетерпению и подростковому азарту, пульсирующему в каждой клетке.
Он выдохся, словно воздушный шарик. Опустошенный и растерянный, он глядел на нее и жалел ее, и мысленно утешал, почему-то уверенный, что утешения вслух она не примет.
Жалеть — недостойно, вот почему.
Еще одно заблуждение человечества или как?
— Если хочешь, садись пока за руль, — вдруг сказал Илья, — здесь ты справишься и одной ногой.
Она вспыхнула от радости.
Он выбрался из машины, гордясь своей уловкой. Как-то само собой случилось так, что ему стало важно отвлечь ее от тяжелых раздумий.
Илья даже не подумал, что не имеет на это право. Что она — чужой человек, и ее мысли принадлежат только ей и не должны волновать его.
Не должны, но волнуют.
Наверное, иногда жизнь забавляется, сшибая с ног такими вот парадоксами.
— Сверни налево, — посоветовал он.
— Но к трассе направо, — покосилась она недоверчиво.
— А так длинней, — пояснил Илья.
Женька понимающе улыбнулась и с благодарностью кивнула ему. Шушик медленно и грациозно двинулся по извилистой пыльной дороге.
— Откуда ты? — спросил он, не поворачивая головы.
— Что?
— Ты ведь не москвичка, — неизвестно почему, ему вдруг стало это очевидно, — откуда ты?
— А… Я и сама не знаю, — с улыбкой ответила Женька.
Он уловил ее краем взгляда — эту летящую, воздушную улыбку. И удивленно скосил глаза.
— Как это не знаешь?
— Родилась я в Карелии, там папа в ралли участвовал, а мама поехала с ним. Представляешь, на восьмом месяце поехала! И родила чуть ли не на трибуне возле трассы.
Нос у нее смешно наморщился, будто она собиралась чихнуть. Илья хохотнул и быстро отвернулся, с трудом вспомнив, что он ведет машину. То бишь, Шушика.
— Ну вот, мама с папой там комнату снимали, а потом, когда мне исполнилось два года, мы поехали в Питер. Там жила мамина мама. Своей квартиры у родителей тогда еще не было, так что мы у нее жили. Я помню, потолки там были огромные и комнаты, как во дворце. Это я потом поняла, когда в кино дворцы увидела. А бабушка, знаешь, такая строгая дама, старой закалки. Считала, что мужчина обязан посадить дерево, воспитать сына и обязательно построить дом, — Женька невесело хмыкнула, — а папа по всем этим статьям пролетел. Вместо сына получилась я. Деревья он сажать не умел и на дом еще не заработал. Короче, бабушка нас быстренько выставила. Мы квартиру снимали в Петергофе. Я, конечно, тогда ничего этого не понимала…
— А сейчас понимаешь?
Она задумчиво смотрела прямо перед собой.
— Не знаю. Наверное, бабушке просто хотелось, как лучше. Ну, то есть, чтобы папа побыстрей встал на ноги, понимаешь?
— Да, да, — пробурчал Илья сердито, — характер нужно закалять трудностями…
Женя пожала плечами.
— Бабушка так думала, наверное. Но в итоге она оказалась права. Папа вскоре заработал на квартиру, на кооператив. Правда, не в Питере, а под Пензой, в поселке. Там у бабы Нюси домик, у его матери, вот несколько лет мы жили с ней, а потом папа купил в новостройке двушку. Так что, когда я в школу пошла, у нас уже была собственная квартира. Правда, мы из Пензенской области очень скоро уехали. У папы же все время были гонки, он не мог на одном месте сидеть, — Женька улыбнулась, словно собиралась заплакать, — вот мы с ним и ездили, у него повсюду друзья были, мы жили у них. Даже заграницей. Так что я везде побывала… А потом мы с папой вернулись в Пензу, а мама осталась в штате Алабама. Там она замуж снова вышла. Знаешь, как в кино, за богатого фабриканта. Владелец заводов и пароходов. А папа, между прочим, зарабатывать стал в сто раз его больше. Мы себе любую гостиницу могли позволить, по полгода в Италии жили, и в Париже, и в Лондоне!..
Она взялась ладонями за виски.
Сам того не замечая, Илья сжимал руль все сильней. Странно, с чего бы это? Ничего особенного, ничего страшного — в школу она пошла уже из собственной квартиры, а потом родители развелись, и папа стал зарабатывать, и в Париже они жили в суперлюксе. Все нормально.
Господи, в их семье тоже были тяжелые времена.
Дед после ухода на пенсию со своего высокого чиновничьего поста от внезапно обрушившегося безделья сильно запил. Все тогда были в шоке, — даже бабушка растерялась, — и поначалу не знали, что делать с разбуянившимся стариком, в котором невозможно было узнать интеллигентного, сдержанного Виктора Прокопьевича Кочеткова. Каких только концертов он не закатывал! Старшекласснику Илье не однажды приходилось вместе с отцом разыскивать деда по трущобам, забирать из вытрезвителей, тащить на себе через весь поселок под насмешливый шепоток соседей. Целый год его лечили лучшие доктора и знахарки из самых глубоких глубинок, а в доме все это время стоял терпкий запах валерьянки вперемешку с перегаром, и стала привычной предгрозовая тишина.
Илья точно не помнил, как это кончилось. Однажды он застал деда трезвым, беззвучно плачущим на кухне. В другой раз нечаянно подслушал, как он молится у раскрытого окна, задрав седую голову к черному небу. А потом бабушка объявила, что выходит замуж, и они с дедом обвенчались в маленькой церкви на окраине Москвы. Там, наверное, у порога этой церкви и остался невменяемый, жуткий старик с бессмысленным взглядом, который целый год притворялся их дедушкой.
Вскоре родилась Маринка, и новая беда пришла в дом. Мать после родов несколько месяцев провалялась в больнице с непонятной инфекцией. Что-то кто-то недосмотрел, недоделал, недослушал, недопонял, и в результате здоровая женщина превратилась в инвалида. Вероятно, от собственной беспомощности врачи взялись колоть ее всем подряд и помногу, и после выписки Илья не сразу узнал в оплывшей даме с тремя подбородками свою мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Нет.
Илья отпустил руль и, чинно сложив руки на коленях, посмотрел на нее в упор.
Неведомая, могучая волна ворочала сердце туда-сюда, распирала изнутри, и невозможно было это выносить, невозможно.
— Я куплю тебе все, что нужно, — проговорил он и не узнал свой голос в этот момент, — считай, что в порыве филантропии. И больше мы это обсуждать не будем.
Кажется, он хотел сказать не совсем это.
То есть, совсем не это.
Но жалость, обрушившаяся Ниагарским водопадом на душу, забурлила, замутила разум. Жалость, господи, которую он не признавал никогда и не испытывал, все с тем же привычным цинизмом считая, что жалеть — недостойно.
Недостойно кого или чего?
Ему хотелось коснуться ее волос, прижаться к ней, разгладить губами печальный изгиб ее рта и эти внезапные горькие морщинки на лбу.
План обольщения мог бы сработать еще быстрей. Все получилось бы проще.
Только не было уже никакого плана, не было предвкушения и яростной атаки, готовой каждую секунду выплеснуться на золотистую кожу, на запах тонкого сильного тела, на сияние изумрудного взгляда. Еще минуту назад Илья едва сдерживался, удивляясь собственному нетерпению и подростковому азарту, пульсирующему в каждой клетке.
Он выдохся, словно воздушный шарик. Опустошенный и растерянный, он глядел на нее и жалел ее, и мысленно утешал, почему-то уверенный, что утешения вслух она не примет.
Жалеть — недостойно, вот почему.
Еще одно заблуждение человечества или как?
— Если хочешь, садись пока за руль, — вдруг сказал Илья, — здесь ты справишься и одной ногой.
Она вспыхнула от радости.
Он выбрался из машины, гордясь своей уловкой. Как-то само собой случилось так, что ему стало важно отвлечь ее от тяжелых раздумий.
Илья даже не подумал, что не имеет на это право. Что она — чужой человек, и ее мысли принадлежат только ей и не должны волновать его.
Не должны, но волнуют.
Наверное, иногда жизнь забавляется, сшибая с ног такими вот парадоксами.
— Сверни налево, — посоветовал он.
— Но к трассе направо, — покосилась она недоверчиво.
— А так длинней, — пояснил Илья.
Женька понимающе улыбнулась и с благодарностью кивнула ему. Шушик медленно и грациозно двинулся по извилистой пыльной дороге.
— Откуда ты? — спросил он, не поворачивая головы.
— Что?
— Ты ведь не москвичка, — неизвестно почему, ему вдруг стало это очевидно, — откуда ты?
— А… Я и сама не знаю, — с улыбкой ответила Женька.
Он уловил ее краем взгляда — эту летящую, воздушную улыбку. И удивленно скосил глаза.
— Как это не знаешь?
— Родилась я в Карелии, там папа в ралли участвовал, а мама поехала с ним. Представляешь, на восьмом месяце поехала! И родила чуть ли не на трибуне возле трассы.
Нос у нее смешно наморщился, будто она собиралась чихнуть. Илья хохотнул и быстро отвернулся, с трудом вспомнив, что он ведет машину. То бишь, Шушика.
— Ну вот, мама с папой там комнату снимали, а потом, когда мне исполнилось два года, мы поехали в Питер. Там жила мамина мама. Своей квартиры у родителей тогда еще не было, так что мы у нее жили. Я помню, потолки там были огромные и комнаты, как во дворце. Это я потом поняла, когда в кино дворцы увидела. А бабушка, знаешь, такая строгая дама, старой закалки. Считала, что мужчина обязан посадить дерево, воспитать сына и обязательно построить дом, — Женька невесело хмыкнула, — а папа по всем этим статьям пролетел. Вместо сына получилась я. Деревья он сажать не умел и на дом еще не заработал. Короче, бабушка нас быстренько выставила. Мы квартиру снимали в Петергофе. Я, конечно, тогда ничего этого не понимала…
— А сейчас понимаешь?
Она задумчиво смотрела прямо перед собой.
— Не знаю. Наверное, бабушке просто хотелось, как лучше. Ну, то есть, чтобы папа побыстрей встал на ноги, понимаешь?
— Да, да, — пробурчал Илья сердито, — характер нужно закалять трудностями…
Женя пожала плечами.
— Бабушка так думала, наверное. Но в итоге она оказалась права. Папа вскоре заработал на квартиру, на кооператив. Правда, не в Питере, а под Пензой, в поселке. Там у бабы Нюси домик, у его матери, вот несколько лет мы жили с ней, а потом папа купил в новостройке двушку. Так что, когда я в школу пошла, у нас уже была собственная квартира. Правда, мы из Пензенской области очень скоро уехали. У папы же все время были гонки, он не мог на одном месте сидеть, — Женька улыбнулась, словно собиралась заплакать, — вот мы с ним и ездили, у него повсюду друзья были, мы жили у них. Даже заграницей. Так что я везде побывала… А потом мы с папой вернулись в Пензу, а мама осталась в штате Алабама. Там она замуж снова вышла. Знаешь, как в кино, за богатого фабриканта. Владелец заводов и пароходов. А папа, между прочим, зарабатывать стал в сто раз его больше. Мы себе любую гостиницу могли позволить, по полгода в Италии жили, и в Париже, и в Лондоне!..
Она взялась ладонями за виски.
Сам того не замечая, Илья сжимал руль все сильней. Странно, с чего бы это? Ничего особенного, ничего страшного — в школу она пошла уже из собственной квартиры, а потом родители развелись, и папа стал зарабатывать, и в Париже они жили в суперлюксе. Все нормально.
Господи, в их семье тоже были тяжелые времена.
Дед после ухода на пенсию со своего высокого чиновничьего поста от внезапно обрушившегося безделья сильно запил. Все тогда были в шоке, — даже бабушка растерялась, — и поначалу не знали, что делать с разбуянившимся стариком, в котором невозможно было узнать интеллигентного, сдержанного Виктора Прокопьевича Кочеткова. Каких только концертов он не закатывал! Старшекласснику Илье не однажды приходилось вместе с отцом разыскивать деда по трущобам, забирать из вытрезвителей, тащить на себе через весь поселок под насмешливый шепоток соседей. Целый год его лечили лучшие доктора и знахарки из самых глубоких глубинок, а в доме все это время стоял терпкий запах валерьянки вперемешку с перегаром, и стала привычной предгрозовая тишина.
Илья точно не помнил, как это кончилось. Однажды он застал деда трезвым, беззвучно плачущим на кухне. В другой раз нечаянно подслушал, как он молится у раскрытого окна, задрав седую голову к черному небу. А потом бабушка объявила, что выходит замуж, и они с дедом обвенчались в маленькой церкви на окраине Москвы. Там, наверное, у порога этой церкви и остался невменяемый, жуткий старик с бессмысленным взглядом, который целый год притворялся их дедушкой.
Вскоре родилась Маринка, и новая беда пришла в дом. Мать после родов несколько месяцев провалялась в больнице с непонятной инфекцией. Что-то кто-то недосмотрел, недоделал, недослушал, недопонял, и в результате здоровая женщина превратилась в инвалида. Вероятно, от собственной беспомощности врачи взялись колоть ее всем подряд и помногу, и после выписки Илья не сразу узнал в оплывшей даме с тремя подбородками свою мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69