Спектакль, устроенный матерью, вывел ее из равновесия. Она попыталась сесть за работу, но вместо этого бессмысленно смотрела в светящийся монитор.
Щелкнула пару раз клавишами, и из колонок полилась тягучая Garbage. Что там она поет:
«Я жду тебя…»?
Вика всегда боготворила отца. Он вряд ли знал об этом, потому что редко замечал дочь, а Вика была не из тех детей, которые требуют внимания.
Она говорила мало и от волнения — нескладно, поэтому никому из родителей не приходило в голову, что девочка развита не по годам и с легкостью излагает свои мысли на бумаге, когда остается одна. С детства Вика зачитывалась книгами отца, знала наизусть целые страницы, но в начальной школе не могла выдумать даже короткого рассказа из пяти строк. "Я была на даче.
Там было красиво…" Она плакала от собственной глупости. Переполненное детское сердечко не умело излиться на бумагу. Двери были закрыты.
Вика точно помнила, кто их ей отворил. Ей тогда исполнилось десять, дома были гости.
А она сидела у себя в комнате за столом и кусала ногти. В школе задали сочинение о прошедших каникулах, и Вика вывела на листе: «Этим летом мы снова были на даче. Там было…» Она порвала лист, положила перед собой чистый и впала в ступор. Тогда-то к ней и вошла Незнакомка.
Кто из гостей привел ее и почему ей взбрело в голову взглянуть на хозяйскую дочку, Вика не знала. И уже не узнает, потому что той женщины никогда больше в своем доме не видела. Незнакомка полистала Викины тетрадки и снисходительно спросила:
— Не клеится?
Вика покачала головой.
— Математика?
— Нет. Сочинение про лето.
— Закрой глаза, — приказала женщина, и Вика послушно закрыла глаза. — Сейчас ты увидишь то, что произвело на тебя этим летом самое большое впечатление. Ну видишь?
Вика открыла глаза, смущенно кивнула.
— Так что это было? — игриво спросила женщина. — Котенок? Новая подружка?
— Дерево, — пожала плечами Вика.
— Обыкновенное дерево? — собеседница не сумела скрыть разочарования.
Вика беспомощно помахала в воздухе руками, будто пыталась оттуда набрать не хватающих слов.
— У него ветки были как руки, которые тянутся к тебе, просят о чем-то… Листья выцветшие.
Солнце падало так, что были видны капли на листьях — матовые, тяжелые. Оно было словно в испарине… И похоже на старую женщину. Это ведь очень страшно, когда женщина старая, правда?
— Правда, — сказала "Незнакомка, подумав о своем, — но с годами к этому привыкаешь. Вот и напиши все, что мне рассказала…
С тех пор сочинения Вика писала только на отлично. Но отец никогда не читал их…
Развод родителей стал для нее как взрыв. Как сотня взрывов, которые гремели каждое утро, как только она открывала глаза. Оглушенная ими, Вика двигалась как робот. По три раза в день возила матери еду в больницу, добрую половину своих вещей снесла в комиссионный. Ей было не с кем ни поговорить, ни посоветоваться. Развод представлялся ей с вегетативной стороны: будто разделили единый живой организм на две части и каждая теперь пытается выжить самостоятельно, обливаясь кровью, заново учась двигаться, дышать, питаться. Каждая корчится в агонии, и уж точно каждая потеряла от боли не только ум, но и сознание.
Вике было не с кем поговорить, потому что единственная ее подруга — Ирочка — осталась где-то там, в другой половине разделенного заживо организма. Да и кому расскажешь о взрывах, будивших ее каждое утро вместо будильника? Она доверяла лишь бумаге, изливая боль своего сердца…
Потом вернулась мать из больницы и жизнь снова обрела русло. Но русло это теперь было слишком жестким и определенным. Свободная река течет не так, как вода в канале с бетонированными высокими стенами — ни на йоту не уклоняясь ни вправо, ни влево. Только вперед.
Пока издательство готовило к публикации ее первый роман, Вика написала второй и третий.
Они дались ей легко, так легко, что снова она стала думать об отце: насколько они с ним похожи?
Она походила на отца лицом и манерами, у нее были те же привычки и склонности. Так неужели и все остальное?..
— Откуда ваша дочь столько знает о любви? — спросили как-то Дину на одном из интервью. — У нее такой богатый опыт?
— Для этого не нужен опыт, — отрезала мать. — Достаточно воображения.
Дина насторожилась. Она слишком была занята местью, чтобы всерьез задуматься о дочери.
Кто эта тихая девочка, так легко заставляющая женщин плакать? Всего каких-то несколько лет назад она действительно была серой мышкой, а теперь… Теперь, пожалуй, она стала красавицей, да к тому же так похожа на отца.
Дина попыталась поговорить с дочерью.
— Я хотела спросить. Может быть, это не кстати… Тебе уже двадцать три…
Дочь смотрела сквозь нее, и Дина никак не могла подобрать нужных слов.
— Мама, я не люблю мужчин, если ты об этом.
— В каком смысле? — перепуталась Дина.
— Не в том — усмехнулась Виктория. — И этот разговор действительно не кстати. Я работаю.
«Однако как быстро она поняла меня», — подумала Дина, закрывая дверь в комнату дочери.
Пройдет год или два, рассуждала она, оставшись одна, появится какой-нибудь вертопрах и вскружит дочери голову. Тогда ее снова бросят. На этот раз — дочь. В висках застучало, Дина обхватила ладонями лицо. Этого нельзя допустить.
Права на первый роман Вики принадлежали ей.
Второй и последующие договора она тоже подписала на себя, объяснив Виктории, что тем самым снимает с нее ненужные хлопоты посещения налоговой инспекции и прочие формальности. Новую квартиру Дина тоже записала на свое имя. Вика не возражала. Даже не поинтересовалась ни разу…
Когда Вике исполнилось двадцать четыре, она случайно на улице встретила школьную подругу Милу Семину и затащила к себе, чтобы познакомить с мамой. С тех пор у них с Милой завязалась дружба. Правда, сама Мила больше к Рубахиным не заглядывала, что Виктория объясняла ее крайней застенчивостью, а вот Вика навещала ее почти каждую неделю, по субботам…
«Милочкины субботы»… Виктория рассказывала о них маме подробно, если та интересовалась. Гуляли по городу, смотрели телевизор, были в салоне красоты. И непременно — милые подробности: массажистка попалась на редкость болтливая, в течение получаса успела пересказать всю свою биографию…
«Вика! Это так занятно! Не хочешь использовать это в своем следующем романе?» — «Разумеется, мамочка…» Конечно она использует это, потому что сама придумала. Потому что не было никакого салона и никакой болтливой массажистки тоже не было. Да и Милочка Семина сто лет уже как укатила в тьму-таракань за мужем-прапорщиком. На следующий же день укатила, после их встречи. Может быть, письма пишет своей известной однокласснице. Только письма приходят на старую квартиру, а мама, когда переезжали, велела их почту уничтожать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Щелкнула пару раз клавишами, и из колонок полилась тягучая Garbage. Что там она поет:
«Я жду тебя…»?
Вика всегда боготворила отца. Он вряд ли знал об этом, потому что редко замечал дочь, а Вика была не из тех детей, которые требуют внимания.
Она говорила мало и от волнения — нескладно, поэтому никому из родителей не приходило в голову, что девочка развита не по годам и с легкостью излагает свои мысли на бумаге, когда остается одна. С детства Вика зачитывалась книгами отца, знала наизусть целые страницы, но в начальной школе не могла выдумать даже короткого рассказа из пяти строк. "Я была на даче.
Там было красиво…" Она плакала от собственной глупости. Переполненное детское сердечко не умело излиться на бумагу. Двери были закрыты.
Вика точно помнила, кто их ей отворил. Ей тогда исполнилось десять, дома были гости.
А она сидела у себя в комнате за столом и кусала ногти. В школе задали сочинение о прошедших каникулах, и Вика вывела на листе: «Этим летом мы снова были на даче. Там было…» Она порвала лист, положила перед собой чистый и впала в ступор. Тогда-то к ней и вошла Незнакомка.
Кто из гостей привел ее и почему ей взбрело в голову взглянуть на хозяйскую дочку, Вика не знала. И уже не узнает, потому что той женщины никогда больше в своем доме не видела. Незнакомка полистала Викины тетрадки и снисходительно спросила:
— Не клеится?
Вика покачала головой.
— Математика?
— Нет. Сочинение про лето.
— Закрой глаза, — приказала женщина, и Вика послушно закрыла глаза. — Сейчас ты увидишь то, что произвело на тебя этим летом самое большое впечатление. Ну видишь?
Вика открыла глаза, смущенно кивнула.
— Так что это было? — игриво спросила женщина. — Котенок? Новая подружка?
— Дерево, — пожала плечами Вика.
— Обыкновенное дерево? — собеседница не сумела скрыть разочарования.
Вика беспомощно помахала в воздухе руками, будто пыталась оттуда набрать не хватающих слов.
— У него ветки были как руки, которые тянутся к тебе, просят о чем-то… Листья выцветшие.
Солнце падало так, что были видны капли на листьях — матовые, тяжелые. Оно было словно в испарине… И похоже на старую женщину. Это ведь очень страшно, когда женщина старая, правда?
— Правда, — сказала "Незнакомка, подумав о своем, — но с годами к этому привыкаешь. Вот и напиши все, что мне рассказала…
С тех пор сочинения Вика писала только на отлично. Но отец никогда не читал их…
Развод родителей стал для нее как взрыв. Как сотня взрывов, которые гремели каждое утро, как только она открывала глаза. Оглушенная ими, Вика двигалась как робот. По три раза в день возила матери еду в больницу, добрую половину своих вещей снесла в комиссионный. Ей было не с кем ни поговорить, ни посоветоваться. Развод представлялся ей с вегетативной стороны: будто разделили единый живой организм на две части и каждая теперь пытается выжить самостоятельно, обливаясь кровью, заново учась двигаться, дышать, питаться. Каждая корчится в агонии, и уж точно каждая потеряла от боли не только ум, но и сознание.
Вике было не с кем поговорить, потому что единственная ее подруга — Ирочка — осталась где-то там, в другой половине разделенного заживо организма. Да и кому расскажешь о взрывах, будивших ее каждое утро вместо будильника? Она доверяла лишь бумаге, изливая боль своего сердца…
Потом вернулась мать из больницы и жизнь снова обрела русло. Но русло это теперь было слишком жестким и определенным. Свободная река течет не так, как вода в канале с бетонированными высокими стенами — ни на йоту не уклоняясь ни вправо, ни влево. Только вперед.
Пока издательство готовило к публикации ее первый роман, Вика написала второй и третий.
Они дались ей легко, так легко, что снова она стала думать об отце: насколько они с ним похожи?
Она походила на отца лицом и манерами, у нее были те же привычки и склонности. Так неужели и все остальное?..
— Откуда ваша дочь столько знает о любви? — спросили как-то Дину на одном из интервью. — У нее такой богатый опыт?
— Для этого не нужен опыт, — отрезала мать. — Достаточно воображения.
Дина насторожилась. Она слишком была занята местью, чтобы всерьез задуматься о дочери.
Кто эта тихая девочка, так легко заставляющая женщин плакать? Всего каких-то несколько лет назад она действительно была серой мышкой, а теперь… Теперь, пожалуй, она стала красавицей, да к тому же так похожа на отца.
Дина попыталась поговорить с дочерью.
— Я хотела спросить. Может быть, это не кстати… Тебе уже двадцать три…
Дочь смотрела сквозь нее, и Дина никак не могла подобрать нужных слов.
— Мама, я не люблю мужчин, если ты об этом.
— В каком смысле? — перепуталась Дина.
— Не в том — усмехнулась Виктория. — И этот разговор действительно не кстати. Я работаю.
«Однако как быстро она поняла меня», — подумала Дина, закрывая дверь в комнату дочери.
Пройдет год или два, рассуждала она, оставшись одна, появится какой-нибудь вертопрах и вскружит дочери голову. Тогда ее снова бросят. На этот раз — дочь. В висках застучало, Дина обхватила ладонями лицо. Этого нельзя допустить.
Права на первый роман Вики принадлежали ей.
Второй и последующие договора она тоже подписала на себя, объяснив Виктории, что тем самым снимает с нее ненужные хлопоты посещения налоговой инспекции и прочие формальности. Новую квартиру Дина тоже записала на свое имя. Вика не возражала. Даже не поинтересовалась ни разу…
Когда Вике исполнилось двадцать четыре, она случайно на улице встретила школьную подругу Милу Семину и затащила к себе, чтобы познакомить с мамой. С тех пор у них с Милой завязалась дружба. Правда, сама Мила больше к Рубахиным не заглядывала, что Виктория объясняла ее крайней застенчивостью, а вот Вика навещала ее почти каждую неделю, по субботам…
«Милочкины субботы»… Виктория рассказывала о них маме подробно, если та интересовалась. Гуляли по городу, смотрели телевизор, были в салоне красоты. И непременно — милые подробности: массажистка попалась на редкость болтливая, в течение получаса успела пересказать всю свою биографию…
«Вика! Это так занятно! Не хочешь использовать это в своем следующем романе?» — «Разумеется, мамочка…» Конечно она использует это, потому что сама придумала. Потому что не было никакого салона и никакой болтливой массажистки тоже не было. Да и Милочка Семина сто лет уже как укатила в тьму-таракань за мужем-прапорщиком. На следующий же день укатила, после их встречи. Может быть, письма пишет своей известной однокласснице. Только письма приходят на старую квартиру, а мама, когда переезжали, велела их почту уничтожать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58