Однако in summa, в конце концов, все это есть лишь Praeparatio, приуготовление к той роли, которую предстоит сыграть ангелам на Страшном Суде, когда они станут помогать Христу выносить приговор, отделяя праведников от безбожников и ставя праведников одесную Христа, а безбожников низвергая в ад. Поэтому каждому из нас надлежит чтить ангелов, любить их, остерегаться их при совершении дурных поступков, однако возносить им молитвы не следует.
Колени у Эйцена дрожали. Собственно, для того, чтобы говорить, человеку нужны лишь губы, язык и гортань, иногда руки, но если он хочет сделать свою речь значительной, то на это уходит много сил; выступление же кандидата Эйцена было исполнено благочестия, в чем господа экзаменаторы во главе с доктором Лютером и магистром Меланхтоном, а также остальные присутствующие оказались единодушны, поэтому и большой расход сил у оратора вполне объясним. По мнению Эйцена, ему удалось достаточно успешно довести дело до Страшного Суда и почитания ангелов, однако так уж устроен мир, что рядом с каждым утверждением есть его отрицание, добро всегда соседствует со злом, поэтому необходимо изложить caput, раздел, посвященный ангелам злым, не столько ради господ ученых, которые вполне удовлетворились бы уже сказанным, сколько из-за острого чувства того, что он просто не может не сделать этого. Ища поддержки, Эйцен оглянулся, но Лейхтентрагера не увидел — перед ним были лишь напряженные лица доктора Лютера и учителя Меланхтона, застывшие в ожидании, приятеля же и след простыл; Эйцену сделалось не по себе, ибо он прекрасно знал, что сатана непременно наведается к тому, кто заведет о нем разговор.
И тут же он почувствовал кого-то поблизости, некое дыхание, не более того, а затем увидел, что сбоку на него смотрит Лейхтентрагер, и взгляд у него точно такой же, как прошлой ночью, когда он советовал болтать, что в голову взбредет, ибо вся теология, дескать, есть словоблудие. «Angeli mali sunt, qui in concreata sapientia et justitia non perseverarunt», — провозглашает Эйцен, и он никак не может понять, сам ли говорит или кто-то вещает его устами, во всяком случае, удивляется, что никто из экзаменаторов не возражает против присутствия кого-то постороннего рядом с кандидатом, ведь такое вряд ли разрешается на экзамене, а скорее всего, вовсе запрещено, но продолжает рассказывать об ангелах злых, которые, будучи наделенными мудростью и справедливостью, не остаются верны им, а по собственной воле отпадают от Бога и закона, становясь заклятыми врагами Господа и людей.
Доктор Лютер почесал щеку, лицо его выражало благорасположение; у него имелся свой опыт общения со злыми ангелами, в одного из них он запустил чернильницу, но промахнулся. У Эйцена же слова будто сами вылетают изо рта, он словно одержим каким-то духом, который заставляет его подробно перечислить, что может сделать злой ангел с праведником — наслать болезни, ослабить волю, ввести в искушение, отвратить от Бога, обмануть ложными надеждами, а также то, как поступает злой ангел с безбожником — овладевает его телом и его душой, которую он терзает и мучает еще при жизни; но особое внимание уделяют злые ангелы лицам духовным, склоняя их к ереси, подбивая смиренного клирика на непокорство, отвращая прихожан от их проповеди, короче, преследуя всех тех, кто ратует за Царство Божие.
Кандидата Эйцена чуть не затрясло от еле сдерживаемого смеха, своего ли, внутреннего ли, когда он заметил, что присутствующие пасторы прямо-таки облизываются при его словах, словно при виде вкуснейших лакомств. Поэтому ему без труда пришло в голову, что именно надобно сказать господам из магистрата и чиновникам курфюрста, ибо чем удалось потрафить одним, тем угодит и другим; он заговорил о кознях злых ангелов против властей, о том, как злые ангелы нарушают гармонию государственного устройства, поддерживают диссидентов, играют на руку врагу, давая неверные советы императорам и князьям, возбуждая в народе смуту и недовольство.
Все это звучит для чиновников и господ из магистрата сладостной музыкой, ибо авторитетный ученый подтверждает, что не они сами виновны в разного рода бедах и напастях, а легионы чертей; будь их воля, слушатели уже сейчас дали бы кандидату Эйцену высокую оценку summa cum laude. Ему же казалось, будто Лейхтентрагер вознамерился прямо-таки влезть в его шкуру, так близко придвинулся он со своим горбом и хромой ногой. Сам испугавшись своего громового голоса, кандидат Эйцен отчеканил: «Но власть злых ангелов могущественнее любой людской, поскольку исходит от Бога и поэтому лишь немногим уступает власти Господней. А князем злых ангелов служит ангел Люцифер, который восседает над нижними чинами на черном троне, объятый пламенем, а другой из их главных — Агасфер, желающий переделать мир и верующий, что это возможно, равно как возможно изменить в нем людей».
На этом он умолк. Лютер, как он заметил, обеспокоен; подобных вещей почтенному доктору слышать не хочется, еще неизвестно, откуда набрался подобных премудростей господин кандидат. Эйцену и самому стало жутко, тем более что на улице и в зале неожиданно потемнело, затем за окнами блеснула молния, грянул гром. Эйцен пал на колени. Пока Меланхтон и другие экзаменаторы возились с Эйценом, помогая ему подняться, он увидел, что приятель его куда-то исчез и он оказался один среди профессоров, докторов и остальной почтенной публики; облегченно сложив руки, будто для молитвы, он сказал своим обычным, вполне знакомым всем голосом: «Но мы с Божьей помощью будем бороться с силами зла. Христос победит сатану и падших ангелов».
Неожиданно Лютер заторопился: «Я хочу услышать его проповедь, — сказал он Меланхтону и добавил: — Говорил же я вам, магистр Филипп, что его надо приметить; он и впрямь далеко пойдет».
Глава восьмая
в которой Агасфер пытается спасти Равви, но тот решает идти своим путем до конца.
Я не знаю, известно ли ему, как дело пойдет дальше. Один из учеников предаст его, другой отречется, придет народ с мечами и кольями, отведет его на допрос к первосвященнику, потом будет суд, приговор, передача римлянам, распятие на кресте, а когда распятого станет мучить жажда, ему дадут уксуса, смешанного с желчью, и он умрет в страшных муках, его похоронят, но на третий день он воскреснет и некоторое время еще будет странствовать по земле, пока не вознесется к Богу и не займет место одесную Отца своего.
А что потом?
Но так далеко его мысль не заходит. Ах, реббе Йошуа, мой бедный друг, почему ты не задашься одним-единственным, самым простым, вопросом: после того, как все сказано и сделано, что изменилось?
Я стоял среди толпы и смотрел, как он въезжал в Ерушолаим, сидя на молодом ослике, его длинные худые ноги касались дорожной пыли, а многие люди подстилали под копыта ослу свои одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Колени у Эйцена дрожали. Собственно, для того, чтобы говорить, человеку нужны лишь губы, язык и гортань, иногда руки, но если он хочет сделать свою речь значительной, то на это уходит много сил; выступление же кандидата Эйцена было исполнено благочестия, в чем господа экзаменаторы во главе с доктором Лютером и магистром Меланхтоном, а также остальные присутствующие оказались единодушны, поэтому и большой расход сил у оратора вполне объясним. По мнению Эйцена, ему удалось достаточно успешно довести дело до Страшного Суда и почитания ангелов, однако так уж устроен мир, что рядом с каждым утверждением есть его отрицание, добро всегда соседствует со злом, поэтому необходимо изложить caput, раздел, посвященный ангелам злым, не столько ради господ ученых, которые вполне удовлетворились бы уже сказанным, сколько из-за острого чувства того, что он просто не может не сделать этого. Ища поддержки, Эйцен оглянулся, но Лейхтентрагера не увидел — перед ним были лишь напряженные лица доктора Лютера и учителя Меланхтона, застывшие в ожидании, приятеля же и след простыл; Эйцену сделалось не по себе, ибо он прекрасно знал, что сатана непременно наведается к тому, кто заведет о нем разговор.
И тут же он почувствовал кого-то поблизости, некое дыхание, не более того, а затем увидел, что сбоку на него смотрит Лейхтентрагер, и взгляд у него точно такой же, как прошлой ночью, когда он советовал болтать, что в голову взбредет, ибо вся теология, дескать, есть словоблудие. «Angeli mali sunt, qui in concreata sapientia et justitia non perseverarunt», — провозглашает Эйцен, и он никак не может понять, сам ли говорит или кто-то вещает его устами, во всяком случае, удивляется, что никто из экзаменаторов не возражает против присутствия кого-то постороннего рядом с кандидатом, ведь такое вряд ли разрешается на экзамене, а скорее всего, вовсе запрещено, но продолжает рассказывать об ангелах злых, которые, будучи наделенными мудростью и справедливостью, не остаются верны им, а по собственной воле отпадают от Бога и закона, становясь заклятыми врагами Господа и людей.
Доктор Лютер почесал щеку, лицо его выражало благорасположение; у него имелся свой опыт общения со злыми ангелами, в одного из них он запустил чернильницу, но промахнулся. У Эйцена же слова будто сами вылетают изо рта, он словно одержим каким-то духом, который заставляет его подробно перечислить, что может сделать злой ангел с праведником — наслать болезни, ослабить волю, ввести в искушение, отвратить от Бога, обмануть ложными надеждами, а также то, как поступает злой ангел с безбожником — овладевает его телом и его душой, которую он терзает и мучает еще при жизни; но особое внимание уделяют злые ангелы лицам духовным, склоняя их к ереси, подбивая смиренного клирика на непокорство, отвращая прихожан от их проповеди, короче, преследуя всех тех, кто ратует за Царство Божие.
Кандидата Эйцена чуть не затрясло от еле сдерживаемого смеха, своего ли, внутреннего ли, когда он заметил, что присутствующие пасторы прямо-таки облизываются при его словах, словно при виде вкуснейших лакомств. Поэтому ему без труда пришло в голову, что именно надобно сказать господам из магистрата и чиновникам курфюрста, ибо чем удалось потрафить одним, тем угодит и другим; он заговорил о кознях злых ангелов против властей, о том, как злые ангелы нарушают гармонию государственного устройства, поддерживают диссидентов, играют на руку врагу, давая неверные советы императорам и князьям, возбуждая в народе смуту и недовольство.
Все это звучит для чиновников и господ из магистрата сладостной музыкой, ибо авторитетный ученый подтверждает, что не они сами виновны в разного рода бедах и напастях, а легионы чертей; будь их воля, слушатели уже сейчас дали бы кандидату Эйцену высокую оценку summa cum laude. Ему же казалось, будто Лейхтентрагер вознамерился прямо-таки влезть в его шкуру, так близко придвинулся он со своим горбом и хромой ногой. Сам испугавшись своего громового голоса, кандидат Эйцен отчеканил: «Но власть злых ангелов могущественнее любой людской, поскольку исходит от Бога и поэтому лишь немногим уступает власти Господней. А князем злых ангелов служит ангел Люцифер, который восседает над нижними чинами на черном троне, объятый пламенем, а другой из их главных — Агасфер, желающий переделать мир и верующий, что это возможно, равно как возможно изменить в нем людей».
На этом он умолк. Лютер, как он заметил, обеспокоен; подобных вещей почтенному доктору слышать не хочется, еще неизвестно, откуда набрался подобных премудростей господин кандидат. Эйцену и самому стало жутко, тем более что на улице и в зале неожиданно потемнело, затем за окнами блеснула молния, грянул гром. Эйцен пал на колени. Пока Меланхтон и другие экзаменаторы возились с Эйценом, помогая ему подняться, он увидел, что приятель его куда-то исчез и он оказался один среди профессоров, докторов и остальной почтенной публики; облегченно сложив руки, будто для молитвы, он сказал своим обычным, вполне знакомым всем голосом: «Но мы с Божьей помощью будем бороться с силами зла. Христос победит сатану и падших ангелов».
Неожиданно Лютер заторопился: «Я хочу услышать его проповедь, — сказал он Меланхтону и добавил: — Говорил же я вам, магистр Филипп, что его надо приметить; он и впрямь далеко пойдет».
Глава восьмая
в которой Агасфер пытается спасти Равви, но тот решает идти своим путем до конца.
Я не знаю, известно ли ему, как дело пойдет дальше. Один из учеников предаст его, другой отречется, придет народ с мечами и кольями, отведет его на допрос к первосвященнику, потом будет суд, приговор, передача римлянам, распятие на кресте, а когда распятого станет мучить жажда, ему дадут уксуса, смешанного с желчью, и он умрет в страшных муках, его похоронят, но на третий день он воскреснет и некоторое время еще будет странствовать по земле, пока не вознесется к Богу и не займет место одесную Отца своего.
А что потом?
Но так далеко его мысль не заходит. Ах, реббе Йошуа, мой бедный друг, почему ты не задашься одним-единственным, самым простым, вопросом: после того, как все сказано и сделано, что изменилось?
Я стоял среди толпы и смотрел, как он въезжал в Ерушолаим, сидя на молодом ослике, его длинные худые ноги касались дорожной пыли, а многие люди подстилали под копыта ослу свои одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68