Филиппу не хотелось причинять ей боль. Наверное, впредь лучше отклонять все ее приглашения. Пусть это будет выглядеть как трусость, но в конечном итоге так лучше. Гейл просто нужно время завести новых друзей, и Филипп не сомневался, что это ей удастся.
Алекса сидела в гостиной и потягивала бренди. Она встретила Филиппа улыбкой.
– Привет, милый. Я еще не все доделала, но решила послать проект ко всем чертям. Иногда наступает момент, когда мозги отказываются работать. – Она похлопала по дивану рядом с собой. – Посиди со мной. Расскажи, как прошел день. Выпить хочешь?
– Не откажусь.
Филипп почувствовал себя виноватым: умалчивать о чем-то – почти то же, что лгать. Если бы Брайан пошел сегодня с ним… Но не пошел, да и в любом случае мальчик вряд ли стал бы откровенничать с Алексой.
Господи, что происходит?! У него же никогда не было тайн от жены!
В полумраке Алекса казалась бледнее обычного, а волосы выглядели еще светлее, чем Филипп их помнил. А может, только в сравнении с румяной темноволосой женщиной?..
– Фил, ты выпил свое бренди залпом? Неужели так отчаянно нуждался в выпивке?
Он удивленно уставился на пустой стакан.
– Да, наверное. У меня был тяжелый день. – На этот раз Филипп говорил правду. – Тодд слег с простудой, и мне пришлось самому иметь дело с режиссером программы.
– А как Брайан?
– Нормально. Мы поужинали гамбургерами… Потом он захотел посмотреть фильм по телевизору…
– Может быть, когда вся эта суматоха с проектом закончится, я сама слетаю в Лондон и выясню, не нужно ли что-то сделать для Пейдж.
Филипп почувствовал стеснение в груди. Прекрасно, она полетит в Лондон, еще куда-нибудь, может, на Луну – вот только выкроит время. А как же насчет ребенка? Но он слишком устал, чтобы поднимать эту тему сейчас.
– Пожалуй, мне пора спать.
– Звучит заманчиво, – сказала Алекса, беря с собой в спальню рюмку бренди.
В этот вечер они для разнообразия легли одновременно, и Филипп попытался заняться с Алексой любовью, благо бренди пошло ему на пользу. Он мечтал отдаться страсти и забыть обо всем, Алекса тоже была на взводе и достигла оргазма, как только Филипп к ней прикоснулся. Однако его снова ждало разочарование…
Алекса неуверенно спросила:
– Филипп, ты уверен, что причина не… физическая? Может, тебе стоит показаться врачу? Нужно выяснить, что нам делать…
– Я просто устал, – ответил Филипп более раздраженно, чем ему бы хотелось, быстро поцеловал жену и повернулся к ней спиной.
Он чувствовал, что потерпел поражение, но твердо знал, что его проблема не связана со здоровьем.
Диафрагма Алексы стала чем-то вроде барьера для его страсти, так же как ее карьера встала на пути беременности. В этот вечер, общаясь с Гейл и слушая, как она восторженно говорит о своей дочери, Филипп впервые со страхом подумал: а вдруг Алекса обделена инстинктом материнства и может упустить время, отпущенное природой?
Филипп не знал, что делать. Всякий раз, когда он пытался поговорить о ребенке, казалось, будто они с Алексой объясняются на разных языках. И все-таки он чувствовал, что так дальше продолжаться не может.
Алекса давно спала, а он все ворочался в кровати, тщетно пытаясь выкинуть из головы образ Гейл, ее развевающиеся черные волосы и прекрасные фиалковые глаза, сверкающие от непролитых слез.
Она обратилась к медсестре за стойкой.
– Мне нужно позвонить по междугородному телефону. Сыну. – На какую-то долю секунды Пейдж засомневалась, есть ли у нее сын, но медсестра кивнула, переписала себе на листок номер из ее записной книжки и указала на кабинку.
– Зайдите и ждите, миссис Барнс. Как только вас соединят, телефон зазвонит.
Пейдж нервозно перечитывала отпечатанное на компьютере письмо Брайана. Разве ее сын не слишком мал, чтобы обращаться с компьютером? Сколько же ему лет? Десять? Нет, наверное, уже двенадцать. Пейдж вспомнила, как они праздновали в Уэльсе его одиннадцатый день рождения. Тим повез их в какое-то место с непроизносимым названием покататься на яхте. Они отлично провели время. Но… Тим умер и унес с собой все хорошее.
Пейдж еще раз перечитала письмо сына. У Брайана есть свой телевизор, стереосистема и «крутой» велосипед. «Надеюсь, тебе уже лучше… Я хочу поскорее вернуться домой…»
Хочет ли? Пейдж вдруг стало не хватать воздуха, показалось, что в кабинке слишком душно. Но если открыть дверь, медсестра решит, что она раздумала звонить. К тому же снаружи ждет какая-то толстуха, которая сердито смотрит на нее из-под широких бровей.
Пейдж снова быстро опустила глаза. Брайан выражается, как настоящий американец. Строчки письма стали расплываться перед глазами. Пейдж сглотнула слезы. Сыну гораздо лучше быть с Алексой и ее мужем, чем с ней. У Джеромов нет своих детей, зато есть куча денег, чтобы покупать мальчику то, что ей не по средствам. Джеромы – миллионеры, а она – всего лишь вдова подполковника. Не бедная, конечно, но и не богачка. И еще у нее был этот «срыв» – как будто она не человек, а какая-то старая машина-развалюха с неисправной линией подачи топлива.
Пейдж покрылась потом. Доктор Уэстон, видимо, считает, что ей стало лучше, хотя и не настолько, чтобы выписать из больницы. Если разобраться, она не очень-то и хотела выписываться, так как не была уверена, что сумеет справиться одна. Пейдж подумала о пустых днях в пустой лондонской квартире. У нее не было в Лондоне знакомых, за исключением других офицерских жен, но теперь она больше не жена.
– Возвращайся домой, – предлагала мать каждый раз, когда звонила по телефону. – Найдешь квартиру поблизости от нас, Брайан пойдет в школу, ты найдешь работу…
Но ее ужасала одна мысль о том, чтобы вернуться в Сиэтл. Пейдж боялась вновь оказаться рядом с родителями, не хотела терпеть вечную критику матери, равнодушие отца. В Сиэтле она всегда чувствовала какую-то подавленность. «Найдешь работу». Интересно, какую? Ведь Пейдж бросила колледж, не получила специальности…
«Если ты перестанешь заниматься музыкой, будешь жалеть всю жизнь» – так однажды сказала мать. Но Пейдж вовсе не жалела, что бросила музыку, которую просто ненавидела.
Телефон в кабинке прозвонил два раза. Она вздрогнула и вскочила, ее бросило в дрожь, по лицу заструился пот.
В трубке послышались какие-то щелчки и голос Алексы: «Алло, алло!».
– Это… Брайан дома? – пропищала Пейдж. Собственный голос казался ей страшно далеким и совсем чужим.
– Пейдж, это ты? Как я рада слышать твой голос! Да, Брайан дома, он только что вернулся из школы, сейчас поставит велосипед и подойдет. Как ты себя чувствуешь?
В голосе Алексы слышались тепло и участие, казалось, будто он звучит совсем близко, даже слишком. Пейдж почудилось, что она чувствует на щеке дыхание сестры. Она попыталась заговорить – и не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Алекса сидела в гостиной и потягивала бренди. Она встретила Филиппа улыбкой.
– Привет, милый. Я еще не все доделала, но решила послать проект ко всем чертям. Иногда наступает момент, когда мозги отказываются работать. – Она похлопала по дивану рядом с собой. – Посиди со мной. Расскажи, как прошел день. Выпить хочешь?
– Не откажусь.
Филипп почувствовал себя виноватым: умалчивать о чем-то – почти то же, что лгать. Если бы Брайан пошел сегодня с ним… Но не пошел, да и в любом случае мальчик вряд ли стал бы откровенничать с Алексой.
Господи, что происходит?! У него же никогда не было тайн от жены!
В полумраке Алекса казалась бледнее обычного, а волосы выглядели еще светлее, чем Филипп их помнил. А может, только в сравнении с румяной темноволосой женщиной?..
– Фил, ты выпил свое бренди залпом? Неужели так отчаянно нуждался в выпивке?
Он удивленно уставился на пустой стакан.
– Да, наверное. У меня был тяжелый день. – На этот раз Филипп говорил правду. – Тодд слег с простудой, и мне пришлось самому иметь дело с режиссером программы.
– А как Брайан?
– Нормально. Мы поужинали гамбургерами… Потом он захотел посмотреть фильм по телевизору…
– Может быть, когда вся эта суматоха с проектом закончится, я сама слетаю в Лондон и выясню, не нужно ли что-то сделать для Пейдж.
Филипп почувствовал стеснение в груди. Прекрасно, она полетит в Лондон, еще куда-нибудь, может, на Луну – вот только выкроит время. А как же насчет ребенка? Но он слишком устал, чтобы поднимать эту тему сейчас.
– Пожалуй, мне пора спать.
– Звучит заманчиво, – сказала Алекса, беря с собой в спальню рюмку бренди.
В этот вечер они для разнообразия легли одновременно, и Филипп попытался заняться с Алексой любовью, благо бренди пошло ему на пользу. Он мечтал отдаться страсти и забыть обо всем, Алекса тоже была на взводе и достигла оргазма, как только Филипп к ней прикоснулся. Однако его снова ждало разочарование…
Алекса неуверенно спросила:
– Филипп, ты уверен, что причина не… физическая? Может, тебе стоит показаться врачу? Нужно выяснить, что нам делать…
– Я просто устал, – ответил Филипп более раздраженно, чем ему бы хотелось, быстро поцеловал жену и повернулся к ней спиной.
Он чувствовал, что потерпел поражение, но твердо знал, что его проблема не связана со здоровьем.
Диафрагма Алексы стала чем-то вроде барьера для его страсти, так же как ее карьера встала на пути беременности. В этот вечер, общаясь с Гейл и слушая, как она восторженно говорит о своей дочери, Филипп впервые со страхом подумал: а вдруг Алекса обделена инстинктом материнства и может упустить время, отпущенное природой?
Филипп не знал, что делать. Всякий раз, когда он пытался поговорить о ребенке, казалось, будто они с Алексой объясняются на разных языках. И все-таки он чувствовал, что так дальше продолжаться не может.
Алекса давно спала, а он все ворочался в кровати, тщетно пытаясь выкинуть из головы образ Гейл, ее развевающиеся черные волосы и прекрасные фиалковые глаза, сверкающие от непролитых слез.
Она обратилась к медсестре за стойкой.
– Мне нужно позвонить по междугородному телефону. Сыну. – На какую-то долю секунды Пейдж засомневалась, есть ли у нее сын, но медсестра кивнула, переписала себе на листок номер из ее записной книжки и указала на кабинку.
– Зайдите и ждите, миссис Барнс. Как только вас соединят, телефон зазвонит.
Пейдж нервозно перечитывала отпечатанное на компьютере письмо Брайана. Разве ее сын не слишком мал, чтобы обращаться с компьютером? Сколько же ему лет? Десять? Нет, наверное, уже двенадцать. Пейдж вспомнила, как они праздновали в Уэльсе его одиннадцатый день рождения. Тим повез их в какое-то место с непроизносимым названием покататься на яхте. Они отлично провели время. Но… Тим умер и унес с собой все хорошее.
Пейдж еще раз перечитала письмо сына. У Брайана есть свой телевизор, стереосистема и «крутой» велосипед. «Надеюсь, тебе уже лучше… Я хочу поскорее вернуться домой…»
Хочет ли? Пейдж вдруг стало не хватать воздуха, показалось, что в кабинке слишком душно. Но если открыть дверь, медсестра решит, что она раздумала звонить. К тому же снаружи ждет какая-то толстуха, которая сердито смотрит на нее из-под широких бровей.
Пейдж снова быстро опустила глаза. Брайан выражается, как настоящий американец. Строчки письма стали расплываться перед глазами. Пейдж сглотнула слезы. Сыну гораздо лучше быть с Алексой и ее мужем, чем с ней. У Джеромов нет своих детей, зато есть куча денег, чтобы покупать мальчику то, что ей не по средствам. Джеромы – миллионеры, а она – всего лишь вдова подполковника. Не бедная, конечно, но и не богачка. И еще у нее был этот «срыв» – как будто она не человек, а какая-то старая машина-развалюха с неисправной линией подачи топлива.
Пейдж покрылась потом. Доктор Уэстон, видимо, считает, что ей стало лучше, хотя и не настолько, чтобы выписать из больницы. Если разобраться, она не очень-то и хотела выписываться, так как не была уверена, что сумеет справиться одна. Пейдж подумала о пустых днях в пустой лондонской квартире. У нее не было в Лондоне знакомых, за исключением других офицерских жен, но теперь она больше не жена.
– Возвращайся домой, – предлагала мать каждый раз, когда звонила по телефону. – Найдешь квартиру поблизости от нас, Брайан пойдет в школу, ты найдешь работу…
Но ее ужасала одна мысль о том, чтобы вернуться в Сиэтл. Пейдж боялась вновь оказаться рядом с родителями, не хотела терпеть вечную критику матери, равнодушие отца. В Сиэтле она всегда чувствовала какую-то подавленность. «Найдешь работу». Интересно, какую? Ведь Пейдж бросила колледж, не получила специальности…
«Если ты перестанешь заниматься музыкой, будешь жалеть всю жизнь» – так однажды сказала мать. Но Пейдж вовсе не жалела, что бросила музыку, которую просто ненавидела.
Телефон в кабинке прозвонил два раза. Она вздрогнула и вскочила, ее бросило в дрожь, по лицу заструился пот.
В трубке послышались какие-то щелчки и голос Алексы: «Алло, алло!».
– Это… Брайан дома? – пропищала Пейдж. Собственный голос казался ей страшно далеким и совсем чужим.
– Пейдж, это ты? Как я рада слышать твой голос! Да, Брайан дома, он только что вернулся из школы, сейчас поставит велосипед и подойдет. Как ты себя чувствуешь?
В голосе Алексы слышались тепло и участие, казалось, будто он звучит совсем близко, даже слишком. Пейдж почудилось, что она чувствует на щеке дыхание сестры. Она попыталась заговорить – и не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93