Кто попотчует? Нет охотников. А если кто и примется кормить, то все сделает не так и совершенно наоборот. Без ласкового слова у касаток и аппетита не будет или несварение какое-нибудь проявится. Нет, нужно умело заботливой рукой все подготовить, поднарубить бурьяна, просеять дерть, сварить, замешать, остудить; потом снести к любезным и высыпать в ночвы, да водички не забыть им подлить, да еще и приговаривать по-доброму, за ушком почесать. Это важно. А то ведь если не остудишь, не дай-то господи! попекут свои пятачки, и тогда – всем конец, никому не будет пощады! – Рассказывала тетя Надя.
– Я сейчас вспоминаю и не могу понять, как я проглядела, как сразу не сообразила? У меня ведь нюх на эти дела, а тут маху дала. Признаюсь откровенно: ничего не подозревала. У меня и задней мысли не было, когда я его туда посылала. Совершенно без всяких намеков. У меня сын Вова учится в Киеве, брат Андрею, ему нужно было передачу отправить; не тяжелую, всего-то две сумки: яички, курочки, огурчики, полкролика, сальца, мясца, луку, чесноку, меду, олии жареной, – чего там еще? – всего понемногу. Чтобы Вова не голодал там, на учебе, чтобы хорошо учился. Я как раз накормила свиней, присела отдохнуть и наказала Андрею передачу снести Мовчунам. У них кто-то в Киев отъезжал. Стала описывать маршрут к их дому, а он меня прерывает: я, дескать, все знаю. Откуда ты знаешь? Видел, где живут; встретились случайно, когда гулял. Я только обрадовалась этому. Мне же и в голову тогда не приходило. Спросил он меня про расписание автобусов, а я ему на то дала разгон. Куда собрался? До Пасхи чтоб и не думал! Хотела, чтоб он подольше погостил. А надо было ему сразу ухать, тогда, глядишь, ничего бы и не случилось. – Рассказывал почтовый служащий Скоромнин.
– Да я отвечаю! Чем хотите, клянусь. Потому как следил, следил за поджигателем. Шел по пятам, а чуть что, прятался за кустом; а он точно нарочно следы запутывал. И вот вам какой угодно крест или там что другое: покружив минут десять, он точно в самый дом к Мовчунам зашел, как я и предсказывал, как я и пророчествовал. Зашел, разулся, поздоровался, и дверь за собою прикрыл, – чтоб мне не видеть. Опытный. Только я его умней. Я подкрался к окнам, вцепился в подоконник и все подглядел. Сидели они в главной комнате и все чаи-кофеи распивали, Олеся, сынок ее Вася и тот чужак. Уже и темно сделалось на улице, окна по селу зажглись. Меня ветер продувал, озноб брал, а я все смотрел. Но ничего, ни единого слова не слышал. Но уж зато и меня никто не видел, и никому по сей день невдомек, что я там был. – Из разговора у Мовчунов, как тогда было и что.
– Берите печенье.
– Спасибо.
– Василек, подай Андрею вазу.
– Она близко стоит, можно и дотянуться.
– Василек.
– Нет, и правда, я сам достану.
– Василек, чтоб я больше этого не слышала. Он подвинет. Так уже и едете?
– Конечно. Я давно здесь, ничего не делаю, гуляю только, совестно тяготить родственников.
– Да они вам рады.
– Нет, так не хорошо.
– А куда поедете? Домой?
– Не знаю даже. Хотел в Киев, а по дороге заглянуть в Снетин.
– В Снетин?
– Это город есть небольшой, а лучше сказать – село. У меня друг там томится в больнице. Забрали по осени и все не выпускают.
– Что же его не выпускают? Не поправляется?
– Он там, как в темнице, его иногда и к кровати привязывают. Оттуда по доброй воле никого не пускают.
– Так у него душевная болезнь?
– Он мне друг. Дружили с самого детства. Он неприкаянный всегда по осени ходит. Как ему помочь?
– А если методы лечения применить?
– Уже применяли. Куда только не возили. А видно, участь.
– Да…
Снова твой покой потерян,
Друг мой странный,
Снова ищешь черный терен
Дни и ночи;
В Новочанские дубравы
Тихо ходишь;
Речи дивные немые
С ними водишь.
Но никто тебя не слышит,
Неустанный.
Долы изморосью дышат:
В мире осень;
Лютый холод в душу смотрит,
Ветер свищет,
Да ненастье по дорогам
Волком рыщет.
Да поскрипывает дверца –
Неприкрыта.
Ты застудишь себе сердце,
Безудержный.
Поосыпался, пропал он –
Твой желанный,
И его уже не сыщешь,
Друг мой странный.
– Это ваши стихи, Андрей?
– Ну да, мои.
– Но они замечательные. Я и не знала, что вы так можете сочинять. Ты слышал, Василек? А что-нибудь еще прочитайте.
– Нет, я не люблю читать. У меня и памяти на подобные вещи нет. Вот пришло в голову под впечатлением.
– Это удивительно. Прямо настоящий вы поэт.
– Да ладно вам. Когда-то что-то такое пробовал.
– А никому не показывали?
– Зачем?
– Ну как же, положено показать.
– Заблуждение. Никем ничего не положено. Это тщеславие одно твердит: покажи.
– Ну, не знаю, если хорошо, надо, чтобы и другие слушали.
– Да другие не поймут.
– Нет, я поразилась. А наш Василь в Киев завтра отбудет. Василек, покажи Андрею, как ты умеешь играть на гитаре. Он учился долго у нашего Романа Романовича. Ну, не упрямься, сынок. Конечно, не сочиняет так, как вы, но умеет петь известные песни. Василь. Такой молчун, знаете, застенчивый. Ну сыграй, я принесу гитару.
– Не стану.
– Ну что, не стану. Когда девушки приходят, ты играешь.
– Так и что?
– Не хорошо так отвечать.
– Не мучайте его, всегда не приятно через силу.
– Да могу и сыграть.
– Видите. Сплошное противоречие. Вы меня все больше удивляете, Андрей. Зачем вам уезжать? Приходите еще к нам.
– Да уж нет, надо ехать.
Помолчали, и слышно было, как гоняет ложечка сахар в кофейной чашке.
– А у вас книг, я смотрю, много. Это твои, Вася?
– Нет, не Васины, это мои.
– Ваши?
– Ну да.
– О, и Кастанеда у вас есть?
– Да, в Харькове купили как-то.
– И читали?
– Читали, читали. Думаете, вы одни в городе такие умные? Матерь божья! Сколько уже времени. Вас, Андрей, не потеряют?
– Да, надо идти.
– Василек вас проводит. Василь, проводи Андрея. Но я вас, Андрей, еще раз приглашаю, приходите.
– Приду попрощаться. Я своему другу все письма пишу, письма ему можно.
– А он отвечает?
– Нет. А это и не нужно. Пускай просто читает.
– Да…
– У него судьба такая. Есть одна легенда про его род.
– Так мы идем или нет?
– Подожди, Василек, как что, так ты быстрый. Расскажите, Андрей.
– Да она короткая, не волнуйтесь.
– Я долго ждать не собираюсь.
– Василь, уймись! Расскажите, Андрей.
Из легенды про старый род.
Это раскрылось совсем не так давно, молва донесла, как зыбь морская. Отчего раньше не было известно? Не знаю. Род этот, оказывается, старый и могучий. Предки были людьми богатыми, а самым богатым – прапрадед Филимон. Он владел всеми окрестными землями. Если выйти из села и зайти на гору, то все, что ни очертится горизонтом, все под его руку подпадало. У Филимона было четыре сына и две дочери. С детства жили дети в достатке, и никто горя не знал, и говорили люди: вот счастливая семья! Но между прочими выделял Филимон особой любовью меньшего Ивана;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17