Разве у меня есть шанс? Она – любимица прессы. Теперь, когда они вместе, Барли нравится видеть свой портрет в «Хелло!» и «Харперз энд Куин», и они с Дорис являют собой чудесную пару. Она – с бюстом, выглядывающим из туалета от Версаче, с белой изящной шеей в сверкающих драгоценностях, он – с густой седой шевелюрой, широкоплечий, с решительной, упрямой челюстью. Когда Барли жил со мной, он ни разу не поднялся выше «Девелоперз энд билдер бюллетин», хотя как-то раз его фото было на обложке. Но ему с его амбициями этого было мало. Он не может стоять на месте. Это должен быть «Хелло!» или что-то в этом роде.
Барли относится к тому типу хорошо сложенных мужчин с резкими чертами лица, которые поднимаются до больших высот власти; с годами его челюсть стала еще более квадратной. Даже его волосы, хоть и поседели, остались густыми. Он – властелин, и это сразу видно. Если человечество когда-нибудь начнет в массовом порядке клонировать людей, то именно эту пару следует выбрать, чтобы сделать мир прекраснее. Так я заявила своему психоаналитику, доктору Джейми Думу, и он похвалил меня за эти слова.
Через двенадцать месяцев после нашего разрыва и шесть месяцев после развода я перестала пытаться убедить себя и других в том, что, лишившись Барли, я не потеряла ничего ценного. Я больше не расписываю его другим в вульгарной манере, свойственной почти всем брошенным женам, как глупого, мелочного эгоиста, безнадежного неврастеника, почти психа. Он вовсе не такой. Барли, как и Дорис, добрый, хороший и чуткий, умный и красивый и способен на глубокую любовь. Просто все дело в том, что дарит он эту любовь ей, а не мне.
Глава 4
– Видишь ли, твоя бывшая жена не стоит твоей фамилии, – заявила Дорис после завтрака. Стоило ей вбить себе что-то в голову, как эта мысль навечно там оседала. – Она злобная и агрессивная. Да она просто лопается от ненависти и желчи.
Они завтракали на террасе под ранним солнцем. Дорис нужно было быть в десять на студии, а Барли в это же время – на встрече в Конфедерации британской индустрии. Мария, горничная-филиппинка Дорис, подала кофе без кофеина и фрукты: диетолог Дорис тщательно высчитывал необходимые ей калории. Росс, шофер Барли, получит, когда заедет за Барли, термос с настоящим кофе и сандвич с беконом, которые будут дожидаться на заднем сиденье автомобиля. – Я тебя слышу, – ответил Барли, которому его адвокат сказал, что на бракоразводном процессе он будет выглядеть гораздо солиднее, если сможет заявить, будто беседовал с консультантом по вопросам семьи и брака.
В наши дни закон более благосклонен к тем, кто создает видимость попытки сохранить семью, и на суде Барли было куда полезнее выдвинуть причиной развода фундаментальные разногласия с Грейс, а не желание уйти к Дорис Дюбуа, женщине помоложе. Так что Барли, как всегда, обратил время, которое в ином случае было бы потрачено напрасно, себе на пользу и теперь довольно ловко изъяснялся на языке сострадания и понимания.
– Но лучше оставить все как есть. Я отлично представляю, что ты чувствуешь, но ты выкарабкалась из этого инцидента более или менее благополучно.
И действительно, Дорис Дюбуа была одним из самых совершенных существ, которые ему доводилось видеть, не говоря уж о том, чтобы уложить в свою постель: длинные, изящные загорелые ноги, полные нежные груди, которыми большинство тощих женщин может обзавестись только с помощью имплантатов, а Дорис имела от природы, – груди, сохранившие нежную гладкость и тепло человеческой плоти. У нее были чувственный рот и огромные синие глаза, в которые Барли смотрел без всякого смущения. Дорис обрела на своем телевизионном поприще поразительную способность смотреть на собеседника улыбаясь и кивая, но при этом думая совершенно о другом. Он мог смотреть ей в глаза, не встречаясь с ее взглядом, и находил это весьма удобным. Сильная любовь так часто вызывает смущение. Дорис была широко эрудирована, и ему это нравилось. Слишком большой кусок своей жизни он провел с Грейси, никогда не прочитавшей ни одного романа. Ее представление об интересной беседе сводилось к «да, милый», «что ты сказал, милый?» и «где ты был прошлой ночью?», а во время секса она покорно и пассивно лежала на спине. Он уже и забыл, что значит интеллектуальная жизнь. Барли заметил, что большинство женщин, чья внешность с детства гарантирует им одобрение и внимание, не развивают свои мозги и чувственность. Такова была Грейс. Но не Дорис. Дорис могла отлично держаться на любом званом ужине. Возможно, ей чуточку не хватало чувства юмора, но, как у породистой персидской кошки, у нее должен иметься небольшой изъян, иначе Господь оскорбится.
– Помимо всего прочего, – заметила Дорис, – не то чтобы я жаждала выйти за тебя замуж, брак – это давно изживший себя: институт, и я – предпочитаю, чтобы меня знали, как Дорис Дюбуа, а не Дорис Солт, не желаю находиться в конце списка, но, когда я стану твоей законной женой, а не просто партнершей, мне бы не хотелось, чтобы поблизости болталась еще одна миссис Солт.
Барли Солт почувствовал, как его сердце переполняется радостью. Он достиг отличного результата с теми картами, что были сданы ему при рождении, но ведь оставались еще званые ужины, где он чувствовал себя не в своей тарелке, где над ним потешались – над грубым, неотесанным парнем, каким он был от рождения.
Если разговор заходил об опере, литературе или искусстве, он терялся. Так что женитьба на Дорис Дюбуа, отлично разбирающейся в этих сферах жизни, будет самым настоящим триумфом. И это она, несмотря на все ее оговорки, подняла вопрос о браке, а не он!
Глава 5
Что это? Письмо, присланное по почте адвокатами Барли? Он хочет отнять у меня мое имя? Украсть у меня саму мою сущность? Я больше не должна быть Грейс Солт? Предлагаются дополнительные алименты – 500 фунтов в месяц, – если я снова возьму девичью фамилию? (Что ж, он хотя бы подкупает, а не угрожает.) Я должна вернуться к своей жизни до замужества, снова стать семнадцатилетней, давным-давно исчезнувшей Грейс Макнаб? Да я уж и не помню, кто она такая! Разве такое возможно? Что я сделала? Неужели я столь ничтожна, что он не желает оставить мне хотя бы эту последнюю связывающую меня с ним ниточку? Я вообще должна перестать существовать? Что ж, я вполне могу это понять. Вы только посмотрите на меня! Кровожадная, как назвал меня судья, носящая клеймо несостоявшейся убийцы. Барли, должно быть, считает, что его прямая обязанность защитить себя и ее. Конечно, он желает уничтожить меня. Что я такое, кроме как истеричка, однажды совершившая безрассудный и бессмысленный акт жестокости – это я цитирую судью – и не заслуживающая ничего лучшего? Мужчина может, открыто проявлять свои чувства, как описал наш тогдашний консультант по вопросам семьи и брака любовь моего мужа к Дорис Дюбуа, но женщине это не положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Барли относится к тому типу хорошо сложенных мужчин с резкими чертами лица, которые поднимаются до больших высот власти; с годами его челюсть стала еще более квадратной. Даже его волосы, хоть и поседели, остались густыми. Он – властелин, и это сразу видно. Если человечество когда-нибудь начнет в массовом порядке клонировать людей, то именно эту пару следует выбрать, чтобы сделать мир прекраснее. Так я заявила своему психоаналитику, доктору Джейми Думу, и он похвалил меня за эти слова.
Через двенадцать месяцев после нашего разрыва и шесть месяцев после развода я перестала пытаться убедить себя и других в том, что, лишившись Барли, я не потеряла ничего ценного. Я больше не расписываю его другим в вульгарной манере, свойственной почти всем брошенным женам, как глупого, мелочного эгоиста, безнадежного неврастеника, почти психа. Он вовсе не такой. Барли, как и Дорис, добрый, хороший и чуткий, умный и красивый и способен на глубокую любовь. Просто все дело в том, что дарит он эту любовь ей, а не мне.
Глава 4
– Видишь ли, твоя бывшая жена не стоит твоей фамилии, – заявила Дорис после завтрака. Стоило ей вбить себе что-то в голову, как эта мысль навечно там оседала. – Она злобная и агрессивная. Да она просто лопается от ненависти и желчи.
Они завтракали на террасе под ранним солнцем. Дорис нужно было быть в десять на студии, а Барли в это же время – на встрече в Конфедерации британской индустрии. Мария, горничная-филиппинка Дорис, подала кофе без кофеина и фрукты: диетолог Дорис тщательно высчитывал необходимые ей калории. Росс, шофер Барли, получит, когда заедет за Барли, термос с настоящим кофе и сандвич с беконом, которые будут дожидаться на заднем сиденье автомобиля. – Я тебя слышу, – ответил Барли, которому его адвокат сказал, что на бракоразводном процессе он будет выглядеть гораздо солиднее, если сможет заявить, будто беседовал с консультантом по вопросам семьи и брака.
В наши дни закон более благосклонен к тем, кто создает видимость попытки сохранить семью, и на суде Барли было куда полезнее выдвинуть причиной развода фундаментальные разногласия с Грейс, а не желание уйти к Дорис Дюбуа, женщине помоложе. Так что Барли, как всегда, обратил время, которое в ином случае было бы потрачено напрасно, себе на пользу и теперь довольно ловко изъяснялся на языке сострадания и понимания.
– Но лучше оставить все как есть. Я отлично представляю, что ты чувствуешь, но ты выкарабкалась из этого инцидента более или менее благополучно.
И действительно, Дорис Дюбуа была одним из самых совершенных существ, которые ему доводилось видеть, не говоря уж о том, чтобы уложить в свою постель: длинные, изящные загорелые ноги, полные нежные груди, которыми большинство тощих женщин может обзавестись только с помощью имплантатов, а Дорис имела от природы, – груди, сохранившие нежную гладкость и тепло человеческой плоти. У нее были чувственный рот и огромные синие глаза, в которые Барли смотрел без всякого смущения. Дорис обрела на своем телевизионном поприще поразительную способность смотреть на собеседника улыбаясь и кивая, но при этом думая совершенно о другом. Он мог смотреть ей в глаза, не встречаясь с ее взглядом, и находил это весьма удобным. Сильная любовь так часто вызывает смущение. Дорис была широко эрудирована, и ему это нравилось. Слишком большой кусок своей жизни он провел с Грейси, никогда не прочитавшей ни одного романа. Ее представление об интересной беседе сводилось к «да, милый», «что ты сказал, милый?» и «где ты был прошлой ночью?», а во время секса она покорно и пассивно лежала на спине. Он уже и забыл, что значит интеллектуальная жизнь. Барли заметил, что большинство женщин, чья внешность с детства гарантирует им одобрение и внимание, не развивают свои мозги и чувственность. Такова была Грейс. Но не Дорис. Дорис могла отлично держаться на любом званом ужине. Возможно, ей чуточку не хватало чувства юмора, но, как у породистой персидской кошки, у нее должен иметься небольшой изъян, иначе Господь оскорбится.
– Помимо всего прочего, – заметила Дорис, – не то чтобы я жаждала выйти за тебя замуж, брак – это давно изживший себя: институт, и я – предпочитаю, чтобы меня знали, как Дорис Дюбуа, а не Дорис Солт, не желаю находиться в конце списка, но, когда я стану твоей законной женой, а не просто партнершей, мне бы не хотелось, чтобы поблизости болталась еще одна миссис Солт.
Барли Солт почувствовал, как его сердце переполняется радостью. Он достиг отличного результата с теми картами, что были сданы ему при рождении, но ведь оставались еще званые ужины, где он чувствовал себя не в своей тарелке, где над ним потешались – над грубым, неотесанным парнем, каким он был от рождения.
Если разговор заходил об опере, литературе или искусстве, он терялся. Так что женитьба на Дорис Дюбуа, отлично разбирающейся в этих сферах жизни, будет самым настоящим триумфом. И это она, несмотря на все ее оговорки, подняла вопрос о браке, а не он!
Глава 5
Что это? Письмо, присланное по почте адвокатами Барли? Он хочет отнять у меня мое имя? Украсть у меня саму мою сущность? Я больше не должна быть Грейс Солт? Предлагаются дополнительные алименты – 500 фунтов в месяц, – если я снова возьму девичью фамилию? (Что ж, он хотя бы подкупает, а не угрожает.) Я должна вернуться к своей жизни до замужества, снова стать семнадцатилетней, давным-давно исчезнувшей Грейс Макнаб? Да я уж и не помню, кто она такая! Разве такое возможно? Что я сделала? Неужели я столь ничтожна, что он не желает оставить мне хотя бы эту последнюю связывающую меня с ним ниточку? Я вообще должна перестать существовать? Что ж, я вполне могу это понять. Вы только посмотрите на меня! Кровожадная, как назвал меня судья, носящая клеймо несостоявшейся убийцы. Барли, должно быть, считает, что его прямая обязанность защитить себя и ее. Конечно, он желает уничтожить меня. Что я такое, кроме как истеричка, однажды совершившая безрассудный и бессмысленный акт жестокости – это я цитирую судью – и не заслуживающая ничего лучшего? Мужчина может, открыто проявлять свои чувства, как описал наш тогдашний консультант по вопросам семьи и брака любовь моего мужа к Дорис Дюбуа, но женщине это не положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52