ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

— не поняла ничего Лена.
— Господи, ну я же тебе рассказываю. Славик подарил Денисову на день рождения видеокассету. Там сняты скрытой камерой женщины, которым Славик назначал свидания. И не приходил. Ну, как бы не приходил. А снимал со стороны, как они ждут. Как оглядываются. Как переживают. Представляешь, гад какой?
Лена неуверенно пожала плечами: ну, гад, наверное…
— Вот Денисов и обиделся за женщин. Это же папочка! Он не мог не обидеться. Ну вот. И когда Славик начал рассказывать, что это он на работе руку травмировал (представляешь, так и сказал — «травмировал»!), Денисов ему и выдал. Не надо, говорит, Славик, знаем мы про поляну в лесу. Ведь все снимали. И пленочка имеется. И Славик, дурак, поверил! — Ольгунчик, довольная, хохотала-заливалась: — Поверил, представляешь?!
Лена молчала. А Ольгунчик, не замечая ее реакции, продолжала:
— Я сначала ничего не поняла. А папочка потом мне сказал, что это он Славику за женщин отомстил. Вот!
— А мне вы с Денисовым за что отомстили? — спросила Лена, еле сдерживая слезы. — А? За что? Я же просила тебя, как человека просила…
Ольгунчик почему-то не ожидала такого поворота событий. И застыла, подбирая растянутый в хохоте рот, судорожно сглатывая недоумение, не сводя с Лены виновато-непонимающих глаз.
Лена ушла в другую комнату и не вышла оттуда. Ольгунчика провожала Вера Петровна. Было слышно, как она что-то оживленно рассказывала. Было слышно, как потрясение молчала Ольгунчик.
Кому теперь все это могла рассказать Лена? Не маме же. Но переживать свое горе одна она еще не научилась. И позвонила Алле в Питер. Вот Алла все удивительным образом и поняла. Про Сорокина она немного знала. А про все остальное до сегодняшнего разговора — нет. Поэтому она сначала пережила вместе с Леной кровавые события на поляне, потом — предательство Ольгунчика и Денисова. Нет, только Ольгунчика. Денисов мог и не знать, что Лена обещала ничего никому не говорить. Хотя стоп. Ты же, Лен, сказала, что Ольгунчик просила папочку: никому. Значит, и Ольгунчик, и Денисов попросту забыли про Лену. У каждого была своя цель и задача. У Ольгунчика — живописать Денисову то, что случилось в лесу. Отточить свой талант рассказчика. У Денисова — отомстить за женщин. Благородно на первый взгляд. Только про Леночку, «лучшую подругу» и «светлый образ», они забыли. Нет им никакого прощения. Таков был суровый приговор Аллы. А Сорокин? Как быть с Сорокиным? Позвони и повинись, сказала Алла. Расскажи все как есть. Настоящий мужчина должен быть великодушным. А если?.. То и не надо нам таких, подвела итог Алла.
Стало легче. Но не намного. Что же выходит? Ни Сорокина, ни Денисова, ни Ольгунчика у нее, у Лены, теперь не будет? Только из-за того, что не удержалась и все рассказала Ольгунчику? Стоп! Почему та и Денисов должны были хранить ее тайну? С какой такой радости? Каждый из них — не шкаф и не музей, как пелось когда-то в одной детской песенке. Это ее, Лену, Слава просил ничего не говорить. Ее! Значит, она одна во всем и виновата. Никто ничего никому не должен. Ведь знала, что не в характере Ольгунчика что-то от кого-то скрывать! Она простосердечна, как голубь. Но не мудра, как змея. И всякие тайны мадридского двора, какие-то недомолвки, какие-то расчеты — не для нее. В чем же ее можно винить? В том, что она такая? Или в том, что обещала не говорить и нарушила свое обещание? Так Лена тоже обещала Сорокину, что ничего никому не скажет, а уж подруге Оле, раз он так просит, тем более. Значит, что мы имеем? Если кто и виноват, то только Лена. А если подумать, ведь и она никого не предала. Да и вообще, что это за слово такое — «предательство»? Обозначаемое им понятие применимо только на войне. А в мирной жизни никто никого не предает. Все просто живут так, как умеют. И спрашивать что-то, что-то требовать можно только с себя.
На следующий день, в обеденный перерыв, все в том же парке, все на той же скамейке, сидели Лена, Ольгунчик и Денисов и откусывали по очереди от одной, теперь уже большой, шоколадки, которую принес папочка.
Евгений Иванович увлеченно рассказывал об одном замечательном художнике, который недавно умер и завещал городу все свои картины. А они, между прочим, стоят огромных денег. В Германии, например, их купили бы с огромным удовольствием.
Денисов увлеченно рассказывал. А Лена с Ольгунчиком увлеченно слушали.

ЛЕТО
Над простором полей -
Ничем к земле не привязан -
Жаворонок звенит.
Басе
1
Сон был неглубоким, непонятным, держал сознание где-то близко к реальности, черной и вязкой, которая, как болото, глухо и настойчиво затягивала в себя.
Когда стало совершенно невыносимо, темнота вдруг распалась на рваные куски — и они разлетелись в стороны, уступая место множеству зажженных свечей.
Было неясно, на чем и как эти свечи держатся, — только маленькие вытянутые купола пламени и стекающие в никуда тяжелые капли расплавленного воска.
И тепло, очень тепло от сотен беспокойно подрагивающих огоньков.
Солнечный свет давно уже заполнил собой Ленину комнату и нагрел стены с обоями невразумительного рисунка и цвета, рамы и полотна северных пейзажей, корешки книг на полках и белого медведя Сашу, дремлющего в кресле.
Солнце согрело и лицо хозяйки комнаты, и ее шею, и руки на подушке, раскинутые над головой.
Лена уже начала понимать, что просыпается. Что ей этого ужасно не хочется. Вспомнила, что лето. Вспомнила, что суббота. Обрадовалась. Будет сейчас валяться с книжкой долго-долго, не умываясь и не завтракая. Мама перебралась на дачу, так что да здравствует свобода!
В тот самый момент, когда Лена обдумывала, что ей с этой самой свободой делать и обмозговывала вариант поездки с Ольгунчиком на пляж (подруга должна была где-нибудь к обеду появиться), позвонил вдруг Сорокин. Услышав его «приветствую!» с какими-то трудноразличимыми, но далеко не приветственными интонациями, Лена усмехнулась: совсем недавно она мечтала пригласить его в гости, как только мама уедет на дачу.
Да, как это ни странно, отношения с Сорокиным, которые, наверное, можно было назвать полуприятельскими, каким-то чудом сохранились. Правда, сводились они в основном к телефонным дискуссиям. Слава звонил через день-два. Зачем? Кто ж его знает. Поговорить. Обо всем и ни о чем. Иногда они, конечно, говорили о литературе. Сорокин называл какие-то имена, передавал через Денисова книжки, писанные в основном в манере интеллектуально-иронического бреда. Нечто — не для всех, а лишь для как бы посвященных. Чаще всего — этакий всепронизывающий, неутомимый стеб. Лена не понимала: чего ради? Не понимала и не принимала. Славик издевался: Леночка, ну не любовные же романы читать!
Изредка Лена (по глупости, наверное) делилась вдруг сокровенным. Потому что иногда Сорокин мог посоветовать что-нибудь дельное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88