– Двадцать тысяч, – сказала Грейс.
Уолтер повернулся к ней. Он заметил, что она покраснела. От волнения?
– Какая гадость! – произнесла Дорис Дюбуа, довольно громко и четко. – Должно быть, у нее прилив. Она что, не может принимать гормоны?
Торг был окончен. Молоток опустился.
– Продано миссис Солт, – провозгласил актер-аукционист, который как-то пару раз ужинал в Мэнор-Хаус и узнал его тогдашнюю хозяйку. У него сохранились о ней самые добрые воспоминания. Она подавала гостям крабовую закуску и пирог с печенкой и мясом, а не очередную порцию засохших томатов, несвежего салата и заветренного тунца.
– Я – миссис Солт, – заявила Дорис Дюбуа.
– Меня зовут Грейс Макнаб, – решительно произнесла Грейс.
– Прошу прощения, – смутился актер. Но ведь всякий может ошибиться, к тому же за нынешнее выступление ему не платят. – Продано леди в красном бархатном платье.
Уолтер Уэллс услышал, как Барли сказал Грейс:
– Ты не можешь себе этого позволить, Грейси. Тебе придется брать деньги из основного капитала. Отдай портрет мне.
Но Грейс не уступала:
– Нет. Раз уж я вынуждена жить своей жизнью, а не нашей, то буду поступать так, как считаю нужным. Убирайся.
Уолтер понял, что ему придется изрядно потрудиться, чтобы переключить ее чувства с Барли на самого себя. Но он уже знал, что твердо намерен этого добиться.
– Пожалуйста, Барли, можем мы теперь уйти? – спросила Дорис Дюбуа. – У меня действительно больше нет времени.
– Ой, Дорис, – сладко проговорила Грейс (Макнаб или Солт), – у тебя на платье все еще висит ценник.
Уолтер заметил, что так и есть. У самого ворота красотки висел ярлычок со штрих-кодом, приколотый к оранжевому шелку. В отличие от Грейс, которая была распустившейся розой, Дорис могла считаться ярким бутоном, какие мать Уолтера иногда покупала в «Вул-вортсе». «Чтобы добавить цвета, – говорила она. – Дешевые, но веселенькие. Им приходится так бороться за выживание, что иногда они вырастают очень даже миленькими».
Дорис Дюбуа, повернувшись к Грейс, довольно громко прошипела: – Стерва!
– Ладно тебе, – шикнул Барли. – Давайте не будем устраивать сцен. Неужели мы все не можем, наконец, успокоиться и остаться друзьями?
– Ты шутишь? – спросила Дорис Дюбуа.
– Ты спятил? – спросила Грейс Макнаб.
Тут подоспела леди Джулиет с маникюрными ножницами в руке и укоризненно сказала:
– Бедняжка Грейс лишь хотела помочь!
И на глазах у всего зала и телевизионной команды, которая только что подошла, чтобы заснять сюжет для программы «Жизнь Лондона», она срезала ярлык с платья разъяренной Дорис и попыталась обратить все в шутку:
– Шестьсот фунтов! Это может пригодиться нашему фонду как вещь, принадлежавшая Дорис Дюбуа.
– Раздеваться на публике она не будет, – заявил Барли, – но в принципе я не возражаю. Продавайте!
И Дорис Дюбуа отправилась наверх, шипя и дымясь, чтобы переодеться в джинсы и футболку, а платье выставили на аукцион. С одной стороны, она была довольна: так поступали многие звезды Голливуда, и она полагала, что ее славу люди оценят по достоинству. Но ей вовсе не хотелось расставаться с платьем, к которому так подходило ее ожерелье от Булгари. Не понравилось ей и то, как Барли встал на защиту своей бывшей жены. Но больше всего ей не понравилось, как леди Джулиет выкрутила ей руки, пусть и в интересах маленьких детей, чьи нужды надо уважать, во всяком случае, на публике. Не то чтобы Дорис любила детей. Ничуточки. Но здесь было слишком много свидетелей, чтобы можно было спорить с леди Джулиет. Но она еще отомстит.
Глава 11
Приобретя картину, я решительно не знала, что с ней делать. Я выписала на нее чек, заполнила корешок и была очень горда собой. На протяжении многих лет я предоставляла делать это Барли. Картина была выше меня и в два раза шире. Позолоченная рама оказалась такой тяжелой, что я никак не могла не то что сунуть ее под мышку, а даже приподнять.
На полотне леди Джулиет улыбалась, ожерелье от Булгари сверкало рубиновым светом, и картина казалась чудесной, как чудотворная византийская икона. Деньги пойдут в фонд помощи детям, а я стала обладательницей самой сути, души леди Джулиет, умело отображенной на холсте трудолюбивым художником. Уолтер Уэллс также отлично передал фактуру ткани и мерцающую глубину драгоценных камней. Я была рада, что ему это удалось. Кроме того, я смогла дать достойный отпор Дорис Дюбуа. Смогу продолжить в том же духе. И Барли проявил заботу обо мне. Я чувствовала себя окрыленной.
Вот так Дорис Дюбуа рассталась на благотворительном аукционе со своим новым платьем. Это показали по телевидению, и она, в джинсах и футболке, выглядела откровенно нелепо среди нарядных гостей. Дорис с удовольствием упрятала бы меня за решетку пожизненно, если бы могла. Платье ушло за три тысячи двести пятьдесят фунтов, возрастая в цене на двести пятьдесят фунтов зараз, и милая леди Джулиет была очень признательна, как наверняка были признательны и все маленькие дети. Но Дорис Дюбуа вовсе не была мне признательна. Такие победы – мелкие и дурацкие, но все же это победы. И это еще ничто по сравнению с тем, что будет дальше.
– Могу я вам помочь? – спросил молодой художник, напугав меня. Его глаза были такими блестящими, а взгляд таким пристальным.
Когда-то, припомнила я, многие мужчины смотрели на меня такими глазами. Но через некоторое время после того, как вы выходите замуж, они перестают так на вас смотреть, и вы забываете, как это бывает. Возможно, некоторые женщины, выходя замуж, со временем становятся похожими на своих мужей: женское тело впитывает запахи партнера, а кожа меняет свойства в результате частых физических контактов, принимая и абсорбируя то, что тактично называют физиологическими выделениями. Полагаю, что в нынешние времена безопасного секса это происходит куда реже. Но вот она я, отброшенная назад, семнадцатилетняя Дороти Макнаб, снова появляющаяся на свет. Больше не Грейс Солт. Я спала и проснулась, и обнаружила, что миновало три с лишним десятилетия и красивый молодой мужчина пялится на меня как на объект вожделения.
– Да, конечно, – ответила я. – Я собираюсь отвезти портрет домой, но не знаю, влезет ли он в машину. Да и как я смогу повесить его на стенку, когда доберусь до дома?
– О, отлично войдет, – заверил он. – Мы можем отвезти портрет ко мне домой и повесить на мою стенку.
– Мне кажется, более разумным повесить его у меня, – возразила я, – коли я уж так много за него заплатила. Должна же я извлечь из этого пользу, разве нет?
– Поедемте со мной, – предложил он. – И давайте вместе извлечем из этого пользу. Мы можем повернуть леди Джулиет лицом к стене, можем повесить среди пейзажей, если нам захочется уединения, что, на мой взгляд, будет случаться довольно часто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52