К тому времени мы были уже обручены. И я поняла, что должна сделать что-то, чтобы спасти свое будущее и будущее Матильды.
Сван замолчала. Я плавала в полусне; трагическая история вливалась мне в мозг, наполняя меня ужасом, печалью, стыдом и болью. Я вспоминала, как Энни Гвен и Эли держали залитого кровью Джаспера. Страшные картины окружили меня, опутывая каменной цепью.
– Мать внезапно скончалась, и это все изменилось, – наконец сказала Сван и снова надолго замолчала. А меня охватил ужас. Я не могла назвать то, на что она намекала, точно так же, как я могла только догадываться, что смерть Клары не была несчастным случаем. – Я отправила Клару в специальную школу в штате Иллинойс, где всем заправляли католические монахини.
«Специальная школа». У меня заныло сердце. Тюрьма!
– Мне удалось устроить так, что именно я унаследовала все состояние матери – каменоломню, этот дом и все деньги. И тут уж сомнения семьи Сэмпле, вызванные слухами и сплетнями о семье Хардигри, померкли перед моим богатством. Я вышла замуж за твоего деда, и мы вернулись жить сюда. В Эшвилле у Матильды родилась дочь, и она была такой же белой, как ты или я. Кэтрин… Она была красавицей. Темноволосая и темноглазая, как Энтони Уэйд, но при этом белокожая. Никто бы не назвал ее цветным ребенком.
Я привезла Кэтрин сюда и сказала твоему деду, что она сирота, дочь одной дальней родственницы. Мы оставили ее у себя. Затем я перевезла в город Матильду и предоставила ей работу. Она вела хозяйство в моем поместье, чтобы постоянно находиться рядом со своей дочерью. Годом позже родилась твоя мать. Джулия и Кэтрин так прелестно выглядели вместе! Мы с Матильдой вдвоем растили наших девочек, не посвящая их в свои секреты. Мы берегли их, воспитывали как настоящих леди, внушали им чувство гордости. Они выросли просто замечательными – умными, красивыми, сильными. Кэтрин считала себя белой, членом семьи Хардигри. Она пользовалась всеми привилегиями, связанными с таким положением. И Матильда очень гордилась ею.
Сван явно нервничала. Она заговорила медленнее, тщательно выбирая слова:
– Клара вернулась неожиданно, когда Джулия и Кэтрин заканчивали школу Ларсона в Эшвилле. Они так радовались тому, что осенью обе отправятся в колледж! Девочки только и говорили о будущих подругах, о тех молодых людях, с которыми они познакомятся. Перед ними открывалась золотая жизнь.
Клара жила не так хорошо. Через ее жизнь прошло несколько мужчин с деньгами, и она приобрела весьма непрезентабельные привычки и замашки гангстерши. Тогда ей было уже прилично за тридцать, и она понимала, что теряет привлекательность для мужчин такого сорта. Она хотела, чтобы я увеличила ее содержание. Я ответила отказом, и это было ошибкой. Я недооценила ее мстительность. – Сван заговорила совсем медленно: – В отместку она отправилась к Джулии и Кэтрин и рассказала им нашу семейную историю, включая и то, что Кэтрин – дочь Матильды.
Сван снова умолкла, на ее лице появилось затравленное выражение. Я посмотрела на нее в гипнотическом трансе, мой мозг был открытой раной, куда она вонзала один страшный секрет за другим.
– Клара пригрозила, что обо всем расскажет подругам и знакомым наших девочек, всему светскому обществу Эшвилла, всем тем, кто боготворил очаровательных кузин Хардигри. Я была опустошена, и Матильда тоже. Поэтому я согласилась на все условия Клары. Я купила ее молчание, она уехала, но зло уже свершилось.
Твоя мать и Кэтрин так и не смогли справиться с потрясением. Они были так молоды, жили в своем розовом, невинном мире, который мы с Матильдой создали для них. С этого дня им пришлось привыкать к мысли, что они внучки содержательницы борделя, а в Кэтрин к тому же текла негритянская кровь. Кэтрин буквально впадала в отчаяние, когда смотрела на Матильду. Она всегда любила ее, но все-таки для нее Матильда оставалась лишь служанкой. А теперь она узнала, что это ее мать – цветная женщина, которая не останавливаться в дорогих отелях, если я не закажу ей комнату как моей горничной; которая не может воспользоваться общественным туалетом или фонтанчиком для питья, если на них есть надпись «Только для белых». Такой была жизнь матери Кэтрин. Такой же стала и ее собственная.
Они обе, и Кэтрин и Джулия, оставались безутешными. Они обвинили нас в лицемерии, во лжи, словно это мы были виноваты в том, что у нас такое прошлое, от которого мы старались всеми силами их отгородить. У них обеих было разбито сердце, им было стыдно, и они проявили неразумную жестокость. Со всем гневом яростью они набросились на первую попавшуюся мишень – то есть на меня и Матильду. Они обе решили, что есть только один выход из создавшегося положения – восстание против привычной для них жизни.
Кэтрин отвергла нас и сбежала. Я так боялась, что Джулия последует ее примеру, что буквально заперла мою дочь здесь, угрожала ей, приставила к ней охранников, никуда не отпускала одну. И, разумеется, только укрепила ее решимость причинить мне боль.
В глазах Сван застыло отражение той давней боли, она посмотрела на меня так, будто просила прощения.
– Джулия была принцессой, попавшей в западню в роскошном замке, и твой отец, судя по всему, счел своим долгом спасти ее. И она хотела, чтобы ее спасли, – особенно если спасителем оказался человек из самых низов, последний из тех, кого бы я выбрала ей в мужья. Твой отец был простым каменотесом. Джулия была уже беременна, когда вышла за него замуж, а я поняла, что моя дочь меня перехитрила.
В отчаянии я решила поразить зятя своей щедростью, чтобы потом мне было легче контролировать его. Я подарила им Каменный коттедж, назначила его бригадиром. Оказалось, что твоего отца очень легко убедить. Но твоя мать возненавидела меня за то, что я манипулирую им, а скоро начала ненавидеть и его за то что он принимает от меня подарки. Положение усугублялось тем, что они не были предназначены друг для друга. Он был грубым, необразованным человеком. Джулия быстро поняла, что у них не может быть общего будущего. Они все время ругались, но она отказывалась от него уйти. Я полагаю, назло мне. Когда ты родилась, я сразу забрала тебя к себе. В тот день, когда твои родители погибли, они спешили в Эшвилл на судебное слушание, пытаясь отсудить у меня право опеки над тобой. – Сван помолчала. – Сражаясь со мной, они ощутили себя семьей. Но было уже слишком поздно.
Зачем она говорила все это мне – напичканной лекарствами, травмированной десятилетней девочке? Что это было: извинение, объяснение, странная попытка успокоить меня? Или все, вместе взятое? Но теперь я знала, что моя мать не бросала меня. Это оказалось единственной светлой мыслью, и я уцепилась за нее.
Сван очень внимательно посмотрела на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Сван замолчала. Я плавала в полусне; трагическая история вливалась мне в мозг, наполняя меня ужасом, печалью, стыдом и болью. Я вспоминала, как Энни Гвен и Эли держали залитого кровью Джаспера. Страшные картины окружили меня, опутывая каменной цепью.
– Мать внезапно скончалась, и это все изменилось, – наконец сказала Сван и снова надолго замолчала. А меня охватил ужас. Я не могла назвать то, на что она намекала, точно так же, как я могла только догадываться, что смерть Клары не была несчастным случаем. – Я отправила Клару в специальную школу в штате Иллинойс, где всем заправляли католические монахини.
«Специальная школа». У меня заныло сердце. Тюрьма!
– Мне удалось устроить так, что именно я унаследовала все состояние матери – каменоломню, этот дом и все деньги. И тут уж сомнения семьи Сэмпле, вызванные слухами и сплетнями о семье Хардигри, померкли перед моим богатством. Я вышла замуж за твоего деда, и мы вернулись жить сюда. В Эшвилле у Матильды родилась дочь, и она была такой же белой, как ты или я. Кэтрин… Она была красавицей. Темноволосая и темноглазая, как Энтони Уэйд, но при этом белокожая. Никто бы не назвал ее цветным ребенком.
Я привезла Кэтрин сюда и сказала твоему деду, что она сирота, дочь одной дальней родственницы. Мы оставили ее у себя. Затем я перевезла в город Матильду и предоставила ей работу. Она вела хозяйство в моем поместье, чтобы постоянно находиться рядом со своей дочерью. Годом позже родилась твоя мать. Джулия и Кэтрин так прелестно выглядели вместе! Мы с Матильдой вдвоем растили наших девочек, не посвящая их в свои секреты. Мы берегли их, воспитывали как настоящих леди, внушали им чувство гордости. Они выросли просто замечательными – умными, красивыми, сильными. Кэтрин считала себя белой, членом семьи Хардигри. Она пользовалась всеми привилегиями, связанными с таким положением. И Матильда очень гордилась ею.
Сван явно нервничала. Она заговорила медленнее, тщательно выбирая слова:
– Клара вернулась неожиданно, когда Джулия и Кэтрин заканчивали школу Ларсона в Эшвилле. Они так радовались тому, что осенью обе отправятся в колледж! Девочки только и говорили о будущих подругах, о тех молодых людях, с которыми они познакомятся. Перед ними открывалась золотая жизнь.
Клара жила не так хорошо. Через ее жизнь прошло несколько мужчин с деньгами, и она приобрела весьма непрезентабельные привычки и замашки гангстерши. Тогда ей было уже прилично за тридцать, и она понимала, что теряет привлекательность для мужчин такого сорта. Она хотела, чтобы я увеличила ее содержание. Я ответила отказом, и это было ошибкой. Я недооценила ее мстительность. – Сван заговорила совсем медленно: – В отместку она отправилась к Джулии и Кэтрин и рассказала им нашу семейную историю, включая и то, что Кэтрин – дочь Матильды.
Сван снова умолкла, на ее лице появилось затравленное выражение. Я посмотрела на нее в гипнотическом трансе, мой мозг был открытой раной, куда она вонзала один страшный секрет за другим.
– Клара пригрозила, что обо всем расскажет подругам и знакомым наших девочек, всему светскому обществу Эшвилла, всем тем, кто боготворил очаровательных кузин Хардигри. Я была опустошена, и Матильда тоже. Поэтому я согласилась на все условия Клары. Я купила ее молчание, она уехала, но зло уже свершилось.
Твоя мать и Кэтрин так и не смогли справиться с потрясением. Они были так молоды, жили в своем розовом, невинном мире, который мы с Матильдой создали для них. С этого дня им пришлось привыкать к мысли, что они внучки содержательницы борделя, а в Кэтрин к тому же текла негритянская кровь. Кэтрин буквально впадала в отчаяние, когда смотрела на Матильду. Она всегда любила ее, но все-таки для нее Матильда оставалась лишь служанкой. А теперь она узнала, что это ее мать – цветная женщина, которая не останавливаться в дорогих отелях, если я не закажу ей комнату как моей горничной; которая не может воспользоваться общественным туалетом или фонтанчиком для питья, если на них есть надпись «Только для белых». Такой была жизнь матери Кэтрин. Такой же стала и ее собственная.
Они обе, и Кэтрин и Джулия, оставались безутешными. Они обвинили нас в лицемерии, во лжи, словно это мы были виноваты в том, что у нас такое прошлое, от которого мы старались всеми силами их отгородить. У них обеих было разбито сердце, им было стыдно, и они проявили неразумную жестокость. Со всем гневом яростью они набросились на первую попавшуюся мишень – то есть на меня и Матильду. Они обе решили, что есть только один выход из создавшегося положения – восстание против привычной для них жизни.
Кэтрин отвергла нас и сбежала. Я так боялась, что Джулия последует ее примеру, что буквально заперла мою дочь здесь, угрожала ей, приставила к ней охранников, никуда не отпускала одну. И, разумеется, только укрепила ее решимость причинить мне боль.
В глазах Сван застыло отражение той давней боли, она посмотрела на меня так, будто просила прощения.
– Джулия была принцессой, попавшей в западню в роскошном замке, и твой отец, судя по всему, счел своим долгом спасти ее. И она хотела, чтобы ее спасли, – особенно если спасителем оказался человек из самых низов, последний из тех, кого бы я выбрала ей в мужья. Твой отец был простым каменотесом. Джулия была уже беременна, когда вышла за него замуж, а я поняла, что моя дочь меня перехитрила.
В отчаянии я решила поразить зятя своей щедростью, чтобы потом мне было легче контролировать его. Я подарила им Каменный коттедж, назначила его бригадиром. Оказалось, что твоего отца очень легко убедить. Но твоя мать возненавидела меня за то, что я манипулирую им, а скоро начала ненавидеть и его за то что он принимает от меня подарки. Положение усугублялось тем, что они не были предназначены друг для друга. Он был грубым, необразованным человеком. Джулия быстро поняла, что у них не может быть общего будущего. Они все время ругались, но она отказывалась от него уйти. Я полагаю, назло мне. Когда ты родилась, я сразу забрала тебя к себе. В тот день, когда твои родители погибли, они спешили в Эшвилл на судебное слушание, пытаясь отсудить у меня право опеки над тобой. – Сван помолчала. – Сражаясь со мной, они ощутили себя семьей. Но было уже слишком поздно.
Зачем она говорила все это мне – напичканной лекарствами, травмированной десятилетней девочке? Что это было: извинение, объяснение, странная попытка успокоить меня? Или все, вместе взятое? Но теперь я знала, что моя мать не бросала меня. Это оказалось единственной светлой мыслью, и я уцепилась за нее.
Сван очень внимательно посмотрела на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86