Не болит?
— Нет. А что?
— Мне кажется, струпья скоро спадут. Похоже на то.
Он поднес руку к лицу и стал ощупывать струпья. Она удержала его:
— У тебя руки грязные. Не надо.
— Красивое зрелище, а?
— Теперь ты сам начинаешь беспокоиться?
Он улыбнулся, и она опять заметила в его глазах усталость.
— Погоди. Я сейчас принесу что-нибудь постелить, и мы сядем на солнце.
Она сходила в палатку, принесла одеяло и расстелила его на земле.
— Там все кончено? — тихо спросила она, когда они сели.
— В Греции?
— Да.
— Думаю, теперь кончено. Эвакуация, наверное, еще продолжается.
— И немцы всех выпустят?
— Не знаю. Не думаю.
— А что будет дальше?
— Здесь ничего особенного. Но, может быть, они вторгнутся в Англию. Может быть.
— Ты думаешь, они могут завоевать Англию?
— Нет.
Квейль лежал на одеяле. Вдруг он встал, потому что солнце было уже низко и тени перебегали по ним.
— Давай походим, — сказал он.
Она поднялась, и они пошли по краснозему, в уютной тени. Когда они вышли из рощи, Квейль помог Елене перейти через канаву, и они пошли по дороге в предзакатных солнечных лучах.
— Ты скоро должен отправиться в Египет? — спросила Елена.
— Не знаю, жду приказа.
Он смотрел на убегающую вдаль дорогу.
— Здесь тепло, — прибавил он. — В прошлый раз я приземлялся на другом конце острова. Там холодней.
— Когда ты был там? — спросила она.
— Когда летел в Грецию. Перед тем, как мы встретились с тобой.
— И эти маленькие самолеты полетят в Египет?
— Да.
— Значит, и ты полетишь?
— Думаю, что да. Впрочем, его могут оставить здесь.
— Кого?
— Мой «Гладиатор». Это последний.
— А где остальные?
— Их сбили вчера.
— Мистера Хикки и еще кого-то?
— Ты его не знаешь… Да, Хикки.
— Я не знала. Как мне жаль его.
— Ничего не поделаешь.
— И ты тоже был в бою?
— Да.
— Как мне жаль мистера Хикки.
— Да, — ответил он. — Хикки был хороший парень.
— Ты давно его знал? Он ведь был старше всех.
— Он был лейтенантом авиаотряда, когда я только прибыл в эскадрилью. Тогда мы и познакомились.
Наступило короткое молчание. Они шли по каменистому склону. Квейль помог Елене перебраться через трещину в скале.
— Хикки был тогда порядочный сумасброд, — сказал он, спускаясь со скалы и расстегивая куртку.
— На вид он был очень сдержан, — возразила Елена, садясь у подножья скалы.
— Это только на вид. Погляди, как птицы дерутся.
Он указал на чаек, круживших возле горного обрыва: одна гналась за другой, всячески старавшейся увернуться.
— Как здесь хорошо, — сказала Елена и подвинулась к Квейлю. Он лежал на спине.
— Тепло, — сказал он. — Потому и хорошо.
— Я всегда думала, что англичане любят холод.
— Некоторые, наверно, любят, — ответил он. — Но я предпочитаю солнце.
Она понимала, что разговор не клеится, потому что он все время думает о происходящем. От этого у него и усталость в глазах, и морщины на лбу. Она ясно видела, что он полон беспокойства под впечатлением всего, что ему пришлось пережить. Она не старалась отвлечь его от этих мыслей, хотя ей очень хотелось его тепла; но она сама была полна беспокойства. Так все сложно. Все, что совершается и происходит вокруг. Она знала, что ей многое ясней, чем ему, но не хотела оказывать на него давления.
— Солнце уходит, — сказал Квейль.
Солнце было теперь позади, в стороне; оно уходило к западу, за море и невысокую горную гряду.
— Надо идти, — прибавил он.
Они встали и, легко ступая, пошли вниз по склону.
— Здесь, конечно, не то, что там, — продолжал Квейль, когда они вышли на дорогу.
— А в Афинах очень плохо?
— Да, примерно то же, что и раньше. Ждут немцев.
— Фашисты что-нибудь предпринимали в городе?
— Мне кажется, все это одна болтовня. Не думаю, чтобы в самом деле были какие-нибудь беспорядки. Их прекратили бы.
— Мы сами прежде так думали. И в результате получили Метаксаса.
— Это другое дело, — возразил он.
— Так говорит отец.
Она нарочно сказала неправду.
— Идем, — прервал Квейль, и они направились к лагерю.
33
На другой день он приехал в лагерь только к вечеру.
— Прости, что так поздно, — сказал он, когда увидел ее.
Она спросила, что произошло.
— Я хлопотал о том, что должно произойти.
Она расстелила одеяло на солнце; он сел.
— Со мной, как видно, не спешат расстаться, — продолжал он.
— Ты будешь летать?
— Вероятно. Патрулировать. Можешь ты поехать со мной сегодня в тот конец города? Я нашел священника. Годится?
— Что?
— Священник. Я знаю, как это тебя беспокоит.
— Очень мило, — ответила она и громко засмеялась. — А в общем разве это так важно? Для тебя это имеет значение?
— Нет. Может быть, имело бы, но сейчас не такое время.
— А не пожалеешь? — спросила она улыбаясь.
— Черт возьми! Ты, кажется, издеваешься?
— Нет. — И она опять засмеялась. — Мило. Очень мило.
— Ты можешь поехать сейчас?
— Да.
Она чисто по-женски наклонилась, подчеркнуто звонко, с усмешкой поцеловала его в губы и потерлась носом о его лоб в том месте, где не было ссадин.
— Это зачем? — спросил он.
— Разве все бывает зачем-нибудь?
— Обычно такие вещи — да.
— Как ты себя чувствуешь?
— Очень хорошо, — ответил он недоумевая.
— Ну вот, я это сделала, потому что ты хорошо себя чувствуешь.
— Едем? — спросил он, приподнявшись, и сел возле нее, вытянув ноги.
— Пойду надену шляпу, — ответила она.
На ней было ситцевое платье и белый джемпер. Она поднялась, чтобы пойти в палатку.
— Не надо шляпы. Идем, — сказал он и тоже встал.
— Разве англичанки ходят в церковь без шляпы?
— Мы будем венчаться не в церкви. Идем.
— Хорошо, — ответила она, и они пошли по комьям краснозема к дороге. Там их ждал грузовик. Они проехали вдоль побережья, через весь город, мимо разрушенных бомбами домов и спустились по отлогому горному склону. У ворот военного лагеря, близ бочек с бензином, загромождавших дорогу, перед изгородью из колючей проволоки стоял часовой. Квейль показал ему свой документ. Часовой осведомился о Елене.
— Нам надо видеть отца Никсона, — сказал Квейль.
— Зачем?
— Чтоб обвенчаться.
— Что ж, ваши документы как будто в порядке.
— Хотите, я схожу за священником и приведу его сюда? — спросил Квейль.
— Нет. Не надо. Можете въехать.
— Спасибо, — сказал Квейль, и они въехали в лагерь.
Квейль велел шоферу остановиться у небольшого дощатого домика. Он помог Елене выйти из машины и при этом обратил внимание на ее загорелые ноги.
— И чулок нет, — сказал он с улыбкой.
— Это ты виноват, — ответила она.
— Будем надеяться, что священник не обратит внимания.
— Нам придется что-нибудь говорить?
— Нет. Не беспокойся.
Она взяла его под руку, и они вошли в дом. Там стоял столик с пишущей машинкой. Небольшого роста, совершенно седой человек, в очках без оправы на облупившемся от солнца носу, вышел к ним с какими-то бумагами в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Нет. А что?
— Мне кажется, струпья скоро спадут. Похоже на то.
Он поднес руку к лицу и стал ощупывать струпья. Она удержала его:
— У тебя руки грязные. Не надо.
— Красивое зрелище, а?
— Теперь ты сам начинаешь беспокоиться?
Он улыбнулся, и она опять заметила в его глазах усталость.
— Погоди. Я сейчас принесу что-нибудь постелить, и мы сядем на солнце.
Она сходила в палатку, принесла одеяло и расстелила его на земле.
— Там все кончено? — тихо спросила она, когда они сели.
— В Греции?
— Да.
— Думаю, теперь кончено. Эвакуация, наверное, еще продолжается.
— И немцы всех выпустят?
— Не знаю. Не думаю.
— А что будет дальше?
— Здесь ничего особенного. Но, может быть, они вторгнутся в Англию. Может быть.
— Ты думаешь, они могут завоевать Англию?
— Нет.
Квейль лежал на одеяле. Вдруг он встал, потому что солнце было уже низко и тени перебегали по ним.
— Давай походим, — сказал он.
Она поднялась, и они пошли по краснозему, в уютной тени. Когда они вышли из рощи, Квейль помог Елене перейти через канаву, и они пошли по дороге в предзакатных солнечных лучах.
— Ты скоро должен отправиться в Египет? — спросила Елена.
— Не знаю, жду приказа.
Он смотрел на убегающую вдаль дорогу.
— Здесь тепло, — прибавил он. — В прошлый раз я приземлялся на другом конце острова. Там холодней.
— Когда ты был там? — спросила она.
— Когда летел в Грецию. Перед тем, как мы встретились с тобой.
— И эти маленькие самолеты полетят в Египет?
— Да.
— Значит, и ты полетишь?
— Думаю, что да. Впрочем, его могут оставить здесь.
— Кого?
— Мой «Гладиатор». Это последний.
— А где остальные?
— Их сбили вчера.
— Мистера Хикки и еще кого-то?
— Ты его не знаешь… Да, Хикки.
— Я не знала. Как мне жаль его.
— Ничего не поделаешь.
— И ты тоже был в бою?
— Да.
— Как мне жаль мистера Хикки.
— Да, — ответил он. — Хикки был хороший парень.
— Ты давно его знал? Он ведь был старше всех.
— Он был лейтенантом авиаотряда, когда я только прибыл в эскадрилью. Тогда мы и познакомились.
Наступило короткое молчание. Они шли по каменистому склону. Квейль помог Елене перебраться через трещину в скале.
— Хикки был тогда порядочный сумасброд, — сказал он, спускаясь со скалы и расстегивая куртку.
— На вид он был очень сдержан, — возразила Елена, садясь у подножья скалы.
— Это только на вид. Погляди, как птицы дерутся.
Он указал на чаек, круживших возле горного обрыва: одна гналась за другой, всячески старавшейся увернуться.
— Как здесь хорошо, — сказала Елена и подвинулась к Квейлю. Он лежал на спине.
— Тепло, — сказал он. — Потому и хорошо.
— Я всегда думала, что англичане любят холод.
— Некоторые, наверно, любят, — ответил он. — Но я предпочитаю солнце.
Она понимала, что разговор не клеится, потому что он все время думает о происходящем. От этого у него и усталость в глазах, и морщины на лбу. Она ясно видела, что он полон беспокойства под впечатлением всего, что ему пришлось пережить. Она не старалась отвлечь его от этих мыслей, хотя ей очень хотелось его тепла; но она сама была полна беспокойства. Так все сложно. Все, что совершается и происходит вокруг. Она знала, что ей многое ясней, чем ему, но не хотела оказывать на него давления.
— Солнце уходит, — сказал Квейль.
Солнце было теперь позади, в стороне; оно уходило к западу, за море и невысокую горную гряду.
— Надо идти, — прибавил он.
Они встали и, легко ступая, пошли вниз по склону.
— Здесь, конечно, не то, что там, — продолжал Квейль, когда они вышли на дорогу.
— А в Афинах очень плохо?
— Да, примерно то же, что и раньше. Ждут немцев.
— Фашисты что-нибудь предпринимали в городе?
— Мне кажется, все это одна болтовня. Не думаю, чтобы в самом деле были какие-нибудь беспорядки. Их прекратили бы.
— Мы сами прежде так думали. И в результате получили Метаксаса.
— Это другое дело, — возразил он.
— Так говорит отец.
Она нарочно сказала неправду.
— Идем, — прервал Квейль, и они направились к лагерю.
33
На другой день он приехал в лагерь только к вечеру.
— Прости, что так поздно, — сказал он, когда увидел ее.
Она спросила, что произошло.
— Я хлопотал о том, что должно произойти.
Она расстелила одеяло на солнце; он сел.
— Со мной, как видно, не спешат расстаться, — продолжал он.
— Ты будешь летать?
— Вероятно. Патрулировать. Можешь ты поехать со мной сегодня в тот конец города? Я нашел священника. Годится?
— Что?
— Священник. Я знаю, как это тебя беспокоит.
— Очень мило, — ответила она и громко засмеялась. — А в общем разве это так важно? Для тебя это имеет значение?
— Нет. Может быть, имело бы, но сейчас не такое время.
— А не пожалеешь? — спросила она улыбаясь.
— Черт возьми! Ты, кажется, издеваешься?
— Нет. — И она опять засмеялась. — Мило. Очень мило.
— Ты можешь поехать сейчас?
— Да.
Она чисто по-женски наклонилась, подчеркнуто звонко, с усмешкой поцеловала его в губы и потерлась носом о его лоб в том месте, где не было ссадин.
— Это зачем? — спросил он.
— Разве все бывает зачем-нибудь?
— Обычно такие вещи — да.
— Как ты себя чувствуешь?
— Очень хорошо, — ответил он недоумевая.
— Ну вот, я это сделала, потому что ты хорошо себя чувствуешь.
— Едем? — спросил он, приподнявшись, и сел возле нее, вытянув ноги.
— Пойду надену шляпу, — ответила она.
На ней было ситцевое платье и белый джемпер. Она поднялась, чтобы пойти в палатку.
— Не надо шляпы. Идем, — сказал он и тоже встал.
— Разве англичанки ходят в церковь без шляпы?
— Мы будем венчаться не в церкви. Идем.
— Хорошо, — ответила она, и они пошли по комьям краснозема к дороге. Там их ждал грузовик. Они проехали вдоль побережья, через весь город, мимо разрушенных бомбами домов и спустились по отлогому горному склону. У ворот военного лагеря, близ бочек с бензином, загромождавших дорогу, перед изгородью из колючей проволоки стоял часовой. Квейль показал ему свой документ. Часовой осведомился о Елене.
— Нам надо видеть отца Никсона, — сказал Квейль.
— Зачем?
— Чтоб обвенчаться.
— Что ж, ваши документы как будто в порядке.
— Хотите, я схожу за священником и приведу его сюда? — спросил Квейль.
— Нет. Не надо. Можете въехать.
— Спасибо, — сказал Квейль, и они въехали в лагерь.
Квейль велел шоферу остановиться у небольшого дощатого домика. Он помог Елене выйти из машины и при этом обратил внимание на ее загорелые ноги.
— И чулок нет, — сказал он с улыбкой.
— Это ты виноват, — ответила она.
— Будем надеяться, что священник не обратит внимания.
— Нам придется что-нибудь говорить?
— Нет. Не беспокойся.
Она взяла его под руку, и они вошли в дом. Там стоял столик с пишущей машинкой. Небольшого роста, совершенно седой человек, в очках без оправы на облупившемся от солнца носу, вышел к ним с какими-то бумагами в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99