Он кивает и записывает (а апельсиновый сок?). Нам приносят яйца, и Марианне ее яйцо не нравится. Она к нему даже не притронулась: оно слишком жидкое. Но разве она не сказала, что ей все равно, как его сварят? Да, но она забыла. Она знала, что с яйцами что-то бывает не так, но что именно, совершенно забыла. В конце концов мы делим пополам мое яйцо, и Марианна говорит, что любит как раз такие яйца.
131)
Я покупаю бутылку вина и спрашиваю, не хочет ли Марианна выпить. Она с удовольствием выпьет, но предупреждает, что у нее нет настроения заниматься любовью (в том случае, если я на это надеюсь). Я огорчен и спрашиваю почему. Да так, атмосфера в этом городе не располагает к любви, говорит Марианна. Но ведь я-то здесь, и я располагаю к этому, говорю я. Но она говорит, что подобные вещи зависят от многих причин (в нужный момент должны сойтись самые разные чувства и настроения, и это зависит не только от меня, хотя сам по себе я достаточно мил). Чуть что не так, и все пропало, говорит Марианна и вздыхает (как будто хочет сказать, что она сама и не прочь бы, но не все от нее зависит). Значит, мы должны радоваться, что хоть иногда все сходится? — спрашиваю я. Да, именно так она и считает.
132)
Марианне неведомо чувство меры, когда дело касается почтовых открыток. Рут и Гленну она пишет, что у нас все замечательно и что вид с Эйфелевой башни производит огромное, почти пугающее впечатление. Но ведь ты там даже не была, говорю я. Это же сплошная ложь, Марианна. Ей это безразлично. И она критикует меня за то, что я слишком люблю выставлять напоказ свое правдолюбие. Почтовая открытка — это только игра в слова и понятия, говорит она. Это сродни поэзии. С ее точки зрения, такая ложь невинна и вовсе не противоречит природе человека. Я шокирован. И говорю ей, что одно только словечко «замечательно» сразу выдает ее несерьезное отношение к тому, что она пишет в открытке. Марианна смотрит на меня. И говорит, что должно пройти какое-то время, прежде чем зайдет разговор о том, чтобы снова заняться со мной любовью.
133)
Я говорю, что не хочу иметь никакого отношения к ее почтовым открыткам, и Марианна, не моргнув глазом, предлагает, чтобы мы разделили обязанности: она будет писать открытки, а я тем временем пойду в прачечную и перестираю наше белье. У меня нет сил спорить. Я собираю белье и ухожу. Я догадываюсь, что слишком легко позволил ей одержать победу.
Когда я возвращаюсь, она говорит, что этот случай должен научить меня покладистости. Совместная жизнь состоит из бесконечных компромиссов, говорит она.
134)
Марианна спрашивает, не заметил ли я, что в Париже наши отношения стали враждебными. Я соглашаюсь. И она хочет знать, не догадываюсь ли я, отчего так происходит. Я говорю, что не знаю (может, мы просто немного устали?). Марианна считает, что виной всему атмосфера бессердечности, которая неизбежно должна царить в таком большом городе. Ты так считаешь? — спрашиваю я и обдумываю ее слова с разных точек зрения. И соглашаюсь, что она, возможно, права. Мы пьем вино, разговариваем и после нескольких рюмок мы говорим только о приятном и вновь становимся друзьями.
Мы не чувствуем здесь человеческого к себе отношения. В самой идее большого города есть что-то нездоровое. Большой город противоречит человеческим инстинктам и побуждает нас выплескивать наружу все самое плохое, говорим мы. И вдруг мы чувствуем себя одинокими (вовсе не вдруг, говорит Марианна, это чувство охватило ее, как только поезд подошел к перрону). Разве кто-нибудь вспомнит о нас, если мы уедем отсюда? — спрашивает она. Я говорю, что даже не могу себе такое представить. Нас обоих гнетет мысль, что здесь мы никому не нужны. Но кое-что мы можем сделать вместе, предлагаю я. Выйти в город, пообедать где-нибудь, сходить в музей и так далее (Марианна еще ни разу не покидала гостиницу). Да, можем, соглашается она, но все это доставило бы ей гораздо больше радости, если бы она знала, что мы вскоре поедем дальше. Я говорю, что можно отправиться дальше хоть завтра, она обнимает меня и говорит, что я не должен воспринимать это как давление с ее стороны, но если я искренне этого хочу, то она безмерно счастлива. Я хочу искренне.
Я наливаю нам еще вина, мы пьем и рассуждаем о нездоровой атмосфере большого города (странно, что здесь вообще могут жить люди, говорим мы в конце концов). И вдруг оказывается, что мы согласны почти во всем.
135)
Мы долго сидим и разговариваем. Нам хорошо. Марианна считает, что время от времени поговорить очень полезно. Мы сидим в огромной кровати в нашем номере, и почему-то нам вдруг становится легко откровенно обсуждать наши отношения. Я говорю, что мне странно, что мы вместе. Все произошло так неожиданно. Я даже не думал об этом, и моя воля не играла тут никакой роли. Марианна говорит, что именно такие отношения бывают, как правило, самыми крепкими. Я говорю, что, по-моему, она знает очень много. Комплимент попадает в самое яблочко. Марианна вспыхивает и хорошеет. И говорит, что я для нее очень важен, хотя она понимает, что иной раз в это трудно поверить. Она прекрасно знает, что иногда я испытываю фрустрацию, говорит она. Меня радует, что она это знает.
И мы беседуем о нашем путешествии. Я говорю, что почти раскаивался, что мы поехали путешествовать, но теперь все стало гораздо лучше. Она согласна со мной. Она говорит, что сперва жалела, что подала мне мысль сделать остановку в Париже. Ведь это, бесспорно, ее заслуга, что мы здесь остановились (честно говоря, я сам никогда бы этого не подумал, если бы она не заявила об этом как о само собой разумеющемся факте). Но теперь мы договорились, что едем дальше, и я только спрашиваю куда. Она считает, что это не так важно. Давай сойдем с поезда, когда почувствуем, что так надо, предлагает она. Отлично, мы так и сделаем. И вдруг как-то сами собой (за разговором) все настроения и чувства, которым уже давно следовало сойтись, сходятся, и мы там же в постели начинаем заниматься любовью. Марианна гладит меня по волосам, по всему телу и спрашивает, не могу ли я попробовать сзади. Разумеется могу, что мне стоит. Мы принимаем душ и оба чувствуем себя значительно лучше. И Марианна встречает аплодисментами мое предложение где-нибудь пообедать (и, может быть, потом пойти в джаз-клуб?). Ей кажется, что я мастер выдумывать что-нибудь интересное.
136)
Ты никогда не рассказываешь о себе, говорит Марианна и пристально смотрит мне в глаза. Я теряюсь. Неужели никогда? (Я определенно знаю, что она ошибается.) И я спрашиваю, что в таком случае она хотела бы узнать? Ну, это уж не ей решать, говорит Марианна. Это я должен решить сам. Тут мне никто не может помочь. Вообще, мужчинам свойственно блокировать некоторые интимные стороны своей жизни (не я один такой). Кроме того, всем известно, что мужчины более замкнуты, чем женщины, говорит она (вам не так легко открыться даже самим себе), и она легонько гладит меня по волосам, ей меня жалко, но в то же время она пытается подчеркнуть, что на карту поставлена любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
131)
Я покупаю бутылку вина и спрашиваю, не хочет ли Марианна выпить. Она с удовольствием выпьет, но предупреждает, что у нее нет настроения заниматься любовью (в том случае, если я на это надеюсь). Я огорчен и спрашиваю почему. Да так, атмосфера в этом городе не располагает к любви, говорит Марианна. Но ведь я-то здесь, и я располагаю к этому, говорю я. Но она говорит, что подобные вещи зависят от многих причин (в нужный момент должны сойтись самые разные чувства и настроения, и это зависит не только от меня, хотя сам по себе я достаточно мил). Чуть что не так, и все пропало, говорит Марианна и вздыхает (как будто хочет сказать, что она сама и не прочь бы, но не все от нее зависит). Значит, мы должны радоваться, что хоть иногда все сходится? — спрашиваю я. Да, именно так она и считает.
132)
Марианне неведомо чувство меры, когда дело касается почтовых открыток. Рут и Гленну она пишет, что у нас все замечательно и что вид с Эйфелевой башни производит огромное, почти пугающее впечатление. Но ведь ты там даже не была, говорю я. Это же сплошная ложь, Марианна. Ей это безразлично. И она критикует меня за то, что я слишком люблю выставлять напоказ свое правдолюбие. Почтовая открытка — это только игра в слова и понятия, говорит она. Это сродни поэзии. С ее точки зрения, такая ложь невинна и вовсе не противоречит природе человека. Я шокирован. И говорю ей, что одно только словечко «замечательно» сразу выдает ее несерьезное отношение к тому, что она пишет в открытке. Марианна смотрит на меня. И говорит, что должно пройти какое-то время, прежде чем зайдет разговор о том, чтобы снова заняться со мной любовью.
133)
Я говорю, что не хочу иметь никакого отношения к ее почтовым открыткам, и Марианна, не моргнув глазом, предлагает, чтобы мы разделили обязанности: она будет писать открытки, а я тем временем пойду в прачечную и перестираю наше белье. У меня нет сил спорить. Я собираю белье и ухожу. Я догадываюсь, что слишком легко позволил ей одержать победу.
Когда я возвращаюсь, она говорит, что этот случай должен научить меня покладистости. Совместная жизнь состоит из бесконечных компромиссов, говорит она.
134)
Марианна спрашивает, не заметил ли я, что в Париже наши отношения стали враждебными. Я соглашаюсь. И она хочет знать, не догадываюсь ли я, отчего так происходит. Я говорю, что не знаю (может, мы просто немного устали?). Марианна считает, что виной всему атмосфера бессердечности, которая неизбежно должна царить в таком большом городе. Ты так считаешь? — спрашиваю я и обдумываю ее слова с разных точек зрения. И соглашаюсь, что она, возможно, права. Мы пьем вино, разговариваем и после нескольких рюмок мы говорим только о приятном и вновь становимся друзьями.
Мы не чувствуем здесь человеческого к себе отношения. В самой идее большого города есть что-то нездоровое. Большой город противоречит человеческим инстинктам и побуждает нас выплескивать наружу все самое плохое, говорим мы. И вдруг мы чувствуем себя одинокими (вовсе не вдруг, говорит Марианна, это чувство охватило ее, как только поезд подошел к перрону). Разве кто-нибудь вспомнит о нас, если мы уедем отсюда? — спрашивает она. Я говорю, что даже не могу себе такое представить. Нас обоих гнетет мысль, что здесь мы никому не нужны. Но кое-что мы можем сделать вместе, предлагаю я. Выйти в город, пообедать где-нибудь, сходить в музей и так далее (Марианна еще ни разу не покидала гостиницу). Да, можем, соглашается она, но все это доставило бы ей гораздо больше радости, если бы она знала, что мы вскоре поедем дальше. Я говорю, что можно отправиться дальше хоть завтра, она обнимает меня и говорит, что я не должен воспринимать это как давление с ее стороны, но если я искренне этого хочу, то она безмерно счастлива. Я хочу искренне.
Я наливаю нам еще вина, мы пьем и рассуждаем о нездоровой атмосфере большого города (странно, что здесь вообще могут жить люди, говорим мы в конце концов). И вдруг оказывается, что мы согласны почти во всем.
135)
Мы долго сидим и разговариваем. Нам хорошо. Марианна считает, что время от времени поговорить очень полезно. Мы сидим в огромной кровати в нашем номере, и почему-то нам вдруг становится легко откровенно обсуждать наши отношения. Я говорю, что мне странно, что мы вместе. Все произошло так неожиданно. Я даже не думал об этом, и моя воля не играла тут никакой роли. Марианна говорит, что именно такие отношения бывают, как правило, самыми крепкими. Я говорю, что, по-моему, она знает очень много. Комплимент попадает в самое яблочко. Марианна вспыхивает и хорошеет. И говорит, что я для нее очень важен, хотя она понимает, что иной раз в это трудно поверить. Она прекрасно знает, что иногда я испытываю фрустрацию, говорит она. Меня радует, что она это знает.
И мы беседуем о нашем путешествии. Я говорю, что почти раскаивался, что мы поехали путешествовать, но теперь все стало гораздо лучше. Она согласна со мной. Она говорит, что сперва жалела, что подала мне мысль сделать остановку в Париже. Ведь это, бесспорно, ее заслуга, что мы здесь остановились (честно говоря, я сам никогда бы этого не подумал, если бы она не заявила об этом как о само собой разумеющемся факте). Но теперь мы договорились, что едем дальше, и я только спрашиваю куда. Она считает, что это не так важно. Давай сойдем с поезда, когда почувствуем, что так надо, предлагает она. Отлично, мы так и сделаем. И вдруг как-то сами собой (за разговором) все настроения и чувства, которым уже давно следовало сойтись, сходятся, и мы там же в постели начинаем заниматься любовью. Марианна гладит меня по волосам, по всему телу и спрашивает, не могу ли я попробовать сзади. Разумеется могу, что мне стоит. Мы принимаем душ и оба чувствуем себя значительно лучше. И Марианна встречает аплодисментами мое предложение где-нибудь пообедать (и, может быть, потом пойти в джаз-клуб?). Ей кажется, что я мастер выдумывать что-нибудь интересное.
136)
Ты никогда не рассказываешь о себе, говорит Марианна и пристально смотрит мне в глаза. Я теряюсь. Неужели никогда? (Я определенно знаю, что она ошибается.) И я спрашиваю, что в таком случае она хотела бы узнать? Ну, это уж не ей решать, говорит Марианна. Это я должен решить сам. Тут мне никто не может помочь. Вообще, мужчинам свойственно блокировать некоторые интимные стороны своей жизни (не я один такой). Кроме того, всем известно, что мужчины более замкнуты, чем женщины, говорит она (вам не так легко открыться даже самим себе), и она легонько гладит меня по волосам, ей меня жалко, но в то же время она пытается подчеркнуть, что на карту поставлена любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37