Рой мертв.
Я не убивал его, но мы с тобой прекрасно знаем, что все суды в округе контролируются Секстонами, поэтому мне без сомнения вынесут смертный приговор за преступление, которого я не совершал.
Не могу передать, как мне тяжело, что этот неожиданный поворот судьбы разлучает нас навсегда, но я должен уйти один. Мы не можем уехать вместе, потому что я не хочу погубить ваши жизни.
Элизабет-Энн, очень прошу тебя, останься в Квебеке и заверши строительство гостиницы для туристов. Ты должна осуществить нашу общую мечту, то дело, которое мы начали вместе.
Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка, молю вас, помогайте матери и помните о вашем отце. Надеюсь, что вы и дальше будете верить в его честность и порядочность.
Не сомневайтесь в моей любви к вам, которая никогда не иссякнет, и поймите, что я не мог поступить иначе.
Прошу простить меня. Ваш любящий муж и отец,
Заккес».
Элизабет-Энн глухо застонала, листок выскользнул у нее из рук. По лицу ее вновь потекли слезы, и в горле застрял ком. Дом казался опустевшим, осиротевшим, словно с уходом Заккеса он лишился своей души. Это невозможно было вынести.
В первые дни после исчезновения Заккеса она держалась стойко, насколько хватало сил. Шериф Паркер расспрашивал ее, она показала ему записку Заккеса, которую он великодушно разрешил оставить у себя. Заккеса искали, но он как сквозь землю провалился.
Но больше всего Элизабет-Энн пугало молчание Текса и Дженни. Ей приходилось только гадать, что за этим скрывалось. Она слишком хорошо знала Дженни и Текса и с ужасом думала, в какой форме может проявиться их месть.
Стараясь отогнать эти мрачные неотвязные мысли, она пыталась сосредоточить все внимание на девочках, которые нуждались в утешении и поддержке. Как и она, дочери были совершенно убиты горем, но и у них был характер Хейлов. Девочки крепились, стараясь не выдавать своих чувств, и были полны решимости поддержать друг друга и вместе преодолеть тяжелое и горькое время. Все они втайне надеялись, что отец вернется.
Но Элизабет-Энн ясно сознавала: возвращение его в Квебек невозможно. Никогда… Если только он не хотел попасть на виселицу.
Но как неимоверно трудно было смириться с этой ужасной правдой.
Он не вернется никогда.
Если не хочет, чтобы его повесили.
Жизнь Элизабет-Энн превратилась в сплошную муку. Совсем недавно они были вместе, он обнимал, целовал ее. И теперь она осталась одна. Дети лишились отца, она потеряла мужа. Они чувствовали себя одинокими, покинутыми.
Покинутыми.
Невыносимая боль терзала ей сердце. Если бы не дети и еще не родившийся малыш, она бы покончила с собой. Никакого оружия для этого не понадобилось бы. Она бы умирала медленно, тоскуя и страдая, и в конце концов сердце ее не выдержало бы и разорвалось.
Элизабет-Энн зажмурилась вдруг от пришедшей ей в голову нестерпимой мысли. Она вспомнила, как называют женщину, которую по разным причинам оставил муж, и даже содрогнулась, когда эти слова всплыли в памяти. Соломенная вдова. Да, именно так ее называют. И теперь она оказалась на положении соломенной вдовы.
Соломенная вдова.
Она знала, что люди жалеют этих женщин, но, сочувствуя им, в то же время поглядывают на них с подозрением, как и на разведенных. Этими словами женщину словно клеймили и смотрели на нее, как на потенциальную соперницу, которая постоянно ловит в свои сети мужчин, и не обязательно холостых.
Слезы застилали ей глаза, она ничего не видела, но вдруг решительно вытерла мокрое лицо и гордо подняла голову, вздернув подбородок. Хватит! С этой минуты она не позволит себе плакать, не станет давать волю чувствам — сейчас это непозволительная роскошь. Она должна быть сильной и спрятать свое горе — девочки смотрели на нее и нуждались в поддержке.
Элизабет-Энн положила руку на грудь. Там, в сердце, был и навсегда останется ее Заккес. И он всегда будет жить в ребенке, которого она носила.
Дотронувшись до шеи, она ощутила прохладную гладкую поверхность медальона. И здесь тоже был он. Куда бы она ни посмотрела, везде его следы. Она ничего не тронет. Пусть все его вещи останутся там, где они обычно находились.
И пусть Заккеса не было рядом — осталась их любовь, чтобы жить всегда.
2
Со своего высокого сиденья в кабриолете Элизабет-Энн увидела Регину, которая махала ей рукой, стоя на веранде кафе. Она махнула в ответ и улыбнулась, впервые за много недель.
«Слава Богу, у меня есть мои девочки и есть мои заботы, которые не оставляют времени на размышления о том, как мне не хватает Заккеса».
Распорядок дня у нее остался прежним. Она все так же поднималась до рассвета и ехала на стройку, откуда она сейчас возвращалась. Конечно, без Заккеса все было по-другому. Именно во время этих утренних поездок она острее всего чувствовала его отсутствие, а еще по ночам — без него постель казалась такой пустой и чужой.
Элизабет-Энн остановила лошадь перед кафе и посмотрела из кабриолета на Регину. «Да, — подумалось ей, — мне есть за что благодарить Бога».
Она стала медленно спускаться. Регина протянула ей руку. Ее дочь! Как только Элизабет-Энн оказалась на земле, она ласково взъерошила волосы девочки и вдруг нахмурилась.
— Что ты такая мрачная? Шарлотт-Энн тебе прибавляет хлопот?
— Нет, — пожала плечами Регина, не поднимая глаз и подбрасывая камешек носком ботинка. — Я со всем справлюсь. Ты же знаешь, Шарлотт-Энн нужно все время подталкивать.
Элизабет-Энн не могла удержаться от смеха, ей нравилось, как говорила Регина.
Тем временем девочка продолжала рассказывать, сохраняя на лице чувство оскорбленного достоинства:
— Кроме того, я хочу ее проучить. Я не позволю помыкать мной и не буду терпеть ее капризы.
— Не сомневаюсь, что именно так все и будет, — с шутливой торжественностью проговорила Элизабет-Энн. — А сейчас не поцелуешь ли ты меня? — И она подставила щеку.
Регина поднялась на цыпочки, неловко чмокнула мать, затем отступила в сторону, пропуская ее вперед, и вошла в кафе вслед за матерью.
— Ты только представь, мама, мы уже подали двадцать семь завтраков.
— Двадцать семь?! — Элизабет-Энн даже остановилась от неожиданности. — Но это… — она даже присвистнула от удивления. — Это же наш лучший результат.
— Всего около семи долларов, — радостно кивнула Регина. — Ай! — вдруг хлопнула она себя по лбу.
— В чем дело? — спросила мать.
— Да ведь Роза послала меня за дровами! — И она поспешила выполнять поручение, а мать улыбнулась ей вслед. Она гордилась тем, что ее девочки были такими смышлеными, проворными и трудолюбивыми, и была уверена, что они многого добьются в жизни.
С этой согревающей мыслью Элизабет-Энн обошла дом, открыла боковую дверь и сразу окунулась в атмосферу кухни. В лицо ей пахнуло жаром, она прикрыла дверь и сняла с крючка накрахмаленный белый фартук, быстро накинула его и завязала на пояснице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Я не убивал его, но мы с тобой прекрасно знаем, что все суды в округе контролируются Секстонами, поэтому мне без сомнения вынесут смертный приговор за преступление, которого я не совершал.
Не могу передать, как мне тяжело, что этот неожиданный поворот судьбы разлучает нас навсегда, но я должен уйти один. Мы не можем уехать вместе, потому что я не хочу погубить ваши жизни.
Элизабет-Энн, очень прошу тебя, останься в Квебеке и заверши строительство гостиницы для туристов. Ты должна осуществить нашу общую мечту, то дело, которое мы начали вместе.
Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка, молю вас, помогайте матери и помните о вашем отце. Надеюсь, что вы и дальше будете верить в его честность и порядочность.
Не сомневайтесь в моей любви к вам, которая никогда не иссякнет, и поймите, что я не мог поступить иначе.
Прошу простить меня. Ваш любящий муж и отец,
Заккес».
Элизабет-Энн глухо застонала, листок выскользнул у нее из рук. По лицу ее вновь потекли слезы, и в горле застрял ком. Дом казался опустевшим, осиротевшим, словно с уходом Заккеса он лишился своей души. Это невозможно было вынести.
В первые дни после исчезновения Заккеса она держалась стойко, насколько хватало сил. Шериф Паркер расспрашивал ее, она показала ему записку Заккеса, которую он великодушно разрешил оставить у себя. Заккеса искали, но он как сквозь землю провалился.
Но больше всего Элизабет-Энн пугало молчание Текса и Дженни. Ей приходилось только гадать, что за этим скрывалось. Она слишком хорошо знала Дженни и Текса и с ужасом думала, в какой форме может проявиться их месть.
Стараясь отогнать эти мрачные неотвязные мысли, она пыталась сосредоточить все внимание на девочках, которые нуждались в утешении и поддержке. Как и она, дочери были совершенно убиты горем, но и у них был характер Хейлов. Девочки крепились, стараясь не выдавать своих чувств, и были полны решимости поддержать друг друга и вместе преодолеть тяжелое и горькое время. Все они втайне надеялись, что отец вернется.
Но Элизабет-Энн ясно сознавала: возвращение его в Квебек невозможно. Никогда… Если только он не хотел попасть на виселицу.
Но как неимоверно трудно было смириться с этой ужасной правдой.
Он не вернется никогда.
Если не хочет, чтобы его повесили.
Жизнь Элизабет-Энн превратилась в сплошную муку. Совсем недавно они были вместе, он обнимал, целовал ее. И теперь она осталась одна. Дети лишились отца, она потеряла мужа. Они чувствовали себя одинокими, покинутыми.
Покинутыми.
Невыносимая боль терзала ей сердце. Если бы не дети и еще не родившийся малыш, она бы покончила с собой. Никакого оружия для этого не понадобилось бы. Она бы умирала медленно, тоскуя и страдая, и в конце концов сердце ее не выдержало бы и разорвалось.
Элизабет-Энн зажмурилась вдруг от пришедшей ей в голову нестерпимой мысли. Она вспомнила, как называют женщину, которую по разным причинам оставил муж, и даже содрогнулась, когда эти слова всплыли в памяти. Соломенная вдова. Да, именно так ее называют. И теперь она оказалась на положении соломенной вдовы.
Соломенная вдова.
Она знала, что люди жалеют этих женщин, но, сочувствуя им, в то же время поглядывают на них с подозрением, как и на разведенных. Этими словами женщину словно клеймили и смотрели на нее, как на потенциальную соперницу, которая постоянно ловит в свои сети мужчин, и не обязательно холостых.
Слезы застилали ей глаза, она ничего не видела, но вдруг решительно вытерла мокрое лицо и гордо подняла голову, вздернув подбородок. Хватит! С этой минуты она не позволит себе плакать, не станет давать волю чувствам — сейчас это непозволительная роскошь. Она должна быть сильной и спрятать свое горе — девочки смотрели на нее и нуждались в поддержке.
Элизабет-Энн положила руку на грудь. Там, в сердце, был и навсегда останется ее Заккес. И он всегда будет жить в ребенке, которого она носила.
Дотронувшись до шеи, она ощутила прохладную гладкую поверхность медальона. И здесь тоже был он. Куда бы она ни посмотрела, везде его следы. Она ничего не тронет. Пусть все его вещи останутся там, где они обычно находились.
И пусть Заккеса не было рядом — осталась их любовь, чтобы жить всегда.
2
Со своего высокого сиденья в кабриолете Элизабет-Энн увидела Регину, которая махала ей рукой, стоя на веранде кафе. Она махнула в ответ и улыбнулась, впервые за много недель.
«Слава Богу, у меня есть мои девочки и есть мои заботы, которые не оставляют времени на размышления о том, как мне не хватает Заккеса».
Распорядок дня у нее остался прежним. Она все так же поднималась до рассвета и ехала на стройку, откуда она сейчас возвращалась. Конечно, без Заккеса все было по-другому. Именно во время этих утренних поездок она острее всего чувствовала его отсутствие, а еще по ночам — без него постель казалась такой пустой и чужой.
Элизабет-Энн остановила лошадь перед кафе и посмотрела из кабриолета на Регину. «Да, — подумалось ей, — мне есть за что благодарить Бога».
Она стала медленно спускаться. Регина протянула ей руку. Ее дочь! Как только Элизабет-Энн оказалась на земле, она ласково взъерошила волосы девочки и вдруг нахмурилась.
— Что ты такая мрачная? Шарлотт-Энн тебе прибавляет хлопот?
— Нет, — пожала плечами Регина, не поднимая глаз и подбрасывая камешек носком ботинка. — Я со всем справлюсь. Ты же знаешь, Шарлотт-Энн нужно все время подталкивать.
Элизабет-Энн не могла удержаться от смеха, ей нравилось, как говорила Регина.
Тем временем девочка продолжала рассказывать, сохраняя на лице чувство оскорбленного достоинства:
— Кроме того, я хочу ее проучить. Я не позволю помыкать мной и не буду терпеть ее капризы.
— Не сомневаюсь, что именно так все и будет, — с шутливой торжественностью проговорила Элизабет-Энн. — А сейчас не поцелуешь ли ты меня? — И она подставила щеку.
Регина поднялась на цыпочки, неловко чмокнула мать, затем отступила в сторону, пропуская ее вперед, и вошла в кафе вслед за матерью.
— Ты только представь, мама, мы уже подали двадцать семь завтраков.
— Двадцать семь?! — Элизабет-Энн даже остановилась от неожиданности. — Но это… — она даже присвистнула от удивления. — Это же наш лучший результат.
— Всего около семи долларов, — радостно кивнула Регина. — Ай! — вдруг хлопнула она себя по лбу.
— В чем дело? — спросила мать.
— Да ведь Роза послала меня за дровами! — И она поспешила выполнять поручение, а мать улыбнулась ей вслед. Она гордилась тем, что ее девочки были такими смышлеными, проворными и трудолюбивыми, и была уверена, что они многого добьются в жизни.
С этой согревающей мыслью Элизабет-Энн обошла дом, открыла боковую дверь и сразу окунулась в атмосферу кухни. В лицо ей пахнуло жаром, она прикрыла дверь и сняла с крючка накрахмаленный белый фартук, быстро накинула его и завязала на пояснице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97