79)
Оставшись один, я стал думать, хорошо или плохо я поступил, но не нашел в своем поступке ничего дурного. Марианна просто не поняла, что я хотел ей помочь. Было ясно, что плохие отношения Марианны с отцом рикошетом отразились на мне. Итак, я не сделал ничего дурного, мне не в чем себя винить, и я пошел за газетой. По возвращении домой я собирался читать газету и ждать, когда Марианна мне позвонит и скажет, что погорячилась и была не права.
80)
Марианна не позвонила и не сказала, что была не права.
81)
Не позвонила она и на другой день. Тут я понял, что делать вид, будто я в ней не нуждаюсь и мне хорошо без нее, значит обманывать самого себя. Все мои мысли были заняты только Марианной, но меня огорчало, что я никак не мог точно определить свое чувство к ней. Ни любовь и никакие другие общеизвестные понятия не подходили к нему. Уже перед самым сном я внушил себе, что все-таки я люблю Марианну (поскольку любой феномен имеет различные подвиды, я сказал себе, что мое чувство к Марианне вполне может быть любовью). И убедил себя, что нет предела формам, какие может принимать любовь.
82)
Я пошел в бассейн и проплыл один километр. Постоял под душем, посидел в сауне, оделся, потом передумал, разделся и проплыл еще один километр. А потом, вместо того чтобы пойти на работу, отправился в кино.
83)
Мне позвонили с работы (да, совершенно верно, я уже два дня лежу в постели). Они сказали, что скопилось много текущей работы, это было сказано таким тоном, что фраза, окончившаяся многоточием, как будто повисла в воздухе. Я кивнул и сказал, что завтра же выйду на работу.
Текущая работа никогда не кончается. Безработица мне не грозила, и моя мать обычно качала головой и говорила, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. По ее мнению, мне следовало улыбаться и каждый день покупать мелкие подарки своим друзьям. Если на то пошло, она может составить список тысячи моих друзей и знакомых, которые сидят без работы и которым совсем не до смеха.
84)
Господин Шлинд-Ханссен позвонил опять, и я сказал ему, что его дочь на несколько дней уехала к Нидар-Бергене. Нет, я не знаю номера телефона Нидар-Бергене и не знаю также ее фамилии. Он рассмеялся, потому что был уверен, что Марианна солгала мне, что она взялась наконец за ум и бросила меня (и он прибавил, что именно в таких ситуациях ложь допустима и оправданна). Я велел ему заткнуться, а он сказал, что не позволит никому разговаривать с собой в таком тоне. Он дал своей дочери хорошее воспитание, сказал он, и поэтому она никогда не примет всерьез такого типа, как я. Но ведь вы меня даже не знаете, сказал я. Никогда меня не видели. Есть вещи, которые известны и не требуют доказательств. Достаточно положиться на свою интуицию. Он даже допускал, что, встреть он меня случайно, его могла бы ввести в заблуждение моя благообразная внешность и лукавые речи. Нет, я знаю, что ты за фрукт, сказал он. И предпочел остаться при своем мнении.
85)
Через четыре дня Марианна вернулась. Она поцеловала меня и призналась, что была не права. Оказывается, Нидар-Бергене объяснила ей, что я проявил благородство и что мой поступок, хотя я и действовал у нее за спиной, продиктован глубокой любовью. Эти четыре дня ей понадобились на размышления, сказала она, но теперь она вернулась и надеется, что я ее прощу и мы как можно скорее начнем новую жизнь без споров и разногласий.
Сказала, что испытывает угрызения совести. Я успокоил ее, сказал, что все в порядке, ей не в чем себя винить. Мы улыбнулись друг другу и сказали, что самое главное — снова быть вместе.
86)
Марианна получала намного больше писем, чем я. Я ей даже завидовал и не мог понять, почему так. Она считала, что трудно сказать (причины могут быть самые разные). Я получал счета за квартиру, за электричество, за телефон, за газету (и прочие), и крайне редко приходило что-то более личное. Марианна получала по нескольку личных писем в неделю. Изящные цветные конверты, на которых красивыми буквами была выведена ее фамилия. Я слышал, как она тихонько посмеивалась, читая эти письма. Прежние приятели и одноклассницы, объясняла она. Она соглашалась со мной, что это немного несправедливо, но что поделаешь, раз уж так получилось? Я предложил, чтобы она, со своей стороны, оплачивала часть счетов, и она сочла это разумным. А вообще-то, зачем мне письма, пока у меня есть она? Я решил, что это великодушные слова. И она обещала меньше времени тратить на чтение писем и больше на то, чтобы восхищаться мной.
87)
Вроде бы теперь нам с ней было хорошо. Меня уже не беспокоило, что она переехала ко мне. Я перестал об этом думать. Она была здесь, и это было главное. Я гнал свою текучку, а Марианна училась. И мы по нескольку раз в день занимались любовью. Если хочешь, можешь перекрасить комод, сказала она как-то вечером. Но я больше не видел в этом необходимости. Нет-нет, перекрась; она завтра же купит краску. Да не стоит, сказал я. И в самом деле не стоило. Она нежно посмотрела на меня и сказала, что я великодушен. Я замотал головой, чтобы она поняла, что это сущие пустяки.
88)
Мы наслаждались долгими воскресеньями. Заказывали пиццу на дом. Это было дорого, но мы были при деньгах. Читали друг другу вслух. Я любил лежать на спине и слушать ее голос. Он был такой приятный, что постепенно его звучание становилось важнее произносимых ею слов. Она заставала меня врасплох, когда задавала вопрос о прочитанном только что. Здорово закручено, отвечал я, хотя ничего закручено не было (потому что мы читали книги, в которых почти ничего не происходило).
Что, по-твоему, самое хорошее в том, чтобы быть взрослым? — спросила Марианна однажды в воскресенье по поводу чего-то из прочитанного. Я сказал, что единственное, от чего я получил радость, когда стал взрослым, это оттого, что я научился разламывать яблоки руками. Ты правда можешь разломить яблоко? — спросила она, приблизив влажные губы для поцелуя. Я позволил поцеловать себя и сказал, что когда-нибудь продемонстрирую ей свое искусство.
Иногда мы просто лежали и смотрели друг на друга. Час за часом проходили в полнейшей тишине, и, когда один из нас что-нибудь произносил, мы оба понимали, что это было не нужно. Пусть уж оно осталось бы несказанным. Но иногда, случалось, мы говорили часами. Болтали до ломоты в челюстях, приходилось закрывать рты и писать друг другу записки или же объясняться мимикой и жестами. Несколько раз мы договаривались молчать целые сутки, но не выдерживали.
Однажды в воскресенье Марианна сказала, что ей хочется получить корочки. Я не понял, о каких корочках идет речь, и тогда она объяснила, что имеет в виду водительские права (ах вон что!). Я поинтересовался, есть ли у нее на это деньги, и она сказала, что когда-то отец обещал оплатить ее подготовку к сдаче экзамена на права (он считал, что иметь права практично, а он был горячим поклонником всего практичного).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37