– добавляет Иззи.
Макс покидает сцену, и под первые звуки «Света твоей любви» леред нами является Том.
– Я хочу спеть вам, – говорит он своим чудным глубоким голосом, – самый первый свой хит, записанный в 19б4 году.
– Боже мой, я тогда была еще не замужем! – шепчет мама и почему-то вздыхает.
Том поет «Обычное дело»-, мощный, выразительный голос его проникает в душу, бьет по нервам, заставляет забыть обо всем на свете и наслаждаться каждым мгновением этого чуда.
Уголком глаза я замечаю, что мама роется в сумке. Что это за кружевная штучка у неё в руке? Нет, быть не может! Пожалуйста, скажите, что это носовой платок! А руку назад мама отводит просто потому, что захотела потянуться… Поздно, красные кружевные трусики, порхнув в воздухе, повисают на микрофоне, словно кольцо на палочке. Мама недовольно качает головой и снова лезет в сумочку. О боже, у нее там что, запасные? Синие глаза Тома загораются лукавым огоньком: допев последнюю ноту «Она – леди» и подождав, пока смолкнет музыка, он спрашивает:
– Так, что это тут у нас?
Мама сжимается в комок и наблюдает за ним расширенными глазами, в которых ужас мешается с восторгом. Подцепив двумя пальцами клочок нейлоновых кружев, снимает его с микрофона и демонстрирует залу. Выждав паузу, страстно, жадно прижимает трусики к лицу. Рядом громко ахает Надин.
Вздохнув в последний раз, Том говорит.
– Кажется, я знаю эту женщину!
Мы дружно визжим, а мама прячет лицо в ладонях. И есть отчего – я в жизни не видела, чтобы люди так краснели! Но скоро, пурпур смущения на мамином лице бледнеет, сменяясь ярким румянцем удовольствия. Как хороша она сейчас! Сказочная красавица – счастливая, сияющая, полная жизни, удивительно молодая. Что-то сжимает мне сердце: я чувствую странную гордость за свою мамочку.
«Дилайлу» мама слушает с той же счастливой улыбкой (а Аманда, кстати сказать, так энергично прыгает в кресле, что выпадает в проход). Но с первыми же словами щемящей баллады «Я больше никогда не полюблю» мама нащупывает под столом мою руку и сжимает до пульсирующей боли. По лицу ее катится одинокая слеза.
– Доченька, – умоляюще шепчет она, вглядываясь мне в лицо, – никогда не соглашайся на второй сорт! Никогда! Скажи мне, что Скотт – твой Единственный!
Я отворачиваюсь, но она берет мое лицо в ладони и поворачивает к себе. В зале темно, но мне кажется, что она в силах прочесть правду по глазам.
– Когда ты была маленькой, – говорит она тихо и печально, – я всегда угадывала, о чем ты думаешь. Но ты выросла, Джейми, и я больше не знаю, что у тебя на сердце.
Я корчусь в кресле, чувствуя себя последней сволочью. Как я смею ее обманывать? Отталкивать единственного человека, который может меня спасти? Но выхода нет: все зашло слишком далеко. Я сама не знаю, чего хочу – одна моя половинка с радостным нетерпением ждет свадьбы, а другая тоскует, потому что понимает – самого главного этому празднику недостает.
Том начинает «Особенную женщину». Эта песня всегда была моей любимой: вот и теперь слова ее проникают в сердце, словно нож в масло.
– «Я что мне рай, и что мне ад? Все заменил один твой взгляд…» – поет Том, словно всю душу вкладывает в незатейливые строчки. Как счастлива женщина, к которой обращены эти слова! Но мне такое счастье не дано. Иззи умеет порабощать мужские души; я – нет. Нет во мне того, что вызывает восторг, и восхищение, и желание следовать за своей избранницей на край света. Голос Тома замирает. Я поворачиваюсь к маме, уже готовая во всем признаться – но в этот миг тишина взрывается бодрыми аккордами рок-н-ролла, и мама устремляет взгляд на сцену. Я подношу к губам бокал и опрокидываю одним глотком, чтобы утопить разом все отрезвляющие размышления.
– «Тщетны все мои надежды! Хоть приснись мне без одежды!» – умоляет Том.
– О-о-й-йе-ес! – в восторге подпеваем мы.
По окончании песни Иззи пихает меня локтем в бок и шепчет: «Пора!» Да я и сама вижу, что самое время завопить: «СНИМИ СПЕЦОВКУ, ТОМ!»
Том, кажется, немного смущен.
– Для тех наших гостей, кто не из Англии, хочу пояснить: «Сними спецовку!» – английское выражение, и означает оно попросту: «Разденься!»
Широко улыбаясь, он ищет нас взглядом – и находит.
– Откуда вы, милые дамы?
– Из Девона! – отвечаем мы хором, в восторге от того, что он выделил нас из толпы.
– И надолго в Вегас?
– Как пожелаешь, Том! – громче всех вопит Иззи. Лукаво улыбаясь, Том покачивает головой и делает знак музыкантам. Раздаются первые такты «Не стесняйся» – песенки-приглашения, как нельзя лучше подходящей к случаю.
Аманда наклоняется к нам и шепчет:
– Вы заметили, какой у Тома симпатичный трубач? Вон тот, с хохолком!
Мы с Иззи переводим взгляд на трубача – и вправду симпатягу. Он ловко управляется со своим сверкающим инструментом и сексуально двигает бедрами в такт мелодии.
– Хотелось бы мне увидеть его без трубы и прочих излишеств! – мечтает Аманда, вытягивая шею, чтобы посмотреть на нижнюю часть его тела.
Мы с Иззи тоже вспоминаем, что Том на сцене не один.
– Кого выберешь, чтобы попрощаться со свободой? – шепчет она.
– Хм-м… – раздумываю я. – Пожалуй, клавишни-ка – есть в нем что-то от Аль Пачино…
(Этот клавишник не только обаятелен, но и уверен в себе: он сохраняет невозмутимость, даже когда Том, выпевая строчку «ИМюриэл играет на рояле…» из завораживающей «Прогулки по Мемфису», с усмешкой кивает в его сторону.)
– А мне по душе саксофонист, – отвечает Иззи. – Как он будет смотреться на подоконнике у меня в спальне!
– А я бы, девочки, выбрала ударника! Вы только посмотрите, как свирепо он колотит по своим барабанам! Обожаю сильных мужчин!
– Мама! – ужасаюсь я.
– Ну… – Мама опускает глаза и хихикает. Тут только я замечаю, что она уже сильно «под мухой». – Должна же я иметь под рукой запасной вариант, на случай если Том сегодня вечером занят?
Мы дружно хохочем.
– Надо почаще устраивать девичники! – резюмирует Иззи.
В финале «Поцелуя» мы поднимаемся с мест и посылаем бесчисленные воздушные поцелуи – Тому, его группе, рабочим сцены, шумной компании ребят из Уэльса в первом ряду. Какой кайф! Проживи хоть сто лет – большего удовольствия не гюлучишь!
Но, оказывается, нет предела совершенству. Мы уже готовы вслед за прочей публикой потянуться к выходу, как вдруг к нам приближается человек в черном костюме.
– Мисс Ингем, мисс Миллер и их гости? Мы киваем, не понимая, в чем дело.
– Меня зовут Сэнди, я организатор концерта, – представляется он. – Не будете ли вы так любезны следовать за мной…
– За кулисы? – ахает мама, в восторге сжав его.
– Да, мэм.
– К Тому Джонсу?!
– Да, мэм.
– О! Спасибо вам! Спасибо! – И, задыхаясь от восторга, она бросается ему на шею.
Я смотрю на нее с восторгом и обожанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Макс покидает сцену, и под первые звуки «Света твоей любви» леред нами является Том.
– Я хочу спеть вам, – говорит он своим чудным глубоким голосом, – самый первый свой хит, записанный в 19б4 году.
– Боже мой, я тогда была еще не замужем! – шепчет мама и почему-то вздыхает.
Том поет «Обычное дело»-, мощный, выразительный голос его проникает в душу, бьет по нервам, заставляет забыть обо всем на свете и наслаждаться каждым мгновением этого чуда.
Уголком глаза я замечаю, что мама роется в сумке. Что это за кружевная штучка у неё в руке? Нет, быть не может! Пожалуйста, скажите, что это носовой платок! А руку назад мама отводит просто потому, что захотела потянуться… Поздно, красные кружевные трусики, порхнув в воздухе, повисают на микрофоне, словно кольцо на палочке. Мама недовольно качает головой и снова лезет в сумочку. О боже, у нее там что, запасные? Синие глаза Тома загораются лукавым огоньком: допев последнюю ноту «Она – леди» и подождав, пока смолкнет музыка, он спрашивает:
– Так, что это тут у нас?
Мама сжимается в комок и наблюдает за ним расширенными глазами, в которых ужас мешается с восторгом. Подцепив двумя пальцами клочок нейлоновых кружев, снимает его с микрофона и демонстрирует залу. Выждав паузу, страстно, жадно прижимает трусики к лицу. Рядом громко ахает Надин.
Вздохнув в последний раз, Том говорит.
– Кажется, я знаю эту женщину!
Мы дружно визжим, а мама прячет лицо в ладонях. И есть отчего – я в жизни не видела, чтобы люди так краснели! Но скоро, пурпур смущения на мамином лице бледнеет, сменяясь ярким румянцем удовольствия. Как хороша она сейчас! Сказочная красавица – счастливая, сияющая, полная жизни, удивительно молодая. Что-то сжимает мне сердце: я чувствую странную гордость за свою мамочку.
«Дилайлу» мама слушает с той же счастливой улыбкой (а Аманда, кстати сказать, так энергично прыгает в кресле, что выпадает в проход). Но с первыми же словами щемящей баллады «Я больше никогда не полюблю» мама нащупывает под столом мою руку и сжимает до пульсирующей боли. По лицу ее катится одинокая слеза.
– Доченька, – умоляюще шепчет она, вглядываясь мне в лицо, – никогда не соглашайся на второй сорт! Никогда! Скажи мне, что Скотт – твой Единственный!
Я отворачиваюсь, но она берет мое лицо в ладони и поворачивает к себе. В зале темно, но мне кажется, что она в силах прочесть правду по глазам.
– Когда ты была маленькой, – говорит она тихо и печально, – я всегда угадывала, о чем ты думаешь. Но ты выросла, Джейми, и я больше не знаю, что у тебя на сердце.
Я корчусь в кресле, чувствуя себя последней сволочью. Как я смею ее обманывать? Отталкивать единственного человека, который может меня спасти? Но выхода нет: все зашло слишком далеко. Я сама не знаю, чего хочу – одна моя половинка с радостным нетерпением ждет свадьбы, а другая тоскует, потому что понимает – самого главного этому празднику недостает.
Том начинает «Особенную женщину». Эта песня всегда была моей любимой: вот и теперь слова ее проникают в сердце, словно нож в масло.
– «Я что мне рай, и что мне ад? Все заменил один твой взгляд…» – поет Том, словно всю душу вкладывает в незатейливые строчки. Как счастлива женщина, к которой обращены эти слова! Но мне такое счастье не дано. Иззи умеет порабощать мужские души; я – нет. Нет во мне того, что вызывает восторг, и восхищение, и желание следовать за своей избранницей на край света. Голос Тома замирает. Я поворачиваюсь к маме, уже готовая во всем признаться – но в этот миг тишина взрывается бодрыми аккордами рок-н-ролла, и мама устремляет взгляд на сцену. Я подношу к губам бокал и опрокидываю одним глотком, чтобы утопить разом все отрезвляющие размышления.
– «Тщетны все мои надежды! Хоть приснись мне без одежды!» – умоляет Том.
– О-о-й-йе-ес! – в восторге подпеваем мы.
По окончании песни Иззи пихает меня локтем в бок и шепчет: «Пора!» Да я и сама вижу, что самое время завопить: «СНИМИ СПЕЦОВКУ, ТОМ!»
Том, кажется, немного смущен.
– Для тех наших гостей, кто не из Англии, хочу пояснить: «Сними спецовку!» – английское выражение, и означает оно попросту: «Разденься!»
Широко улыбаясь, он ищет нас взглядом – и находит.
– Откуда вы, милые дамы?
– Из Девона! – отвечаем мы хором, в восторге от того, что он выделил нас из толпы.
– И надолго в Вегас?
– Как пожелаешь, Том! – громче всех вопит Иззи. Лукаво улыбаясь, Том покачивает головой и делает знак музыкантам. Раздаются первые такты «Не стесняйся» – песенки-приглашения, как нельзя лучше подходящей к случаю.
Аманда наклоняется к нам и шепчет:
– Вы заметили, какой у Тома симпатичный трубач? Вон тот, с хохолком!
Мы с Иззи переводим взгляд на трубача – и вправду симпатягу. Он ловко управляется со своим сверкающим инструментом и сексуально двигает бедрами в такт мелодии.
– Хотелось бы мне увидеть его без трубы и прочих излишеств! – мечтает Аманда, вытягивая шею, чтобы посмотреть на нижнюю часть его тела.
Мы с Иззи тоже вспоминаем, что Том на сцене не один.
– Кого выберешь, чтобы попрощаться со свободой? – шепчет она.
– Хм-м… – раздумываю я. – Пожалуй, клавишни-ка – есть в нем что-то от Аль Пачино…
(Этот клавишник не только обаятелен, но и уверен в себе: он сохраняет невозмутимость, даже когда Том, выпевая строчку «ИМюриэл играет на рояле…» из завораживающей «Прогулки по Мемфису», с усмешкой кивает в его сторону.)
– А мне по душе саксофонист, – отвечает Иззи. – Как он будет смотреться на подоконнике у меня в спальне!
– А я бы, девочки, выбрала ударника! Вы только посмотрите, как свирепо он колотит по своим барабанам! Обожаю сильных мужчин!
– Мама! – ужасаюсь я.
– Ну… – Мама опускает глаза и хихикает. Тут только я замечаю, что она уже сильно «под мухой». – Должна же я иметь под рукой запасной вариант, на случай если Том сегодня вечером занят?
Мы дружно хохочем.
– Надо почаще устраивать девичники! – резюмирует Иззи.
В финале «Поцелуя» мы поднимаемся с мест и посылаем бесчисленные воздушные поцелуи – Тому, его группе, рабочим сцены, шумной компании ребят из Уэльса в первом ряду. Какой кайф! Проживи хоть сто лет – большего удовольствия не гюлучишь!
Но, оказывается, нет предела совершенству. Мы уже готовы вслед за прочей публикой потянуться к выходу, как вдруг к нам приближается человек в черном костюме.
– Мисс Ингем, мисс Миллер и их гости? Мы киваем, не понимая, в чем дело.
– Меня зовут Сэнди, я организатор концерта, – представляется он. – Не будете ли вы так любезны следовать за мной…
– За кулисы? – ахает мама, в восторге сжав его.
– Да, мэм.
– К Тому Джонсу?!
– Да, мэм.
– О! Спасибо вам! Спасибо! – И, задыхаясь от восторга, она бросается ему на шею.
Я смотрю на нее с восторгом и обожанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99