Возможно, тут есть чему поучиться — усвоить некий ценный принцип для моих будущих менеджмент-стратегий. Учись из лимонов делать лимонад, салага.
Я тяжело перевожу дух, откладывая очередную радужную картинку в сторону, к стопке уже готовых. Какой-то прохожий интересуется, нельзя ли купить у меня штучку, и я говорю, пожалуйста, — его денег мне хватит на такси до микроквартиры, мне ведь надо забрать оттуда свои вещи.
Спрятав в карман деньги, я рассеянно опускаю руку плашмя на звезду Леннона, которая все утро разогревалась на солнце, так что теперь латунь накалилась как конфорка на электроплите. Я обжигаюсь, и боль пронзает меня острым шипом.
Я поднимаю руку к небу, идиотически помахивая ей, чтобы ее остудило ветром. Незнакомцы в проезжающих мимо машинах машут мне в ответ. Тогда я подношу обожженную ладонь к языку, закрываю глаза и, стоя на коленях под полуденным солнцем, зализываю рану. В ушах у меня стоит гул, и гул этот цвета солнца.
61
На следующий день.
Сегодня утром под ноги служащим «Бектола» не иначе как подсыпали перца. Начиная с 9.00 небо над Сиэтлом разрывалось в клочья невидимыми для глаза военными учениями, реактивные самолеты, выстраивая невидимый «потолок» локальной безопасности, курсируют между Сиэтлом и Такомой. Служащие «Бектола» то и дело входят в угольно-черные двери Бектол-башни и тут же стремглав вылетают обратно на небольшую площадь, где я сижу и глазею на все вот уже почти час, и все равно не успевают углядеть самолеты, которые летают быстрее звука.
Когда стрелки часов приближаются к десяти, я поднимаюсь на лифте на 74-й этаж, украдкой поглядывая на свое отражение в элегантных коричневатых зеркалах. Но, боюсь, я себя все-таки выдаю, потому что какая-то женщина, собравшаяся выходить на 55-м, вдруг говорит: «Позвольте-ка», улыбается и поправляет мне сзади галстук, как следует пряча его под воротничок рубашки. «Удачи!» — говорит она и взмахивает рукой на прощание. Люблю незнакомцев.
Двери открываются. Офисные помещения «Бектола» встречают меня разными оттенками загара, лазерными принтерами и оживленной деятельностью.
А служащие — служащие просто глаз не оторвать: все сплошь щеголеватые интеллектуалы, у них на завтрак, как пить дать, мартини и шоколадный торт. Я успеваю заметить, что омертвевшие побуревшие кончики на листьях растений в коридоре аккуратно обстрижены — верный признак, что фирма процветает.
Я сообщаю дежурному в приемной, что мне назначено, и в ответ слышу, что мистер Дональд Кепке выйдет ко мне буквально через минуту. Внутренне готовый к предстоящему мне изнурительному ожиданию, я утыкаюсь взглядом в утреннюю газету, но воспринимать что-либо я не в состоянии — ведь скоро я увижу самого Фрэнка Э. Миллера!
Мистер Кепке появляется ровно в десять, секунда в секунду. Темно-синий костюм, вид подтянутый и солидный одновременно.
— Надеюсь, вы меня не заждались?
— Нет-нет, что вы!
— Дональд Кепке.
— Тайлер Джонсон.
Я бросаю взгляд на туфли мистера Кепке — в жизни своей не видел, чтобы шнурки были продеты таким вот образом. О Боже, богатые даже обувь шнуруют по-особому, и мне, верно, никогда этого не постичь.
Мы пожимаем друг другу руку. Он, конечно же, мысленно меня оценивает. Секундная паника: может, надо было тщательнее уложить волосы, но мой фен сдох, а гостиничный попросту отсутствовал.
— Пойдемте со мной, мистер Джонсон, — говорит он, — Фрэнк ждет нас.
Вот это скорость!
Мы идем через офисный лабиринт: благотворно действующая на глаза изумрудно-серая гамма стен и ковровых покрытий; велюр — для звукоизоляции; прозрачные стены, окружающие небольшие конференц-залы; электронное табло с оперативными сводками о котировках акций «Бектола» на Нью-Йоркской фондовой бирже; выключенные из сети компьютеры, во сне мечтающие о диаграммах; широкие проходы, где легко разойтись и никто никому не мешает; множество кодовых и голосовых идентификационных устройств, открывающих доступ туда или сюда. От всего этого офисного великолепия у меня голова идет кругом. Я чувствую, что не справляюсь, словно меня пригласили на пиршество со средневековым размахом, где угощение готовится по принципу «свинья в баране»: это когда повар берет, скажем, голубя и засовывает его в курицу, курицу в козленка, козленка в свинью, свинью в барана, барана в корову — а потом все вместе на вертел!
Мы в очередной раз сворачиваем за угол, и — вуаля (обморок!) — передо мной Фрэнк Э. Миллер собственной персоной, сидит за столом темного дерева, в точности как на фотографии в книге. Он говорит по телефону, соединенному с наушниками и микрофончиком у него на голове, и говорит — ни за что не догадаетесь — про шкуры белых медведей! Он жестом велит нам садиться и кивает в сторону кофейника. Справа от него медный телескоп. Слева карта мира. Позади потухший вулкан — гора Рейнир.
Мистер Кепке наливает мне кофе. Фрэнк нараспев произносит в микрофон «до свидания» (наушники с микрофоном почти такие же, как были у меня, когда я управлял известным агрегатом в «Крылатом мире») и широко улыбается нам обоим. Кажется, настроение у него превосходное.
— Джонсон, — говорит он, жестом приглашая меня подойти поближе, — что вы думаете о будущем?
Ничего себе начало!
— Что я думаю, сэр? — спотыкаюсь я. — Я думаю, для того, чтобы быть счастливым — чтобы подходить к будущему с правильным, позитивным настроем, — нельзя зацикливаться на мысли, что жизнь не так хороша, как была когда-то. Жизнь сейчас по определению должна быть лучше, чем когда-либо в прошлом, и в будущем она неизбежно будет все лучше и лучше.
— Верно. Правильно. А то вот мой приятель только что убивался по телефону из-за того, что эскимосы не желают больше использовать мочу при выделке медвежьих шкур. Придумали взамен старого дедовского способа что-то новенькое. Лично я обеими руками за. Молодцы эскимосы! — Фрэнк встает из-за стола, и мы обмениваемся рукопожатием. — Это ведь вы написали письмо о захороненных свалках? Сильно. Сильно.
— Спасибо, сэр.
— Ваше письмо уже стало у нас в фирме своего рода классикой жанра, — от себя добавляет мистер Кепке. — Мы его скопировали и разослали факсом по внутренним линиям — надеюсь, вы не против. У нас на 74-м вы теперь местная знаменитость.
— Я считаю, вы должны работать у нас, Джонсон, — решительно вклинивается Фрэнк Э. Миллер. — Золотых гор сразу не обещаю, но вы быстро продвинетесь. Нам нужны люди со свежими идеями. С мечтами. Без идей нет новой продукции, а без мечты нет идеи. Дональд вам что-нибудь подберет. Дональд, найди для Тайлера подходящую работу. Стойте… Я хоть спросил — вы хотите работать в «Бектоле»?
— Я бы очень хотел работать в «Бектоле», мистер Миллер.
— Фрэнк. Фрэнк!
— Фрэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Я тяжело перевожу дух, откладывая очередную радужную картинку в сторону, к стопке уже готовых. Какой-то прохожий интересуется, нельзя ли купить у меня штучку, и я говорю, пожалуйста, — его денег мне хватит на такси до микроквартиры, мне ведь надо забрать оттуда свои вещи.
Спрятав в карман деньги, я рассеянно опускаю руку плашмя на звезду Леннона, которая все утро разогревалась на солнце, так что теперь латунь накалилась как конфорка на электроплите. Я обжигаюсь, и боль пронзает меня острым шипом.
Я поднимаю руку к небу, идиотически помахивая ей, чтобы ее остудило ветром. Незнакомцы в проезжающих мимо машинах машут мне в ответ. Тогда я подношу обожженную ладонь к языку, закрываю глаза и, стоя на коленях под полуденным солнцем, зализываю рану. В ушах у меня стоит гул, и гул этот цвета солнца.
61
На следующий день.
Сегодня утром под ноги служащим «Бектола» не иначе как подсыпали перца. Начиная с 9.00 небо над Сиэтлом разрывалось в клочья невидимыми для глаза военными учениями, реактивные самолеты, выстраивая невидимый «потолок» локальной безопасности, курсируют между Сиэтлом и Такомой. Служащие «Бектола» то и дело входят в угольно-черные двери Бектол-башни и тут же стремглав вылетают обратно на небольшую площадь, где я сижу и глазею на все вот уже почти час, и все равно не успевают углядеть самолеты, которые летают быстрее звука.
Когда стрелки часов приближаются к десяти, я поднимаюсь на лифте на 74-й этаж, украдкой поглядывая на свое отражение в элегантных коричневатых зеркалах. Но, боюсь, я себя все-таки выдаю, потому что какая-то женщина, собравшаяся выходить на 55-м, вдруг говорит: «Позвольте-ка», улыбается и поправляет мне сзади галстук, как следует пряча его под воротничок рубашки. «Удачи!» — говорит она и взмахивает рукой на прощание. Люблю незнакомцев.
Двери открываются. Офисные помещения «Бектола» встречают меня разными оттенками загара, лазерными принтерами и оживленной деятельностью.
А служащие — служащие просто глаз не оторвать: все сплошь щеголеватые интеллектуалы, у них на завтрак, как пить дать, мартини и шоколадный торт. Я успеваю заметить, что омертвевшие побуревшие кончики на листьях растений в коридоре аккуратно обстрижены — верный признак, что фирма процветает.
Я сообщаю дежурному в приемной, что мне назначено, и в ответ слышу, что мистер Дональд Кепке выйдет ко мне буквально через минуту. Внутренне готовый к предстоящему мне изнурительному ожиданию, я утыкаюсь взглядом в утреннюю газету, но воспринимать что-либо я не в состоянии — ведь скоро я увижу самого Фрэнка Э. Миллера!
Мистер Кепке появляется ровно в десять, секунда в секунду. Темно-синий костюм, вид подтянутый и солидный одновременно.
— Надеюсь, вы меня не заждались?
— Нет-нет, что вы!
— Дональд Кепке.
— Тайлер Джонсон.
Я бросаю взгляд на туфли мистера Кепке — в жизни своей не видел, чтобы шнурки были продеты таким вот образом. О Боже, богатые даже обувь шнуруют по-особому, и мне, верно, никогда этого не постичь.
Мы пожимаем друг другу руку. Он, конечно же, мысленно меня оценивает. Секундная паника: может, надо было тщательнее уложить волосы, но мой фен сдох, а гостиничный попросту отсутствовал.
— Пойдемте со мной, мистер Джонсон, — говорит он, — Фрэнк ждет нас.
Вот это скорость!
Мы идем через офисный лабиринт: благотворно действующая на глаза изумрудно-серая гамма стен и ковровых покрытий; велюр — для звукоизоляции; прозрачные стены, окружающие небольшие конференц-залы; электронное табло с оперативными сводками о котировках акций «Бектола» на Нью-Йоркской фондовой бирже; выключенные из сети компьютеры, во сне мечтающие о диаграммах; широкие проходы, где легко разойтись и никто никому не мешает; множество кодовых и голосовых идентификационных устройств, открывающих доступ туда или сюда. От всего этого офисного великолепия у меня голова идет кругом. Я чувствую, что не справляюсь, словно меня пригласили на пиршество со средневековым размахом, где угощение готовится по принципу «свинья в баране»: это когда повар берет, скажем, голубя и засовывает его в курицу, курицу в козленка, козленка в свинью, свинью в барана, барана в корову — а потом все вместе на вертел!
Мы в очередной раз сворачиваем за угол, и — вуаля (обморок!) — передо мной Фрэнк Э. Миллер собственной персоной, сидит за столом темного дерева, в точности как на фотографии в книге. Он говорит по телефону, соединенному с наушниками и микрофончиком у него на голове, и говорит — ни за что не догадаетесь — про шкуры белых медведей! Он жестом велит нам садиться и кивает в сторону кофейника. Справа от него медный телескоп. Слева карта мира. Позади потухший вулкан — гора Рейнир.
Мистер Кепке наливает мне кофе. Фрэнк нараспев произносит в микрофон «до свидания» (наушники с микрофоном почти такие же, как были у меня, когда я управлял известным агрегатом в «Крылатом мире») и широко улыбается нам обоим. Кажется, настроение у него превосходное.
— Джонсон, — говорит он, жестом приглашая меня подойти поближе, — что вы думаете о будущем?
Ничего себе начало!
— Что я думаю, сэр? — спотыкаюсь я. — Я думаю, для того, чтобы быть счастливым — чтобы подходить к будущему с правильным, позитивным настроем, — нельзя зацикливаться на мысли, что жизнь не так хороша, как была когда-то. Жизнь сейчас по определению должна быть лучше, чем когда-либо в прошлом, и в будущем она неизбежно будет все лучше и лучше.
— Верно. Правильно. А то вот мой приятель только что убивался по телефону из-за того, что эскимосы не желают больше использовать мочу при выделке медвежьих шкур. Придумали взамен старого дедовского способа что-то новенькое. Лично я обеими руками за. Молодцы эскимосы! — Фрэнк встает из-за стола, и мы обмениваемся рукопожатием. — Это ведь вы написали письмо о захороненных свалках? Сильно. Сильно.
— Спасибо, сэр.
— Ваше письмо уже стало у нас в фирме своего рода классикой жанра, — от себя добавляет мистер Кепке. — Мы его скопировали и разослали факсом по внутренним линиям — надеюсь, вы не против. У нас на 74-м вы теперь местная знаменитость.
— Я считаю, вы должны работать у нас, Джонсон, — решительно вклинивается Фрэнк Э. Миллер. — Золотых гор сразу не обещаю, но вы быстро продвинетесь. Нам нужны люди со свежими идеями. С мечтами. Без идей нет новой продукции, а без мечты нет идеи. Дональд вам что-нибудь подберет. Дональд, найди для Тайлера подходящую работу. Стойте… Я хоть спросил — вы хотите работать в «Бектоле»?
— Я бы очень хотел работать в «Бектоле», мистер Миллер.
— Фрэнк. Фрэнк!
— Фрэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69