«Откуда тебе это известно?»
«Ну ясно, СС, конечно, они. Теперь начнутся споры между СС и флотом, а также вермахтом, это уж точно. Да оно и понятно. Дёниц вместе с ними уберется отсюда. Флот выполнял свой долг, он не участвовал ни в одной подлости, ни в покушении на фюрера, ни в расстрелах русских военнопленных».
«Впрочем, – сказала Лена Брюкер, – город больше не бомбят, русские со своими бомбардировщиками сюда уже не сунутся. Ламмерс больше не отвечает за противовоздушную оборону. Он куда-то уехал. Не знаю, где он теперь. Я потребовала вернуть мне мои ключи. Так что теперь сюда никто не войдет. Но ты по-прежнему должен вести себя очень тихо и не шастать в башмаках по квартире. Через две недели поступит бумага из Америки. Она уже отправлена. На судах «Либерти».
– Это был срок, какой я дала себе: через две недели я открою ему всю правду.
Как-то раз в субботу Лена Брюкер вернулась со службы и выложила на стол маленький, аккуратно запакованный прозрачный пакет. «Что это?» Он вертел пакет в руках, рассматривая его со всех сторон. Сквозь пленку были видны маленькие пакетики с печеньем, леденцами, консервными баночками. «Неприкосновенный запас, – сказала она. – Из старых американских военных фондов. Их распределили в какой-то дом престарелых и в детский дом». Капитан подарил один пакет Лене.
«Их, – продолжала рассказывать Лена, – сбрасывают на русские позиции. Пропаганда. Вместо листовок американцы сбрасывают такие пакеты. Они опускаются вниз на маленьких парашютиках, нектар и амброзия».
Бремер осторожно вскрыл ножичком пластиковый пакет. Как же все продумано, абсолютный вакуум, содержимое не сохнет и не волгнет; соленое печенье, неплохое, шипучий порошок, маленькая коробочка с медом, другая с сыром, еще одна – с колбасой, трубочка с леденцами. Четыре пластинки с жевательной резинкой. Бремер развернул одну, завернутую в фольгу, разломил и протянул половинку Лене. Впервые в жизни он пробовал настоящую жевательную резинку. Пластинка похожа на бумагу, это были старые военные запасы, во рту она распалась на мелкие крупинки, которые, однако, постепенно размякли, загустели и, смешавшись со слюной, превратились в тягучую массу. Они сидели за столом и жевали жвачку. Смотрели, как двигалась вверх-вниз нижняя челюсть, от такого жевания явственно ощущались зубы, укреплялись мускулы лица, жевание рождало вкус. Продолжая жевать, они взглянули друг на друга и рассмеялись. Какой вкус у твоей резинки? Он промолчал. Да и что было ему ответить? Ему казалось, что он в западне, а какой у западни вкус? Никакой, никакой, хотелось ему сказать, вообще никакой. Может, сказать – клубники? Ясменника? Наконец он издал долгое, протяжное: «Н-у-у-у». – «У моей вкус зубной пасты, мяты», – сказала она. «Ну да, именно мяты, – подтвердил он, – но, видно, она очень старая. Вкуса почти нет. Уж если быть честным, она вообще безвкусная».
Лена раскрыла окно. Ветер вдохнул в кухню тепло. Солнце отражалось в окнах дома, расположенного напротив, и заливало Ленину квартиру ослепительным светом. Она разделась донага, без тени смущения скинув с себя все, чего прежде никогда не делала, и – хотя ей было уже далеко не двадцать – улеглась рядом с ним на матрасном плоту. Они лежали, опершись на локти, пили самодельный грушевый шнапс и грызли сухое соленое печенье. Ей хотелось повернуться на другую сторону, левую. У нее болели правое плечо и спина. На этой стороне она тащила сумку с украденной из столовой картошкой. «Где у тебя болит?» – «Здесь. – Она ткнула в позвоночник чуть выше поясницы. – Только бы не радикулит». – «Ложись на живот! – скомандовал он. – Расслабься! Не напрягай ягодицы! Они еще напряжены, расслабься полностью!»
Он опустился возле нее на колени и принялся массировать ее лопатки, затем позвоночник, спускаясь вниз до крестца. Где он научился этим мягким и в то же время сильным приемам? Когда ухаживал за лошадьми. Ведь его отец был ветеринаром. Лена так хохотала, что на нее напала икота. Она попробовала задержать воздух и досчитать до двадцати одного, а тем временем костяшки его указательного и среднего пальцев бродили по ее позвоночнику вверх-вниз, влево-вправо, надавливая на впадинки между позвонками, нежно, но уверенно, вот они добрались до бедер, и тут пошли в работу большие пальцы, он массировал ее круговыми движениями до тех пор, пока у Лены от удовольствия не поднялись дыбом волосы на затылке и она в очередной раз не икнула.
«Тогда тебе может помочь только одно, – сказал он. – Надо выгнуть спину, как кошка, и выпрямить поясницу, голову опустить вниз, ноги немного расставить, не напрягаться, полностью расслабиться и поднять зад, выше, еще выше, вот так хорошо. А теперь глубоко вдохнуть. Не напрягаться! Выдохнуть! Отлично. У-у-ух!»
– Главное, это помогает, – ухмыльнувшись, проговорила фрау Брюкер и клацнула зубами.
В следующий понедельник, вечером, Бремер сказал Лене Брюкер: «Люди на улице стали ходить быстрее». – «Быстрее?» – «Да, немного, совсем чуть-чуть, но они ходят быстрее. Странно».
«Да нет, все очень просто, – возразила она, – жизнь налаживается. У людей появилась цель».
И еще кое-что бросилось ему в глаза: несколько мужчин и женщин стояли на улице особняком и заговаривали с прохожими, как это обычно делают шлюхи и такого же пошиба парни, различие заключалось лишь в том, что это были отнюдь не молодые люди, а в большинстве своем старики и неряшливо одетые домохозяйки. День спустя он заметил среди таких людей одноногого инвалида, стоявшего на углу улицы Большая Протока, его правая культя опиралась на ручку клюки, омерзительного цвета одежда – перекрашенный в зелено-коричневый цвет мундир – была похожа на форму лесничего. Может, этот мужчина и в самом деле прежде работал в администрации лесного хозяйства. Во внутренней службе. Время от времени он вскидывал вверх руку и показывал три пальца, словно играл в загадочную игру или давал понять, чего ему не хватает. Но ему не хватало одной ноги. Возможно, тем самым он хотел сказать, что у него три ранения? Бремер вытащил бинокль капитана баркаса и посмотрел вниз. Вне всяких сомнений, мужчина заговаривал с проходившими мимо людьми. Но они не просто проходили мимо, они торопливо обходили его. А потом – кажется, еще через день – Бремер обнаружил среди толпившихся людей мужчину, на котором, несмотря на сильную жару, было надето большого размера зимнее пальто. Мужчина стоял в этом чрезмерно просторном для него темно-коричневом пальто и распахивал его перед проходившими мимо людьми буквально на несколько мгновений, словно какой-то эксгибиционист. Бремеру пришли на память французские проститутки в Бресте зимой 1941 года, которые раскрывали перед ним полы своих меховых манто, как занавес, чтобы показать обшитые красным рюшем дамские подвязки, шелковые чулки, черные или красные бюстгальтеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42