«Правда ли, будто ты можешь объяснить все что ни на есть на свете?» «Правда», — ответил мудрец. Ангел спросил: «А можешь ли ты объяснить то, чего на свете нет? Можешь ли ты объяснить мысль, которой никогда не существовало, и чувство, которого никогда не возникало, и страх, которого никто не испытал?» Тогда мудрец пал ниц пред Ангелом и воскликнул: «Воистину один Бог может объяснить то, чего нет. Да смилостивится надо мною Пославший Тебя, ибо я всего лишь человек». При всем благоговении пред моим господином царем и иными присутствующими, мне, бедному сыну Израиля, никак не дано сделать того, чего не сумел великий мудрец из Ура халдейского! Как доказать вам, что у меня никогда не было ни разлагающих сомнений, ни нежелательных мыслей, ни зловредных планов?
— Мы умеем читать между строк, — сказал Ванея.
— Я руководствовался исключительно заповедями Господними, а также волей царя иметь Книгу, которая явила бы полную Истину и положила бы конец всем Разнотолкам и Распрям» устранила бы неверие в Избранность Давида, сына Иессеева, — возразил я.
— Похоже, ты намекаешь на какие-то противоречия между заповедями Господними и волей царя? — спросил Иосафат.
— Воля мудрейшего из царей — закон для его слуг, — ответил я. — Но разве сам господин Иосафат не говорил о царском пожелании, чтобы мы подходили к делу тонко, и, если нужно очернить неугодного человека, достаточно возбудить относительно него подозрения, а когда нужно подправить истину, то следует подправлять ее лишь слегка, чтобы народ верил написанному?
— И ты решил, что это позволяет тебе протаскивать вредоносные мысли, возбуждать недоверие, сеять сомнения и вообще делать дело, противоположное высоким целям нашего исторического труда? — сказал Садок. . — Господам присутствующим хорошо известно, — защищался я, — что мне приходилось подчищать некоторые факты, если что-то с ними было неладно, если от них, так сказать, дурно пахло или они оказывались неугодными царю. Но история вообще без фактов немыслима, тогда никто тебе не поверит. Разве можно жарить без огня? Или стирать без воды?
— Я некоторым образом тоже историк, вставил Садок, — однако моя книга содержит лишь возвьппенные воспоминания и благородные чувства. Все зависит от настроения автора. Чего он хочет? Написать духоподъемлющее сочинение или же красить все в черный цвет?
— А разве настроение читателей нам безразлично? — возразил я. — Ведь то, что приемлемо для одного, неприемлемо для другого. — Можно писать так, чтобы разночтения исключались, — сказал Иосафат.
— Мой господин совершенно прав, — согласился я, — но подобные книги
— вроде тухлой рыбы, которую никто не берет на базаре, а потому приходится выбрасывать ее на помойку; мудрейший из царей Соломон хотел иного, он желал, чтобы его книга была долговечнее всех остальных.
Желваки на скулах Ваней замерли.
— Готов ли ты поклясться именем Бога, жизнью твоей жены Есфири, что нигде в Книге царя Давида не скрыто намека на то, что подлинные события происходили иначе, чем о них написано? — спросил он.
Я вспомнил изможденную, больную Есфирь, подумал о великом милосердии Господнем, потом обвел глазами окружающие меня лица от этих людей милосердия не жди.
— Ну? — прикрикнул Ванея.
— Как солнце пронзает тучу, — пожал я плечами, — так и правда просвечивает сквозь слово.
— По-моему, все ясно, — сказал Иосафат.
— Благонамеренностью это не назовешь, — подхватил Нафан.
Священник Садок возвел глаза к небу и проговорил:
— Стало быть, придется нам месяцами сидеть тут, как в вошебойне, выискивая, будто вшей, злоумысленные намеки и прочие мер-зопакости.
Ванея ухмыльнулся:
— Знание — дар Божий, но когда человек знает лишнее, то это вроде заразы или вони изо рта. Прикажите мне убить этого умника, пусть уносит свои знания с собой в могилу.
Тут я снова бросился в ноги царю Соломону и, целуя его толстые пальцы, воскликнул:
— Выслушайте раба вашего, о мудрейший из царей, взываю не к правителю, а к поэту. Позвольте мне прочесть мой псалом «Хвала Господу, хвала Давиду», потом решайте, заслужил ли я смерти от руки Ваней.
Чтобы царь не успел отказать в моей просьбе, я выхватил из складок одежды кусочек пергамента и начал читать:
ХВАЛА ГОСПОДУ, ХВАЛА ДАВИДУ ПСАЛОМ ЕФАНА ЕЗРАХИТА
(Голос Господа)
Я поставил завет с избранным Моим,
клялся Давиду, рабу Моему:
Навек утвержу семя твое,
в род и род устрою престол твой.
Я обрел Давида, раба Моего,
Святым елеем Моим помазал его.
Рука Моя пребудет с ним,
и мышца Моя укрепит его.
Враг не превозможет его,
и сын беззакония не притеснит его.
Сокрушу пред ним врагов его.
И Я сделаю его первенцем,
превыше царей земли. Вовек сохраню ему милость Мою, и завет Мой с ним будет верен. Семя его пребудет вечно, и престол его, как солнце предо Мною:
вовек будет тверд, как луна,
и верный свидетель на небесах.
Царь Соломон вежливо захлопал в ладоши, следом — остальные; писцы Елихореф и Ахия тут же поинтересовались, нельзя ли получить копию, чтобы приложить к протоколу.
Я сказал, что с удовольствием ее изготовлю, если только останусь жив на достаточное для этого время.
Царь Соломон сдвинул на лоб расшитую золотом шапочку, почесал в затылке и провозгласил следующее решение:
СОЛОМОНОВО РЕШЕНИЕ
Исходя из того, что любого слова, неугодного царю и верховным правителям, достаточно для обвинения в государственной измене;
и учитывая недовольство царя и верховных правителей рядом высказываний обвиняемого Ефана, вписанных им в Единственно истинную и авторитетную, исторически достоверную и официально одобренную Книгу об удивительной судьбе, богобоязненной жизни, а также о героических подвигах и чудесных деяниях царя Давида, сына Иессеева, который царствовал над Иудою семь лет и надо всем Израилем и Иудою тридцать три года, избранника Божьего и отца царя Соломона;
и признавая подсудимого виновным в предъявленных ему злодеяниях, я, мудрейший из царей Соломон, властью, данной мне заветом с Господом, приговариваю вышеупомянутого Ефана, сына Гошайи, к смерти.
— Отлично, — сказал Ванея и вытащил меч. Однако царь Соломон, подняв руку, продолжил:
СОЛОМОНОВО РЕШЕНИЕ (Продолжение)
Принимая во внимание, что физическое умерщвление Ефана, сына Гошайи, представляется нецелесообразным, так как оно может породить среди недоброжелателей толки, будто царь Соломон подавляет свободу мысли, преследует ученых и т. п.;
принимая также во внимание, что по тем же причинам нецелесообразно отправлять Ефана, сына Гошайи, в рудники, каменоломни, к священникам Беф-Сана или в иные подобные заведения, он приговаривается к смерти через замалчивание; ни единое слово его не должно стать известным народу — ни устное, ни записанное на глиняных табличках или пергаменте;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Мы умеем читать между строк, — сказал Ванея.
— Я руководствовался исключительно заповедями Господними, а также волей царя иметь Книгу, которая явила бы полную Истину и положила бы конец всем Разнотолкам и Распрям» устранила бы неверие в Избранность Давида, сына Иессеева, — возразил я.
— Похоже, ты намекаешь на какие-то противоречия между заповедями Господними и волей царя? — спросил Иосафат.
— Воля мудрейшего из царей — закон для его слуг, — ответил я. — Но разве сам господин Иосафат не говорил о царском пожелании, чтобы мы подходили к делу тонко, и, если нужно очернить неугодного человека, достаточно возбудить относительно него подозрения, а когда нужно подправить истину, то следует подправлять ее лишь слегка, чтобы народ верил написанному?
— И ты решил, что это позволяет тебе протаскивать вредоносные мысли, возбуждать недоверие, сеять сомнения и вообще делать дело, противоположное высоким целям нашего исторического труда? — сказал Садок. . — Господам присутствующим хорошо известно, — защищался я, — что мне приходилось подчищать некоторые факты, если что-то с ними было неладно, если от них, так сказать, дурно пахло или они оказывались неугодными царю. Но история вообще без фактов немыслима, тогда никто тебе не поверит. Разве можно жарить без огня? Или стирать без воды?
— Я некоторым образом тоже историк, вставил Садок, — однако моя книга содержит лишь возвьппенные воспоминания и благородные чувства. Все зависит от настроения автора. Чего он хочет? Написать духоподъемлющее сочинение или же красить все в черный цвет?
— А разве настроение читателей нам безразлично? — возразил я. — Ведь то, что приемлемо для одного, неприемлемо для другого. — Можно писать так, чтобы разночтения исключались, — сказал Иосафат.
— Мой господин совершенно прав, — согласился я, — но подобные книги
— вроде тухлой рыбы, которую никто не берет на базаре, а потому приходится выбрасывать ее на помойку; мудрейший из царей Соломон хотел иного, он желал, чтобы его книга была долговечнее всех остальных.
Желваки на скулах Ваней замерли.
— Готов ли ты поклясться именем Бога, жизнью твоей жены Есфири, что нигде в Книге царя Давида не скрыто намека на то, что подлинные события происходили иначе, чем о них написано? — спросил он.
Я вспомнил изможденную, больную Есфирь, подумал о великом милосердии Господнем, потом обвел глазами окружающие меня лица от этих людей милосердия не жди.
— Ну? — прикрикнул Ванея.
— Как солнце пронзает тучу, — пожал я плечами, — так и правда просвечивает сквозь слово.
— По-моему, все ясно, — сказал Иосафат.
— Благонамеренностью это не назовешь, — подхватил Нафан.
Священник Садок возвел глаза к небу и проговорил:
— Стало быть, придется нам месяцами сидеть тут, как в вошебойне, выискивая, будто вшей, злоумысленные намеки и прочие мер-зопакости.
Ванея ухмыльнулся:
— Знание — дар Божий, но когда человек знает лишнее, то это вроде заразы или вони изо рта. Прикажите мне убить этого умника, пусть уносит свои знания с собой в могилу.
Тут я снова бросился в ноги царю Соломону и, целуя его толстые пальцы, воскликнул:
— Выслушайте раба вашего, о мудрейший из царей, взываю не к правителю, а к поэту. Позвольте мне прочесть мой псалом «Хвала Господу, хвала Давиду», потом решайте, заслужил ли я смерти от руки Ваней.
Чтобы царь не успел отказать в моей просьбе, я выхватил из складок одежды кусочек пергамента и начал читать:
ХВАЛА ГОСПОДУ, ХВАЛА ДАВИДУ ПСАЛОМ ЕФАНА ЕЗРАХИТА
(Голос Господа)
Я поставил завет с избранным Моим,
клялся Давиду, рабу Моему:
Навек утвержу семя твое,
в род и род устрою престол твой.
Я обрел Давида, раба Моего,
Святым елеем Моим помазал его.
Рука Моя пребудет с ним,
и мышца Моя укрепит его.
Враг не превозможет его,
и сын беззакония не притеснит его.
Сокрушу пред ним врагов его.
И Я сделаю его первенцем,
превыше царей земли. Вовек сохраню ему милость Мою, и завет Мой с ним будет верен. Семя его пребудет вечно, и престол его, как солнце предо Мною:
вовек будет тверд, как луна,
и верный свидетель на небесах.
Царь Соломон вежливо захлопал в ладоши, следом — остальные; писцы Елихореф и Ахия тут же поинтересовались, нельзя ли получить копию, чтобы приложить к протоколу.
Я сказал, что с удовольствием ее изготовлю, если только останусь жив на достаточное для этого время.
Царь Соломон сдвинул на лоб расшитую золотом шапочку, почесал в затылке и провозгласил следующее решение:
СОЛОМОНОВО РЕШЕНИЕ
Исходя из того, что любого слова, неугодного царю и верховным правителям, достаточно для обвинения в государственной измене;
и учитывая недовольство царя и верховных правителей рядом высказываний обвиняемого Ефана, вписанных им в Единственно истинную и авторитетную, исторически достоверную и официально одобренную Книгу об удивительной судьбе, богобоязненной жизни, а также о героических подвигах и чудесных деяниях царя Давида, сына Иессеева, который царствовал над Иудою семь лет и надо всем Израилем и Иудою тридцать три года, избранника Божьего и отца царя Соломона;
и признавая подсудимого виновным в предъявленных ему злодеяниях, я, мудрейший из царей Соломон, властью, данной мне заветом с Господом, приговариваю вышеупомянутого Ефана, сына Гошайи, к смерти.
— Отлично, — сказал Ванея и вытащил меч. Однако царь Соломон, подняв руку, продолжил:
СОЛОМОНОВО РЕШЕНИЕ (Продолжение)
Принимая во внимание, что физическое умерщвление Ефана, сына Гошайи, представляется нецелесообразным, так как оно может породить среди недоброжелателей толки, будто царь Соломон подавляет свободу мысли, преследует ученых и т. п.;
принимая также во внимание, что по тем же причинам нецелесообразно отправлять Ефана, сына Гошайи, в рудники, каменоломни, к священникам Беф-Сана или в иные подобные заведения, он приговаривается к смерти через замалчивание; ни единое слово его не должно стать известным народу — ни устное, ни записанное на глиняных табличках или пергаменте;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68