Выражение его лица было по-прежнему ироничным.
Ризница оказалась просторной, светлой комнатой, обставленной строгой мебелью. Священник извлек из высокого шкафа рукописи Витали. Ветхие, пожелтевшие от времени листы были аккуратно сложены в солидную папку.
— Вот они. — Священник радовался возможности похвастаться своими сокровищами. — Тут все сочинения Бальдассаре Витали, поистине великого композитора. Он был прихожанином нашей церкви.
— Именно поэтому его рукописи хранятся здесь? — спросил Эдвард.
— По правде говоря, не знаю. Но то, что рукописи были завещаны нашему приходу во второй половине прошлого века, — это уж точно.
Эдвард уселся за стол и принялся листать тетради. Пауэл страдальчески выглядывал из-за его плеча.
— Это ценнейшие материалы, — с гордостью пояснил священник. — Наконец-то все поняли, что Витали величайший композитор… Ну, может быть, я немного преувеличиваю… Скажем, великий… или почти великий. — Он обратился к Пауэлу: — А вы не согласны?
Застигнутый врасплох, Пауэл растерялся и поднял брови:
— Мне трудно судить. Должен признаться, я почти его не знаю.
— Несколько дней назад по телевидению передавали одно из его сочинений, — захлебывался восторгом священник. — Великолепная музыка! Прекрасное исполнение! Просто невозможно было сыграть лучше! Изумительно! Вот только жаль, что я не смог послушать… Смотрите-смотрите… Тут собраны все произведения Бальдассаре Витали.
Эдвард с удивлением взглянул на священника:
— Но среди псалмов недостает «Двенадцатого»…
Молодой падре ничуть не смутился:
— Значит, это единственное сочинение, которого у нас нет. Но я уверен, что речь идет о каком-нибудь незначительном опусе. Возможно даже, отвергнутом самим автором. Тут не может быть иного объяснения. Иначе этот псалом был бы у нас. — Он продолжал переминаться возле стола.
Эдвард листал рукописи, однако ему не давала покоя какая-то мысль.
Пауэл, потеряв терпение, воздел глаза к небу и задал только один вопрос:
— Сколько еще?
Но ответа так и не дождался.
* * *
Под высокими сводами базилики ди Массенцио оркестр академии Санта-Чечилия репетировал какое-то симфоническое произведение. Дирижер, худощавый синьор в широком свитере, сидел на высоком табурете. Оркестранты тоже были в повседневной одежде. Тряхнув белоснежной шевелюрой, дирижер постучал палочкой по пульту и прервал исполнение:
— С того же места, пожалуйста. Отчетливее стаккато.
Оркестр заиграл. Эдвард и Пауэл медленно прошли по пустому партеру. Вскоре музыка закончилась.
— Хорошо. Пожалуйста, перерыв, — объявил дирижер и спустился с помоста.
Оркестранты отложили свои инструменты. Кто-то остался на своем месте и беседовал с соседом, другие вышли на улицу размять ноги или покурить.
Дирижер охотно согласился побеседовать с двумя симпатичными англичанами.
— «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали? Да, он был в нашей программе на прошлой неделе, в концерте духовной музыки семнадцатого и восемнадцатого веков. Но, как вы, наверное, поняли, это было позднейшее переложение для оркестра и органа.
— Переложение? — удивился Эдвард.
Дирижер кивнул:
— Конечно. В оригинале сочинение предназначено только для органа.
— В церкви Сант Онорио мы обнаружили рукописи всех сочинений Витали, но этого, «Двенадцатого псалма», среди них нет.
— Да, действительно, следы рукописи пропали. И неудивительно, ведь до недавнего времени никто особенно не интересовался этим маэстро. Витали был забыт больше чем на полтора столетия. И только в последние годы его оценили заново.
Дирижер улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что ему больше нечего добавить.
Но Эдвард жестом удержал его:
— Известна ли биография Витали, есть ли какие-нибудь публикации о нем?
— Известно очень немногое. Почти ничего. Весьма неопределенные сведения. Похоже, он жил и умер в Риме. Вот, пожалуй, и все. Неизвестно даже, где похоронен. Остальное — домыслы, слухи…
Теперь проявил некоторый интерес и Пауэл.
— Довольно загадочная личность… — заметил он.
— Да… Рукопись «Двенадцатого псалма» если не затерялась окончательно, то попала в руки какого-нибудь одержимого коллекционера. Ведь с этим сочинением связана одна легенда. Говорят, будто в его музыке заключено какое-то… послание.
Эдвард и Пауэл переглянулись.
— Послание? — уточнил Пауэл.
Дирижер, видимо, уже понял, что так просто от этих дотошных иностранцев, прекрасно владевших итальянским, ему не отделаться.
— Согласно легенде начала девятнадцатого века, эти ноты скрывают в себе нечто вроде музыкального завещания, ответ на некую загадку. Но больше, думаю, ничего никому не известно.
* * *
Эдвард и Пауэл покинули базилику ди Массенцио.
— И что, дорогой профессор, стало ли нам легче от этого исторического экскурса?
— Да, — согласился Эдвард, — возможно, это путь в тупик.
— Как ни крути, а понятнее не становится, — заметил Пауэл. — Возьмем Оливию. Она слушала псалом. Я думаю, в этот момент в Италии еще по крайней мере миллион человек сидели перед телевизором за неимением лучшего. Допустим, что половина тут же уснула, но все равно остается еще полмиллиона слушателей…
Мимо них прошла группа туристов, направлявшихся в базилику. Уже стоя возле машины, Эдвард, прежде чем открыть дверцу, заметил:
— Но, милейший Пауэл, ведь какая-то связь между часами Брандани с надписью «Сант Онорио» и тем фактом, что рукописи Витали хранятся именно в этой церкви, все же имеется.
* * *
Пауэл сиял. Столик на троих был заказан им в ресторане «Ульпий», напротив форума, названного в честь императора Ульпия Траяна. Отсюда можно было любоваться руинами базилики Ульпия и прекрасной белой колонной, воздвигнутой в честь побед все того же Ульпия. Эта внешняя гармония вдохновляла Пауэла и располагала к гармонии внутренней. Он был в согласии с собой и миром.
Сегодня, пригласив своего именитого гостя на обед, он, как ребенок, радовался римскому небу и солнцу.
Столик был накрыт на террасе, возле самой балюстрады. Ожидая Барбару, мужчины пили аперитив и беседовали.
— Я все думаю о словах Салливана. — Пауэл раскурил сигару и продолжил: — Он говорил, что держит в руках половину банкноты. На что он намекал? На все ту же картину Тальяферри?
— Не думаю, чтобы картина могла быть тайным оружием Салливана. Иначе какой смысл был Анкизи так легко ее уступать?
— Пожалуй, вы правы, — согласился Пауэл. — Но все равно важно узнать, кто купил картину, кому нужно было биться за нее так упорно, причем инкогнито. Может быть, в этой картине ключ от какой-то тайны?
— Пауэл! Это вы, прирожденный скептик, заговорили о тайнах? Будь это так, Анкизи оставил бы картину себе.
— Может быть, он отправил ее на аукцион в уверенности, что она попадет именно в ваши руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Ризница оказалась просторной, светлой комнатой, обставленной строгой мебелью. Священник извлек из высокого шкафа рукописи Витали. Ветхие, пожелтевшие от времени листы были аккуратно сложены в солидную папку.
— Вот они. — Священник радовался возможности похвастаться своими сокровищами. — Тут все сочинения Бальдассаре Витали, поистине великого композитора. Он был прихожанином нашей церкви.
— Именно поэтому его рукописи хранятся здесь? — спросил Эдвард.
— По правде говоря, не знаю. Но то, что рукописи были завещаны нашему приходу во второй половине прошлого века, — это уж точно.
Эдвард уселся за стол и принялся листать тетради. Пауэл страдальчески выглядывал из-за его плеча.
— Это ценнейшие материалы, — с гордостью пояснил священник. — Наконец-то все поняли, что Витали величайший композитор… Ну, может быть, я немного преувеличиваю… Скажем, великий… или почти великий. — Он обратился к Пауэлу: — А вы не согласны?
Застигнутый врасплох, Пауэл растерялся и поднял брови:
— Мне трудно судить. Должен признаться, я почти его не знаю.
— Несколько дней назад по телевидению передавали одно из его сочинений, — захлебывался восторгом священник. — Великолепная музыка! Прекрасное исполнение! Просто невозможно было сыграть лучше! Изумительно! Вот только жаль, что я не смог послушать… Смотрите-смотрите… Тут собраны все произведения Бальдассаре Витали.
Эдвард с удивлением взглянул на священника:
— Но среди псалмов недостает «Двенадцатого»…
Молодой падре ничуть не смутился:
— Значит, это единственное сочинение, которого у нас нет. Но я уверен, что речь идет о каком-нибудь незначительном опусе. Возможно даже, отвергнутом самим автором. Тут не может быть иного объяснения. Иначе этот псалом был бы у нас. — Он продолжал переминаться возле стола.
Эдвард листал рукописи, однако ему не давала покоя какая-то мысль.
Пауэл, потеряв терпение, воздел глаза к небу и задал только один вопрос:
— Сколько еще?
Но ответа так и не дождался.
* * *
Под высокими сводами базилики ди Массенцио оркестр академии Санта-Чечилия репетировал какое-то симфоническое произведение. Дирижер, худощавый синьор в широком свитере, сидел на высоком табурете. Оркестранты тоже были в повседневной одежде. Тряхнув белоснежной шевелюрой, дирижер постучал палочкой по пульту и прервал исполнение:
— С того же места, пожалуйста. Отчетливее стаккато.
Оркестр заиграл. Эдвард и Пауэл медленно прошли по пустому партеру. Вскоре музыка закончилась.
— Хорошо. Пожалуйста, перерыв, — объявил дирижер и спустился с помоста.
Оркестранты отложили свои инструменты. Кто-то остался на своем месте и беседовал с соседом, другие вышли на улицу размять ноги или покурить.
Дирижер охотно согласился побеседовать с двумя симпатичными англичанами.
— «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали? Да, он был в нашей программе на прошлой неделе, в концерте духовной музыки семнадцатого и восемнадцатого веков. Но, как вы, наверное, поняли, это было позднейшее переложение для оркестра и органа.
— Переложение? — удивился Эдвард.
Дирижер кивнул:
— Конечно. В оригинале сочинение предназначено только для органа.
— В церкви Сант Онорио мы обнаружили рукописи всех сочинений Витали, но этого, «Двенадцатого псалма», среди них нет.
— Да, действительно, следы рукописи пропали. И неудивительно, ведь до недавнего времени никто особенно не интересовался этим маэстро. Витали был забыт больше чем на полтора столетия. И только в последние годы его оценили заново.
Дирижер улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что ему больше нечего добавить.
Но Эдвард жестом удержал его:
— Известна ли биография Витали, есть ли какие-нибудь публикации о нем?
— Известно очень немногое. Почти ничего. Весьма неопределенные сведения. Похоже, он жил и умер в Риме. Вот, пожалуй, и все. Неизвестно даже, где похоронен. Остальное — домыслы, слухи…
Теперь проявил некоторый интерес и Пауэл.
— Довольно загадочная личность… — заметил он.
— Да… Рукопись «Двенадцатого псалма» если не затерялась окончательно, то попала в руки какого-нибудь одержимого коллекционера. Ведь с этим сочинением связана одна легенда. Говорят, будто в его музыке заключено какое-то… послание.
Эдвард и Пауэл переглянулись.
— Послание? — уточнил Пауэл.
Дирижер, видимо, уже понял, что так просто от этих дотошных иностранцев, прекрасно владевших итальянским, ему не отделаться.
— Согласно легенде начала девятнадцатого века, эти ноты скрывают в себе нечто вроде музыкального завещания, ответ на некую загадку. Но больше, думаю, ничего никому не известно.
* * *
Эдвард и Пауэл покинули базилику ди Массенцио.
— И что, дорогой профессор, стало ли нам легче от этого исторического экскурса?
— Да, — согласился Эдвард, — возможно, это путь в тупик.
— Как ни крути, а понятнее не становится, — заметил Пауэл. — Возьмем Оливию. Она слушала псалом. Я думаю, в этот момент в Италии еще по крайней мере миллион человек сидели перед телевизором за неимением лучшего. Допустим, что половина тут же уснула, но все равно остается еще полмиллиона слушателей…
Мимо них прошла группа туристов, направлявшихся в базилику. Уже стоя возле машины, Эдвард, прежде чем открыть дверцу, заметил:
— Но, милейший Пауэл, ведь какая-то связь между часами Брандани с надписью «Сант Онорио» и тем фактом, что рукописи Витали хранятся именно в этой церкви, все же имеется.
* * *
Пауэл сиял. Столик на троих был заказан им в ресторане «Ульпий», напротив форума, названного в честь императора Ульпия Траяна. Отсюда можно было любоваться руинами базилики Ульпия и прекрасной белой колонной, воздвигнутой в честь побед все того же Ульпия. Эта внешняя гармония вдохновляла Пауэла и располагала к гармонии внутренней. Он был в согласии с собой и миром.
Сегодня, пригласив своего именитого гостя на обед, он, как ребенок, радовался римскому небу и солнцу.
Столик был накрыт на террасе, возле самой балюстрады. Ожидая Барбару, мужчины пили аперитив и беседовали.
— Я все думаю о словах Салливана. — Пауэл раскурил сигару и продолжил: — Он говорил, что держит в руках половину банкноты. На что он намекал? На все ту же картину Тальяферри?
— Не думаю, чтобы картина могла быть тайным оружием Салливана. Иначе какой смысл был Анкизи так легко ее уступать?
— Пожалуй, вы правы, — согласился Пауэл. — Но все равно важно узнать, кто купил картину, кому нужно было биться за нее так упорно, причем инкогнито. Может быть, в этой картине ключ от какой-то тайны?
— Пауэл! Это вы, прирожденный скептик, заговорили о тайнах? Будь это так, Анкизи оставил бы картину себе.
— Может быть, он отправил ее на аукцион в уверенности, что она попадет именно в ваши руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49