(Дейзи советовала бабушке с дедушкой упростить задачу — взять специальный освежитель воздуха, из тех, которые попросту отшибают у вас всякое обоняние, так что вы становитесь невосприимчивы к запахам — каким угодно. «Тогда уж проще запустить туда Дэна», — уточнил я, после чего Джасмин тут же сгребла меня в охапку и на весь уик-энд отправила заниматься в воспитательном семинаре «Сын в семье».)
Эту историю я вспомнил только для того, чтобы стало ясно: в моих отношениях с дедушкой не было места вынужденной территориальной близости, как это происходит у тех, кто ютится в лачугах или пещерах. Мы так давно живем на расстоянии друг от друга, что, попытайся я вдруг пойти на эмоциональное или еще какое сближение, дедушка, скорее всего, осадил бы меня: «Да брось ты дергаться, Тайлер! Расслабься!» Правда, дедушка так не выражается, его поколение даже думать таким образом не умеет. Но испытал бы он именно эти чувства.
А бабушка во всем слушается дедушку. Если вам случается просматривать газетные некрологи и там вы натыкаетесь на такие женские имена, как Эдна, Мэвис и Этель, — знайте: это ее поколение. Кажется, им всем лет по двести. Их не приучили думать самостоятельно, это вам не Анна-Луиза. Однажды под воздействием неведомо каким чудом посетившего ее прозрения моя бабушка (Дорис) сказала мне доверительно, что ей самой страшно, как легко она подпадает под влияние всего нового, с чем она в последнее время сталкивается, взять хоть телешоу, журналы, разговоры… «Новые вещи как будто без следа стирают вещи старые, как бывает, когда едешь по шоссе и все время мелькает что-то новое, новое, новое… Зажги-ка мне сигаретку, малыш. Когда я буду на небесах, от этой привычки я уж, во всяком случае, избавлюсь». Пых-пых.
Дедушка принимает аспирин от сердца — две таблетки в день, и у него всегда ведерный запас под рукой. Всякий раз, когда я его навещаю, он вгоняет меня в стресс и у меня начинает раскалываться голова, и потому я тоже прикладываюсь к его аспириновым залежам. Марк подметил, что таблетки, которые дед пьет от сердца, я глотаю от головы — «может, потому вы друг друга и не любите»
Как бы там ни было, я все равно считаю, что дедушка — просто мелочный старик и до нас, его собственных внучат, ему нет дела. Нет, правда, разве у живых организмов не предусмотрен какой-нибудь встроенный механизм, побуждающий к стремлению оградить своих чад от собственной пакости — ну, вроде того, что кролики не гадят в норе? Неужели у нас, людей, не вырабатывается каких-нибудь энзимов, которые толкали бы людей постарше приходить на помощь людям помладше?
— Дети, дети! Сюда, сюда! — нараспев кричит бабушка, размахивая кольцом на пальце, которое даже от входной двери ресторана блестит о том, что оно приобретено через телемагазин (звоните бесплатно по телефону 1-900). Подойдя ближе, мы видим их уже во всей красе: бабушка в рыжем парике дымит своими ментоловыми сигаретами с пониженным содержанием никотина, дедушка с нашлепкой искусственных волос барабанит китайскими палочками по чашке безкофеинового кофе, сам толстый, как кубышка, чтобы закинуть правую ногу на левую, ему приходится рукой поддергивать ее кверху за отворот клетчатой брючины. Убаюкивающие, неотличимые одна от другой мелодии льются на нас из автомобильных стереодинамиков, пришпиленных к потолочным панелям с помощью пистолета-степлера.
— Ну, здравствуйте, крошки мои! Дайте я вас расцелую, — воркует бабушка, и мы послушно выстраиваемся в очередь за ритуальным поцелуем в воздух, и сами целуем небо над одним, потом другим бабушкиным ухом, производя губами смачное ммма!
— Дейзи, что у тебя с волосами? — недоумевает бабушка, уклоняясь от соприкосновения с Дейзиными блондинистыми дредлоками.
— Надеюсь, она ни в какую секту не вступила, Джас? — призывает мать к ответу дедушка, тут же поворачиваясь к Дейзи и повторяя уже ей: — Ты ни в какую секту не вступила, юная леди? — (Паузы для ответа не предусмотрено.) — Прошу всех членов семьи занять свои места. Садитесь, садитесь. Сейчас устроим пир горой.
Мы рассаживаемся вокруг круглого стола, и я оставляю свободное место для Анны-Луизы, которая должна вскоре появиться вместе с Мюрреем.
— Сперва подкрепимся, идет? — предлагает дедушка. — Я умираю с голода. Мы с вашей бабушкой обожаем китайскую кухню. Думаем в этом году махнуть в Китай.
— Я слыхала, там все очень дешево, — подхватывает бабушка.
— А билеты туда и обратно у нас бесплатные — мы уже столько налетали, что скидка как раз покроет стоимость, — поясняет дедушка.
— И в самолетах сейчас так чудесно кормят — вся еда с пониженным содержанием соли и холестерина.
В голове у меня возникает известная новогодняя картинка: бородатый старик с факелом — символ уходящего года, только в моей картинке старый год ни за что не хочет передать факел году-младенцу.
Дейзи заводит разговор о пытках и политзаключенных в Китае, и бабушка кивает: да, да, и снова переключается на дешевые товары в Гонконге.
Дим-сум идет полным ходом, и на пластиковый стол ставятся все новые и новые порции. («Лопайте, ребята, угощаем!» -говорит дедушка.) В чем-то вывалянные, в чем-то вываренные тряпицы с ржавыми пятнами; занюханные аэростаты в тепловатом помоечного цвета маринаде; костлявые, скукоженные куриные лапы с гарниром, наспех собранным из остатков чьей-то аптечки. Угрюмая официантка подкатывает к нам золотистые кубические шматки — по виду губки для мытья тела, — которые подрагивают и поеживаются, будто слепые кутята, оторванные от мамкиных сосцов.
— Я это есть не могу, — объявляет Дейзи.
И никто из нас не может. Не еда — жуть какая-то! Дейзи, правда, посчастливилось разглядеть цветки хризантемы в чае, и она довольствовалась несколькими стаканами. Мы с Марком умяли целую вазу печенья с записочками-пророчествами внутри, и Марк забавляется тем, что мастерит ожерелье, вставляя свернутые трубочкой записочки одну в другую. Джасмин вяло ковыряет тряпицу, зато бабушка с дедушкой наворачивают все, что попадается им на глаза.
— Вам же хуже — такая вкуснятина, а вы ломаетесь, — замечает дедушка. — Как тут не вспомнишь старые добрые времена, когда, бывало, говаривали: еды много не бывает.
13
Мрачное уныние, в которое нас повергло китайское меню, нарушает появление Анны-Луизы и Мюррея. Они первым делом сбрасывают с себя куртки — им жарко после резкого перехода в ресторанную теплынь из холоднющего, насквозь проржавевшего «фольксвагена-кролика» («Бондо-Банни») Анны-Луизы. Весь наш семейный кружок их дружно приветствует. Анна-Луиза персонально здоровается с бабушкой:
— Здравствуйте, миссис Джонсон. Какова селява?
— Прошу прощения, милая? — Бабушка с дедушкой Анну-Луизу любят.
— Это по-французски «Как жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Эту историю я вспомнил только для того, чтобы стало ясно: в моих отношениях с дедушкой не было места вынужденной территориальной близости, как это происходит у тех, кто ютится в лачугах или пещерах. Мы так давно живем на расстоянии друг от друга, что, попытайся я вдруг пойти на эмоциональное или еще какое сближение, дедушка, скорее всего, осадил бы меня: «Да брось ты дергаться, Тайлер! Расслабься!» Правда, дедушка так не выражается, его поколение даже думать таким образом не умеет. Но испытал бы он именно эти чувства.
А бабушка во всем слушается дедушку. Если вам случается просматривать газетные некрологи и там вы натыкаетесь на такие женские имена, как Эдна, Мэвис и Этель, — знайте: это ее поколение. Кажется, им всем лет по двести. Их не приучили думать самостоятельно, это вам не Анна-Луиза. Однажды под воздействием неведомо каким чудом посетившего ее прозрения моя бабушка (Дорис) сказала мне доверительно, что ей самой страшно, как легко она подпадает под влияние всего нового, с чем она в последнее время сталкивается, взять хоть телешоу, журналы, разговоры… «Новые вещи как будто без следа стирают вещи старые, как бывает, когда едешь по шоссе и все время мелькает что-то новое, новое, новое… Зажги-ка мне сигаретку, малыш. Когда я буду на небесах, от этой привычки я уж, во всяком случае, избавлюсь». Пых-пых.
Дедушка принимает аспирин от сердца — две таблетки в день, и у него всегда ведерный запас под рукой. Всякий раз, когда я его навещаю, он вгоняет меня в стресс и у меня начинает раскалываться голова, и потому я тоже прикладываюсь к его аспириновым залежам. Марк подметил, что таблетки, которые дед пьет от сердца, я глотаю от головы — «может, потому вы друг друга и не любите»
Как бы там ни было, я все равно считаю, что дедушка — просто мелочный старик и до нас, его собственных внучат, ему нет дела. Нет, правда, разве у живых организмов не предусмотрен какой-нибудь встроенный механизм, побуждающий к стремлению оградить своих чад от собственной пакости — ну, вроде того, что кролики не гадят в норе? Неужели у нас, людей, не вырабатывается каких-нибудь энзимов, которые толкали бы людей постарше приходить на помощь людям помладше?
— Дети, дети! Сюда, сюда! — нараспев кричит бабушка, размахивая кольцом на пальце, которое даже от входной двери ресторана блестит о том, что оно приобретено через телемагазин (звоните бесплатно по телефону 1-900). Подойдя ближе, мы видим их уже во всей красе: бабушка в рыжем парике дымит своими ментоловыми сигаретами с пониженным содержанием никотина, дедушка с нашлепкой искусственных волос барабанит китайскими палочками по чашке безкофеинового кофе, сам толстый, как кубышка, чтобы закинуть правую ногу на левую, ему приходится рукой поддергивать ее кверху за отворот клетчатой брючины. Убаюкивающие, неотличимые одна от другой мелодии льются на нас из автомобильных стереодинамиков, пришпиленных к потолочным панелям с помощью пистолета-степлера.
— Ну, здравствуйте, крошки мои! Дайте я вас расцелую, — воркует бабушка, и мы послушно выстраиваемся в очередь за ритуальным поцелуем в воздух, и сами целуем небо над одним, потом другим бабушкиным ухом, производя губами смачное ммма!
— Дейзи, что у тебя с волосами? — недоумевает бабушка, уклоняясь от соприкосновения с Дейзиными блондинистыми дредлоками.
— Надеюсь, она ни в какую секту не вступила, Джас? — призывает мать к ответу дедушка, тут же поворачиваясь к Дейзи и повторяя уже ей: — Ты ни в какую секту не вступила, юная леди? — (Паузы для ответа не предусмотрено.) — Прошу всех членов семьи занять свои места. Садитесь, садитесь. Сейчас устроим пир горой.
Мы рассаживаемся вокруг круглого стола, и я оставляю свободное место для Анны-Луизы, которая должна вскоре появиться вместе с Мюрреем.
— Сперва подкрепимся, идет? — предлагает дедушка. — Я умираю с голода. Мы с вашей бабушкой обожаем китайскую кухню. Думаем в этом году махнуть в Китай.
— Я слыхала, там все очень дешево, — подхватывает бабушка.
— А билеты туда и обратно у нас бесплатные — мы уже столько налетали, что скидка как раз покроет стоимость, — поясняет дедушка.
— И в самолетах сейчас так чудесно кормят — вся еда с пониженным содержанием соли и холестерина.
В голове у меня возникает известная новогодняя картинка: бородатый старик с факелом — символ уходящего года, только в моей картинке старый год ни за что не хочет передать факел году-младенцу.
Дейзи заводит разговор о пытках и политзаключенных в Китае, и бабушка кивает: да, да, и снова переключается на дешевые товары в Гонконге.
Дим-сум идет полным ходом, и на пластиковый стол ставятся все новые и новые порции. («Лопайте, ребята, угощаем!» -говорит дедушка.) В чем-то вывалянные, в чем-то вываренные тряпицы с ржавыми пятнами; занюханные аэростаты в тепловатом помоечного цвета маринаде; костлявые, скукоженные куриные лапы с гарниром, наспех собранным из остатков чьей-то аптечки. Угрюмая официантка подкатывает к нам золотистые кубические шматки — по виду губки для мытья тела, — которые подрагивают и поеживаются, будто слепые кутята, оторванные от мамкиных сосцов.
— Я это есть не могу, — объявляет Дейзи.
И никто из нас не может. Не еда — жуть какая-то! Дейзи, правда, посчастливилось разглядеть цветки хризантемы в чае, и она довольствовалась несколькими стаканами. Мы с Марком умяли целую вазу печенья с записочками-пророчествами внутри, и Марк забавляется тем, что мастерит ожерелье, вставляя свернутые трубочкой записочки одну в другую. Джасмин вяло ковыряет тряпицу, зато бабушка с дедушкой наворачивают все, что попадается им на глаза.
— Вам же хуже — такая вкуснятина, а вы ломаетесь, — замечает дедушка. — Как тут не вспомнишь старые добрые времена, когда, бывало, говаривали: еды много не бывает.
13
Мрачное уныние, в которое нас повергло китайское меню, нарушает появление Анны-Луизы и Мюррея. Они первым делом сбрасывают с себя куртки — им жарко после резкого перехода в ресторанную теплынь из холоднющего, насквозь проржавевшего «фольксвагена-кролика» («Бондо-Банни») Анны-Луизы. Весь наш семейный кружок их дружно приветствует. Анна-Луиза персонально здоровается с бабушкой:
— Здравствуйте, миссис Джонсон. Какова селява?
— Прошу прощения, милая? — Бабушка с дедушкой Анну-Луизу любят.
— Это по-французски «Как жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69