Кофирцы испытывали глубокое уважение к таким людям, как этот менестрель. Множество бардов обитало на этой планете, от странствующих бродяг до настоящих рапсодов. Последние считались людьми не только святыми, но и учеными, поскольку им полагалось учиться три люструма, то есть пятилетия, в одной из семи школ. Рапсод становился магистром Тайного искусства и считался человеком, способным налагать проклятие на тех, кто не понял или не принял его, а также ранил, оскорбил и прочее… Морган как-то раз слышал одно из таких проклятий, и он тогда явственно почувствовал, как у него пробегают мурашки по спине…
Путники выбрали неплохое место для привала. Повсюду из травы вставали редкие деревья. Эти деревья назывались здесь оральдинарами, то есть «оазисовыми деревьями». Из их мясистых корней можно было добывать воду, громадные плоды, растущие на них круглый год, вполне годились в пищу, а широкие листья, под каждым из которых мог спрятаться человек, напоминали размашистые ветви, раскинувшиеся на невообразимое расстояние. Под одним таким исполином мог скрыться отряд всадников, надежно защитившись от ветра, дождя или снега. Так что путники устроились с комфортом и были вполне довольны, что наконец избавились, пусть на некоторое время, от противного теперь моросящего дождя.
Содаспес занялся костром, и тут Морган впервые увидел, как действует магия, о которой ходило столько слухов на Бергеликсе. Сначала молодой чародей набрал сухой коры и щепок, валявшихся здесь в изобилии, затем достал из висевшего на поясе магического кошелька камешек. Камешек этот светился золотым огнем, как крошечный уголек, и, стоило Содаспесу положить его на кучу сухих веток, как все они моментально превратились в раскаленные головешки. Костер трещал и дымился, как будто его развели уже несколько минут назад.
Мерцающее оранжевое пламя осветило лица людей, собравшихся вокруг костра. Лицо молодого чародея, хмурый похмельный лик старого барда, лицо Осгрима с веселыми глазами, правда, настолько маленькими, что, казалось, будто они от смущения прятались на широком, скуластом лице.
Взор Моргана остановился на барде. Трудно было сказать, сколько лет этому человеку, его просмоленное морем и прокопченное солнцем лицо, казалось, вмещало в себе целые века и судьбы поколений. Лицо из тех, что в народе зовут лошадиными — вытянутое, с толстыми губами и невероятно широким ртом. Его мохнатые брови и жесткие спутанные кудри имели совершенно непонятный серые оттенок. Длинный тощий бард носил наряд, состоявший из тысячи сшитых между собой лоскутков. Его грязный и выцветший плащ давно потерял свой первозданный темно-зеленый цвет. Разрозненные чулки протерлись до дыр, а кавалерийские сапоги из красного сафьяна, когда-то кем-то подаренные, были измазаны серой грязью и желтой глиной дорог.
Этот человек бурлеска, словно, вышедший из эпохи Тюдоров, мог стать героем Рабле или Скаррона. Теперь же этот образчик «народного героя» находился в самом благодушном настроении, ибо сидел у костра, возле жратвы и питья. Он что-то насвистывал себе под нос и, сонно мигая, смотрел то на молодого мага, то на Пришельца — таких разных людей, отправившихся вместе в дальний путь.
Морган почувствовал желание сыграть и достал маленькую дорожную лиру из старой слоновой кости. Он берег ее, как зеницу ока и носил в специальном кожаном футляре под плащом. После того как они спешились, он первым делом протер ее чистым выглаженным носовым платком, который извлек из фантастической смеси одежд. Ни капли влаги не попало на нее, несмотря на то, что ее хозяин промок до нитки.
Накрапывающий дождик сменился ливнем, заливающем бесконечные просторы Долин. Травы стелились под ним широкими зелеными покрывалами, обозначая неровности рельефа.
Привал, в общем-то, закончился, поскольку закончилась трапеза, и скакуны отдохнули. Путешественники начали обсуждать, что делать дальше: пуститься в путь или обождать под деревьями, в сухости и тепле у еще не погасшего костра. Кто-то говорил о погоде, в которую «собаку не выгоняют», кто-то рассуждал о важности прибыть к месту вовремя. Содаспес готов был тут же оседлать скакуна и мчаться куда угодно, невзирая на дождь и град.
— И невзирая на зверей? — поинтересовался Морган.
— Каких зверей? — не понял его чародей.
Выяснилось, что, помимо диких хищников в этих краях обитали некие зловещие существа, называемые Дикими Всадниками.
— Эти — хуже зверей, — подтвердил маг.
— Но они никогда не выезжают в такой дождь, — хмыкнул старый Коньен. — Даже для них это безумный поступок.
— В таком случае, не лучше ли нам под сенью дождя поскорее покинуть эти края? — резонно предложил Содаспес. — Пока идет дождь, мы сможем убраться подальше из этих мест.
— Куда там успеем! До Гримвуда отсюда еще день, а то и два пути, если ты не собираешься штурмовать Отроги Таура. А я бы лично предпочел иметь дело со Всадниками, чем со сворой сенмурвов.
— Я как раз собирался взять приступом Отроги, — спокойно отвечал юноша. Предоставьте мне заботу о сенмурвах, как только мы доберемся до утесов.
— Как только мы достигнем утесов, сенмурвы доберутся до нас, — отвечал Коньен. — Впрочем, дело твое, а по мне — это чистое безумие.
— Зачем же ты остался ждать меня на Речной дороге?
Коньен уставился в догорающий костер, ничего не отвечая.
Предложение Содаспеса в конце концов было принято. Путники вновь оседлали скакунов и пустились в путь. Перед тем, как покинуть стоянку, чародей извлек из догоревшей золы костра целый и невредимый камешек и положил в свой магический кошелек. Морган успел дотронуться до волшебного камня — тот оказался вовсе не горячим. Лежа в огне, он нисколько не нагрелся. Содаспес пояснил, что таково свойство всех магических предметов: они как бы живут вне мира, подчиняясь своим физическим, химическим и прочим законам. И еще молодой маг сказал, что такой камешек называется дрюоп, что значит «огненный камень».
Не успели они добраться до ближайшей рощи, как Дикие Всадники настигли их.
Коньен увидел их первым. Дождь прекратился, и в небе повисли низкие облака, скорее похожие на тонкий туман, чем на облака, которые Моргану доводилось видеть прежде.
Бард так и замер в седле, натянув поводья. Он приложил ладонь ко лбу и вглядывался вдаль орлиными глазами, видевшими куда лучше вдали, чем вблизи. На Земле такое состояние глаз называется дальнозоркостью.
— Говорил я вам, — проворчал рапсод. — Их не меньше тридцати. И неизвестно, чего они хотят, и что с нами теперь сделают.
Содаспес побледнел.
— Полагаю, в твоем кошельке найдется какой-нибудь магический камешек, способный обратить в бегство три десятка Диких Всадников? — саркастически спросил бард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38